– Как любопытно… – Анна с интересом слушала полковника.
– Как раз в это время посыпались заявления о пропавших девушках и, как вы понимаете, обрушили всю статистику. Из Москвы приехала комиссия.
– И чем закончилось дело?
– Кого-то уволили, кого-то понизили в должности.
– Я о результатах расследования.
– Возникали предположения, что в городе орудует маньяк, но не было доказательств. Кое-какие зацепки появлялись время от времени, но ни к чему не привели.
– Какие, например? – Стерхова заранее извинилась: – Если, конечно, помните.
– Я же сказал, что был всего лишь оперативником. Однажды искали некую молодую женщину, шли по следу, не спали несколько суток. В результате оказалось, что она познакомилась с мужиком и уехала с ним на дачу. Вы бы видели, что с ним было, когда его уложили на пол под дулом автомата!
– Знакомая ситуация.
– Потом дело заглохло и к середине девяностых сошло на нет. Статистика успокоилась.
– Ее намеренно успокоили или она сама? – ухмыльнулась Анна.
– Я же говорю – дело сошло на нет, – сказал Белоцерковский. – Лейтенант Зварцева справляется? Дополнительная помощь не нужна?
– Нам хватит Зварцевой, – ответилаСтерхова.
Полковник встал и протянул ей руку.
– Желаю удачи, Анна Сергеевна. Если что – обращайтесь.
О пакете с фотографиями, полученными от Штурма, Стерхова вспомнила, когда уселась в машину, чтобы в конце рабочего дня поехать домой. Он так и остался лежать на ее столе. Но сил вернуться за ним уже не было.
Глава 20Призрак
Собираясь на работу утром следующего дня, Стерхова почувствовала легкое беспокойство. Словно ожидая чего-то, она была немного рассеяна и, выходя из квартиры, вернулась, чтобы взять с собой зонтик. Но при этом не забыла взглянуть на себя в зеркало.
Семенова в кабинете еще не было. Конверт из коричневой крафтовой бумаги лежал на столе, там, где его оставила Анна. Сняв пальто, она сразу же уселась за стол и вынула из пакета фотографии. Первое, что сделала Стерхова – разложила их по всей поверхности столешницы и выбрала те, что еще не видела. Далее последовал еще более тщательный отбор, в результате которого осталось две фотографии, которые привлекли ее внимание.
Среди них была одна, снятая из-за кулис с той стороны, где находился пульт помощника режиссера и тот самый электрощит. Фотограф снял сцену, на которой стояли Теплякова в костюме феи-крестной и Золушка – ее играла Анна Тубеншляк. С высокой долей вероятности можно было предположить, что это тот момент преображения Золушки перед тем, как она села в карету (та стояла чуть позади). До момента падения Тепляковой в люк-провал оставалось несколько минут.
Вторая фотография снималась с другой стороны сцены, оттуда, где стоял Лаврентьев. При первом же взгляде, брошенном на нее, Стерхова поняла – это именно тот момент, когда Теплякова скрылась в облаке дыма и, возможно, уже упала в люк.
– Что же выходит… – Анна подняла глаза и на мгновенье застыла. – Все это время фотограф был за кулисами, но о нем не сказал ни один свидетель, и в протоколах о нем ни слова. Такого не может быть!
Стерхова стремительно поднялась со стула и бросилась к сейфу. Забрав из него папку с материалами следствия, она стала перечитывать документы.
Два часа упорного труда не дали никаких результатов. В деле не было ни одного упоминания о том, что во время гибели Тепляковой за кулисами находился фотограф.
Стерхова должна была хоть как-то обосновать этот факт или объяснить, почему так случилось. Набросав в уме возможные варианты, она структурировала их и выделила основные моменты.
Возможно, фотограф умел быть незаметным, быстро перемещался, снимая, появлялся то там, то здесь, нигде не задерживаясь надолго. Таким образом, на него никто не обращал внимания и, уж, конечно, не мог вспомнить, где именно он находился в тот или другой момент. Он словно призрак, который был везде и одновременно нигде, существовал вне времени и пространства.
Существовал еще один вариант, который не нравился Стерховой больше других – намеренные действия следователя по игнорированию фактов, которые не вписались в рабочую версию.
Теперь, спустя тридцать лет, в деле возникла версия, которую нельзя игнорировать. Если сложить разрозненные факты воедино, получалось, что один и тот же фотограф убивал и делал фотографии в стиле «post mortem», не только снял Теплякову и тетушку Руфь в Комарово, но и спектакль, во время которого погибла актриса. Перемещаясь за сценой, он присутствовал в ключевых точках, в том числе у щита, и в нужный момент мог опустить площадку люка-провала.
Ну хорошо, рассуждала Стерхова, предположим, кнопку нажал фотограф. В связи с этим возникал вопрос: зачем? Единственное объяснение – он был знаком с Тепляковой.
Если предположить, что это сделал один и тот же человек, все объяснялось как нельзя лучше и выстраивалось в стройную версию.
– Копать нужно в этом направлении, – сказала себе Стерхова и записала несколько строк в блокнот:
«Во-первых, еще раз съездить к Пухову и прояснить момент про фотографа. Во-вторых, опросить работников театра, кто может помнить фотографа или сам факт его присутствия».
Этим она и занялась – первым делом поехала к Пухову.
Памятуя о том, с какой неохотой бывший следователь по делу Тепляковой шел на контакт, Стерхова буквально прорвалась к нему в кабинет, бросив на ходу секретарше:
– Мне назначено!
Та не отличалась сноровкой и отреагировала слишком поздно. Ее голос послышался из-за двери, когда Анна была уже в кабинете.
– Постойте! Вам туда нельзя! Глеб Семенович занят!
Стерхова прошагала к столу и уверенно села напротив Пухова.
– Добрый день!
Он вперился взглядом в ее лицо.
– В чем дело?
– Возникла необходимость поговорить.
– Я занят.
– Это ничего. Я тоже не балду пинаю.
– Какая наглость… – Пухов потупил взгляд, и его лицо налилось кровью.
Дверь кабинета приоткрылась, в нее просунулась голова секретарши.
– Глеб Семенович… Я не пускала ее.
– Закройте дверь! – взревел Пухов, и секретарша исчезла. – Чего вам еще от меня нужно?! – на этот раз он обратился к Стерховой.
Та, нисколько не смущаясь, спросила:
– Почему в следственных материалах нет упоминания о фотографе, который в момент гибели Тепляковой шнырял за кулисами?
– А их там нет? – издевательски поинтересовался Пухов.
– Возможно, вы не помните… – начала она, но Глеб Семенович ее перебил:
– Вы, как следователь, должны понимать, что необходимо отсекать ненужные версии.
– Я, как следователь, понимаю, что ненужными становятся те версии, бесполезность которых всесторонне доказана. Вы же это не сделали.
– Не учите меня работать! – прикрикнул Пухов. – Я был следователем, когда вы еще под стол пешком ходили!
– Это не аргумент, – спокойно ответила Анна. – Так что насчет моего вопроса? Назовите причину, по которой был проигнорирован факт присутствия за кулисами еще одного человека.
– Я не помню!
Немного помолчав, Стерхова проронила:
– Вполне допускаю, прошло тридцать лет. Тогда сформулирую вопрос по-другому: по какой причине вы могли бы его проигнорировать? – сделав упор на слова «могли бы», Анна замерла в ожидании ответа.
– Незаинтересованность в смерти актрисы. Фотограф – случайный человек, и у него не было мотива для ее убийства. Такая версия вам подходит?
– Но почему в материалах нет ни одного упоминания об этом человеке? Ни имени, ни фамилии. Теперь, когда открылись новые обстоятельства, это бы значительно упростило дело.
– Вот и поработайте! – Глеб Семенович стукнул кулаком по столу. – Постарайтесь! А то, как посмотрю, слишком умная.
Чуть задержавшись, Стерхова поднялась со стула и вышла из кабинета.
Все время, пока она ехала до театра, ее преследовало чувство неудовлетворенности собой. Это объяснялось тем, что она не сумела найти нужных слов, чтобы получить информацию. Впрочем, учитывая личные качества Пухова, ее попытка изначально была обречена на провал. Самокопание и все обвинения объяснялись завышенными требованиями, которые Анна предъявляла себе.
Доехав до театра, Стерхова спустилась в подвал и заглянула в каморку, где работал Семенов. Он сидел за столом в свете лампы и перелистывал регистрационный журнал. Добрая половина беспорядочного архива переместилась в противоположный угол помещения, что подтверждало проделанную работу.
– Как у вас обстоят дела? – спросила Анна.
– Работаю, – ответил Игорь Петрович.
– Есть результаты?
– Пока никаких. Начал со списаний.
– Ну, что же… – Стерхова улыбнулась. – Буду ждать и надеяться.
Визит к директрисе также ничего не дал. Всплеснув руками, Красноперова улыбнулась:
– Да что вы, дорогая! Какой фотограф! Я здесь без году неделя. Откуда мне знать?
– Может быть, сохранились какие-то документы, счета, переписка? – В голосе Анны прозвучала надежда.
– Да нет же! Ничего такого нет и быть не может. Уверена, что фотографу платили наличными, как это обычно бывает. А наличные, как вы знаете, следов не оставляют.
– Тогда я попрошу вас составить список работников театра из состава художественной труппы и техперсонала, кто работает с конца восемьдесят восьмого года.
– Таких найдется немного, – заметила Гликерия Львовна.
– И все же я вас прошу.
После визита к директору Стерхова направилась к своему надежному информатору Кочетковой.
Мария Егоровна, сидя на низенькой табуреточке, перебирала старую сценическую обувь.
Присев рядом с ней, Анна понаблюдала за тем, как она работает.
– На списание?
– Ну конечно! Еще послужат. Здесь зашьем, там залатаем. Если все выбрасывать, с чем мы останемся?
– Тетя Руфь рассуждала так же.
– Это я рассуждаю, как она. – Мария Егоровна отвлеклась от работы и посмотрела на Анну. – С чем на этот раз заявилась?