— Ей-богу, — ахнул мистер Голспи, обращаясь к мисс Верэвер, в то время как миссис Дэрсингем устремилась за дверь. — Это наш обед!
— Да что вы!
— Головой ручаюсь, — заверил ее мистер Голспи, серьезно и невозмутимо.
Мисс Верэвер и майор Трейп переглянулись, тем самым раз навсегда изгоняя мистера Голспи из порядочного общества и относя его к категории людей, интересующих только общественных деятелей и антропологов.
Тем временем миссис Дэрсингем скрылась за дверью, а ее муж хотел было последовать за ней, но не мог этого сделать, так как за дверью были котлеты, гарнир, подливка, разбитые тарелки и блюда, рыдающая Агнес и оцепеневшая от ужаса миссис Дэрсингем — и для него уже не хватало места. Он остался на пороге, открыв дверь, так что тело его находилось в столовой, а голова — в коридоре.
— О Господи! Говард, закрой же дверь! — услышали гости крик миссис Дэрсингем.
— Сейчас, — отозвалась с запинкой невидимая голова хозяина. — Но послушай… не могу ли я… э… помочь чем-нибудь? Не хочешь ли, чтобы я вышел и… и… что нужно делать?
— Ах, да оставайся ты там и закрой дверь! — Чувствовалось, что еще минута — и миссис Дэрсингем истерически завизжит, потому что она говорила тоном женщины, доведенной до крайности.
Мистер Дэрсингем захлопнул дверь и вернулся на свое место. Он посмотрел на майора Трейпа, а майор Трейп посмотрел на него, и оба, без сомнения, вспомнили доброе старое время в школе.
— Вы извините… э… э… — мистер Дэрсингем смущенно обвел глазами гостей, — боюсь, что там случилась какая-то катастрофа.
Тотчас же миссис Трейп, миссис Пирсон, майор Трейп и мистер Пирсон заговорили все разом. Не упоминая о катастрофе с котлетами, говорили о происшествиях вообще, рассказывали о разных необычайных случаях, которые с ними происходили. Мисс Верэвер только посматривала как-то странно на всех, а мистер Голспи допивал свое вино с мрачным равнодушием, как человек, принимающий хинин где-то на вершине горы.
Через некоторое время дверь, неплотно закрытая, опять приоткрылась, и из коридора донеслись смешанные звуки — стук, какое-то бульканье и всхлипывания, из чего можно было заключить, что в настоящий момент Агнес лежит в истерике и барабанит пятками по полу. Затем послышался новый голос, хриплый и негодующий, и объявил, что все это — стыд и срам и даже если девушка оплошала, так ведь одна пара рук — это только одна пара, не больше, и если в этом доме привыкли из-за всякого пустяка давать расчет прислуге, так она заявляет, что и она готова уйти в любую минуту. Одним словом, на сцену появилась кухарка.
Мистер Дэрсингем встал с расстроенным видом, но для чего — для того ли, чтобы опять закрыть дверь, или для того, чтобы принять участие в драме, происходившей в коридоре, — мы так никогда и не узнаем. Ибо в эту минуту миссис Пирсон в порыве добрососедских чувств вскочила с криком: «Ах, бедная миссис Дэрсингем! Я чувствую, что следует ей помочь!» — и выбежала, а дверь за ней захлопнулась раньше, чем мистер Дэрсингем сообразил, что произошло.
Очутившись в коридоре, миссис Пирсон не просто вмешалась, не стала глядеть с любопытством, торчать у всех на дороге и мешать, а сразу взяла дело в свои руки. Ибо хотя разговор ее за столом и был глуп, хотя она носила смешные локоны, была старомодна, невыносимо жеманна и чувствительна, но она была опытная хозяйка, выдержавшая в Сингапуре не одну страшнейшую тропическую домашнюю бурю.
— Я знала, что вы не рассердитесь за мое вмешательство, — воскликнула она. — Ведь в конце концов мы соседи, не правда ли, а это что-нибудь да значит.
— Подумайте, какое безобразие! — причитала миссис Дэрсингем. — Эта несчастная все уронила на пол и испортила обед, а теперь еще свалилась в припадке просто назло мне. И она сама во всем виновата. Я наняла ее сестру для того, чтобы помочь ей сегодня, но в последнюю минуту оказалось, что та прийти не может, и Агнес не дала мне позвать кого-нибудь другого, сказала, что она сама управится.
Миссис Пирсон смотрела на Агнес, которая все еще всхлипывала и барабанила пятками по полу.
— Это просто глупейшая истерика. Сейчас же вставайте, дурочка вы этакая! Слышите? Вы лежите на дороге и мешаете. Давайте обольем ее холодной водой, это живо приведет ее в себя.
Кухарка, стоявшая в передней в нескольких шагах от них и с удовлетворенной миной прорицательницы наблюдавшая всю сцену, вдруг утратила долю своей непреклонности. Мрачно-торжествующее выражение исчезло с ее лица. Она не питала никакого почтения к миссис Дэрсингем, но по какой-то непонятной причине почти благоговела перед миссис Пирсон, которая казалась ей, вероятно, гораздо более важной дамой, чем ее хозяйка.
— Сущая правда, — объявила кухарка хриплым голосом. — Кувшин воды, вот что ей надо! Беда с каждым может случиться, и одна пара рук — это не две и не три пары, а восемь человек к обеду — не шутка при такой лестнице и когда нет лифта из кухни. Но это тоже не дело, Агнес, лежать тут весь вечер да разводить истерику, когда нужно убрать все, да и мало ли что еще нужно.
После этого предательского отступления столь сильного союзника и упоминания о холодной воде истерика Агнес быстро перешла в простые всхлипывания и сморкания, и спустя минуту или две она уже стояла, нагнувшись над остатками погибшего обеда.
— Я уберу, — объявила она сквозь слезы, — но ничего больше подавать не буду, ни за что не буду! Не могу, делайте со мной что хотите. У меня нет ни капли сил после всего, что было. Не могу.
— Но надо же их чем-нибудь накормить, — говорила между тем миссис Дэрсингем. Она уже, видимо, не включала миссис Пирсон в число «их», а смотрела на нее как на союзницу.
— Ну, конечно, дорогая! — воскликнула та. Глаза у нее светились радостным возбуждением. — Мы, женщины, конечно, не в счет. Тут все дело в мужчинах, не так ли? Вы знаете мужчин!.. Ну вот… Яйца у вас найдутся?
— Яйца? — повторила кухарка хрипло и угрюмо. — На кухне есть еще два яйца, только два, не больше, и те нужны на утро.
— Вот что, моя дорогая… — миссис Пирсон нежно и умоляюще схватила хозяйку за руки, — пожалуйста, предоставьте это дело мне, и, уверяю вас, я в какие-нибудь десять минут все устрою. Право, и десяти минут не пройдет. И больше об этом ни слова! Ни о чем не беспокойтесь, положитесь на меня. — Она побежала в переднюю, но по дороге остановилась и крикнула через плечо: — Нагрейте только тарелки и больше ничего.
До возвращения миссис Пирсон миссис Дэрсингем не решилась вернуться в столовую и только заглянула туда, просунув голову в дверь. Улыбнувшись гостям в виде извинения, она сказала, что все это ужасно нелепо и досадно и что обе они с миссис Пирсон придут через несколько минут. После этого она руководила спасательной экспедицией в коридоре и помогла кухарке разыскать новую партию тарелок и нагреть их. Ей было жарко, прическа растрепалась, и она чувствовала себя такой несчастной, что готова была заплакать. Она не пошла наверх, в спальню, поправить волосы и напудрить нос только потому, что боялась разрыдаться, когда очутится одна. Все это было так ужасно, что и не выразить словами!
— Ну, вот и я. — Перед ней, запыхавшись, стояла миссис Пирсон, веселая и раскрасневшаяся, и снимала крышку с серебряного блюда.
— Боже! — ахнула миссис Дэрсингем, увидев дымящийся омлет, чудесный большой омлет. — Вы просто ангел! Это замечательно!
— Я вспомнила, что у нас есть яйца, а потом, по дороге, вспомнила еще, что где-то должна быть и банка грибов. Вот я и сбегала наверх и состряпала омлет с грибами. Он, наверное, вкусный. Я когда-то хорошо готовила омлет.
— Он великолепен! Не знаю, как вас и благодарить, дорогая моя. — Миссис Дэрсингем говорила вполне искренне. С этого момента миссис Пирсон из глуповатой, но приятной соседки превратилась в друга, которому можно доверить самые сокровенные тайны. Дружба их родилась в парах омлета, жирных, как дым жертвоприношений. И впоследствии миссис Дэрсингем всякий раз, как ела грибы, вспоминала эту минуту.
— Полноте, душечка, — сказала миссис Пирсон радостно, ибо ее существование после долгих месяцев будней, скучных и праздных, вдруг запылало яркими красками, стало интересным и содержательным. — Ну, как у вас тарелки, готовы? Надо сразу же подать на стол, правда? Где эта дура? Легла спать? Ну и хорошо, тогда пускай все остальное подает кухарка. У нее уже, наверное, все готово. Кликните ее, дорогая, и прикажите принести тарелки.
Обе дамы вернулись наконец в столовую, как две сестры, спасшиеся из горящей Трои.
Увы, и в столовой было неблагополучно. Пока они отсутствовали, что-то произошло. Оставшиеся за столом дамы были тут ни при чем. Они расточали улыбки и выражения сочувствия. Миссис Трейп даже перестала чревовещать и потревожила нижнюю часть своего лица, чтобы объяснить, что она лучше всякого другого знает, как трудно приходится хозяйке теперь, когда от людей низшего класса всего можно ожидать. А мисс Верэвер, автоматически сохраняя свой обычный тон, все же сумела сказать что-то ободряющее. Нет, дело тут было не в дамах, а в мужчинах. Сразу видно было, что мистер Голспи уже сказал несколько грубостей и вполне готов сказать еще. Лицо майора Трейпа выражало суровую непреклонность, словно он только что приговорил к расстрелу парочку шпионов. Мистер Пирсон, по-видимому, во время ссоры тихонько подхихикивал обеим сторонам и несколько устал от этого. А мистер Дэрсингем проявлял признаки растерянности, сильного беспокойства и раздражения. Атмосфера была явно грозовая, и еще слышались отдаленные раскаты грома. Мужчины, как известно, народ несносный, и так как им пришлось дожидаться самой существенной части обеда, а желудки их были пусты, то они начали злиться. Они спорили, кричали, обменивались колкостями — разумеется, не все, а только мистер Голспи с майором Трейпом. Чувствовалось, что каждую минуту снова может вспыхнуть ссора.
Миссис Дэрсингем очень устала, ее нервы вопили, требуя покоя. Она готова была стукнуть спорщиков по их глупым башкам. В столовую, громко и неодобрительно сопя, вошла кухарка и стала обносить гостей омлетом. Все время, пока она оставалась в комнате, она каждым жестом своим как бы заявляла, что о