Среди прочего Стерхова нашла записную книжку и сразу перелистала. Более всего Анну интересовала фамилия Дубасов, и она обнаружила ее на странице «Д». Она вся была исписана датами и полученными от него суммами денег в рублях. Последняя сумма, записанная около года назад, составляла чуть меньше миллиона рублей, что несколько огорошило. Стало ясно: в записной книжке скрыт секрет безбедной жизни тетушки Руфи. Но происхождение денег пока было неизвестно.
Еще в шкатулке лежал старинный флакон от духов, позолоченная пудреница, сетчатые перчатки и крафтовый пакет, заклеенный скотчем. На его коричневой поверхности было написано тетушкиным почерком; «Моей племяннице Анне».
Она распечатала пакет и высыпала все, что в нем было, на скатерть. В течение следующей минуты она, застыв, смотрела перед собой. Потом, восстановив дыхание, протянула руку и взяла первый попавшийся предмет. Это была старинная золотая брошь с большим изумрудом, окаймленным бриллиантами. Следующим стал широкий браслет из черненого серебра. Еще – несколько золотых цепочек с подвесками из драгоценных камней, рубиновое ожерелье и несколько пар серег. Всего – восемнадцать предметов.
В завещании о драгоценностях не было ни слова, оставалось только догадываться, почему. Вариантов было немного: тетушка Руфь боялась огласки. Текст завещания видели сотрудники адвокатской конторы, и они могли распорядиться этим знанием, как угодно. Или же драгоценности были приобретены преступным путем, что подразумевало их тайный статус.
Стерхова сложила в шкатулку все, что в ней хранилось, и только записную книжку положила в свою сумочку.
Несмотря на потрясение, которое она испытала при виде драгоценностей, Анна дала себе установку сейчас же пересмотреть фотографии в альбоме.
Картонные страницы листались медленно. Анна всматриваясь в каждое изображение, стараясь не пропустить что-то важное. Нашла свои детские снимки, фотографии юной тетушки с молодым человеком, скорее всего, ее мужем. Но, чем дальше Стерхова переворачивала страницы, тем меньше было фотографий, и тетушка становилась все старше. Вот она у фонтана в Петродворце, вот – на ажурном мостике канала, вот вместе с Марией Егоровной в костюмерном цехе.
Почувствовав угрызение совести, Анна констатировала: ее собственных взрослых фотографий в альбоме не было. Она слишком редко навещала свою тетушку, и тут уж ничего не исправить.
Перевернув очередную страницу, Стерхова замерла. Перед ней был крупный, хорошего качества снимок с двумя женщинами, сидящими на ступенях крыльца дощатого дома. Одной из них была тетушка Руфь, другой – Теплякова. Но ее внимание привлекло другое – обе женщины были в одинаковых туфлях с перламутровыми пряжками. Такие же стояли в шкафу у тетушки и точно такие были у «скрытой матери» на фотографии № 13.
Ощущение, которое испытала Стерхова, было сродни удару обухом по голове. Не пытаясь вникать в открывшийся факт, она вытащила фотографию из альбома и взглянула на ее оборот. Там было написано: «Комарово, июль 1988 года».
Захлопнув альбом, Анна сунула фотографию в сумочку и стала собираться на работу. Одевшись и уже подойдя к двери, она резко передумала ехать в управление и решила отправиться в театр. Сонмище вопросов рвали ее разум и требовали внятных объяснений.
Выбывши в театр, Стерхова, как всегда, направилась в костюмерный цех. И, как только вошла туда, положила перед Кочетковой найденный снимок.
Мария Егоровна схватилась за щеку и умильно закивала.
– Какая хорошая фотография! Тамилочка просто прелесть, и Руфь еще молодая. Это, наверное, в Комарово на даче Руфи. Помнится, перед своей гибелью Тамила ушла от своей матери и какое-то время жила там. Говорили, что мамаша у нее была настоящей ведьмой.
– А вы говорили, что Тамила ни с кем в театре не дружила, – напомнила Анна.
– Не дружила, все так и есть. Но твоя тетка обшивала ее. На том они и сошлись.
– Посмотрите на их ноги, – сказала Анна.
– А что? Ноги как ноги.
– У них одинаковые туфли. Не находите это странным?
Кочеткова встала со стула, прошла к обувным полкам и, вернувшись, поставила на стол такую же пару туфель.
Стерхова застыла от удивления.
– Откуда это у вас?
– Собственность театра, как и все, что здесь есть, – глубокомысленно изрекла Мария Егоровна.
– Я понимаю. Но они же точно такие!
– Эх-е-хе… Откуда тебе знать, девочка. В те времена мы все ходили в одинаковых. Что выкинут в магазине, то и носили. Что касается этих туфель, нам их принесла спекулянтка, сразу несколько пар. Одну купила Руфь Адамовна, другую – Теплякова. Еще две пары забрали девочки из постижерного цеха. Эту пару купили в костюмерную. – Кочеткова с грустью кивнула на туфли, стоящие на столе. – Моего размера не нашлось, я сильно переживала.
– Больше тридцати лет прошло с тех пор, и вы помните? – удивилась Анна.
– Это вы, молодые, избалованные. А мы красивых туфель сроду не видели. Как не запомнить?
Вот таким, неожиданно простым способом к Стерховой пришел ответ на вопрос, который ставил ее в тупик.
В расстроенных чувствах и полном смятении она приехала в управление. Поднявшись по лестнице и шагая по коридору, Анна думала о том, куда ее вывезет эта кривая.
– То густо, то пусто… – пробормотав себе под нос, она открыла дверь и шагнула в свой кабинет.
Первое, что увидела – хохочущую Зварцеву. Напротив нее, через стол сидел раскрасневшийся Семенов, и, судя по всему, он был в ударе.
Заметив Стерхову, они вдруг притихли, и Зварцева поспешила уйти.
Анна дала Семенову время, чтобы прийти в себя. Внутреннее чувство подсказывало: между этими двумя что-то происходит. Семенов сильно изменился, таким она его никогда не знала.
– Игорь Петрович, что с опознанием Марии Леонтьевой?
Игорь Петрович заметно посерьезнел и, напустив на себя строгий вид, ответил:
– Я съездил в Стрельну. – Он вытащил из папки бумагу. – Леонтьева Мария двадцати лет, студентка пединститута. Рост сто шестьдесят пять сантиметров, худощавого телосложения. Волосы темно-русые, глаза серо-голубые. Ушла из дома в шесть часов вечера третьего октября восемьдесят седьмого года и пропала. Особые приметы – шрам на лбу, рассекающий левую бровь.
– Вы никогда не изменяете себе, – пробормотала Анна. – Меня просто поражает ваша дотошность.
– Так вот. – Он продемонстрировал документ. – Юлиана Леонтьева опознала в девушке с фотографии № 11 свою сестру Марию Леонтьеву.
– Хотя бы с этим определились. – Стерхова устало села в свое кресло. – У меня тоже есть кое-какие подвижки.
– Например? – полюбопытствовал Семенов.
– Образовался подходящий подозреваемый. – Она достала телефон и, найдя в списке номер Дубасова, нажала кнопку вызова.
– Ефрем Петрович? Здравствуйте, это Стерхова.
– Приветствую вас. По какому вопросу звоните? – В голосе Дубасова послышался страх.
– Завтра в девять утра жду вас в Следственном управлении, пропуск будет ждать вас на посту. Кабинет четыреста восемнадцать. Записывайте адрес…
– Зачем? – тихо произнес Ефрем Петрович.
– Что?
– Зачем я вам нужен?
– Для дачи показаний под протокол.
Глава 19Сатисфакция
В девять часов утра Стерхова стояла у окна в своем кабинете и смотрела на улицу. Деревья вдоль тротуаров стояли в ярких, опадающих нарядах. Желтые и красные листья кружились в воздухе, словно не желая падать на мокрую мостовую.
Вздохнув, Анна ощутила легкую грусть. Осень в городе всегда вызывала в ней особое чувство – смесь ностальгии и надежды на что-то новое.
Укрытые зонтами прохожие шли по своим делам, автомобили двигались в медленном потоке, витрины магазинов отражали хмурое небо. В уныло бредущем человеке Стерхова безошибочно узнала Дубасова и в ожидании села за свой стол.
Время шло, но тот не приходил. В четверть десятого в дверь наконец постучали.
– Войдите! – сказала Анна и, увидев коллекционера, сказала: – Думала, не дождусь. Присаживайтесь.
Дубасов сел на краешек стула с таким видом, будто не планировал надолго задерживаться.
Глядя ему в лицо, Стерхова демонстративно вынула из ящика бланк протокола и положила его на стол перед собой.
Ефрем Петрович съжился и сел на стул основательно, придвинувшись к спинке.
– Признаюсь, вы меня напугали.
– Чем же?
– Своим вчерашним звонком.
Она взяла ручку и начала заполнять шапку протокола, время от времени задавая вопросы о личных данных Дубасова.
– Теперь перейдем к главному, – наконец объявила Стерхова. – Зачем вы приходили ко мне?
– В первый раз или во второй? – угодливо поинтересовался Ефрем Петрович.
– Оба раза.
– Хотел приобрести коллекцию театральных костюмов Руфи Адамовны.
– Ну, предположим, в первый раз так и было. Здесь я вам верю. А во второй?
– Узнать, что от нее осталось.
– А здесь позвольте вам не поверить, – заметила Анна.
– Это почему же? – В его голосе послышалось возмущение.
– За два дня до этого вы навестили Богомолову и узнали, что она забрала всю коллекцию. Разве не так?
Дубасов сник и опустил голову.
– У вас была другая причина, не правда ли? – продолжила Стерхова и положила перед ним записную книжку, открытую на букве «Д». – Как вы объясните эти записи Руфи Адамовны?
– Впервые их вижу.
– Ага… Тогда я официально вам сообщаю, что вы подозреваетесь в убийстве актрисы Тепляковой.
И тут Дубасов словно осатанел, вскочил на ноги и забегал по кабинету.
– Я ничего такого не делал! Я ни при чем! Это недоразумение!
– Сядьте на место, – Сказала Анна и положила на стол фотографию, где он стоит за кулисами рядом с ее тетушкой. – Зачем вы приходили в театр в день гибели Тепляковой? Что вы делали за кулисами?
Взглянув на фотографию, Ефрем Петрович сел на место.
– Когда это было?
– Второго января восемьдесят девятого года.
– Да вы смеетесь! Как я могу помнить?
– Знали Теплякову?