Люди из ЖЭКа работают круглосуточно, соцработники варят и разливают на улице кашу, выдают одеяла и обогреватели. В больницу, где лежат пациенты, привозят генераторы. Но бог котелен не хочет снисходить до Климовска. Старый, давно проблемный инфраструктурный объект не чинится. Я вижу видео, в котором люди в своих весенневских квартирах выдыхают пар изо рта, вместо котельной. Когда начинает течь тепло, начинается следующий этап катастрофки.
Из-за разницы температур промерзшие трубы принимаются лопаться в квартирах, учреждениях, на улицах – новые или еще советские, заливать паркет, стены, ламинат – грязнить снег. В пустой дедушкиной квартире прорывает чугунную трубу, вспухает ламинат. Сотрудники ЖЭКа заменяют батарею. Мама снова упрекает меня, что в квартире никто не живет, та стоит беспризорная. Родители всё надеются, что я вернусь в Климовск.
Мама пересылает мне мем-картинку в ватсапе, на которой яркозубый Байден в зимней куртке бьет кувалдой по трубам, с подписями «Подольск. 2024» и «Так вот кто во всем виноват». Я гляжу мемы, комменты «ВКонтакте», новости и удивляюсь, что из-за этой катастрофки на фоне катастрофы люди наконец-то очухиваются. Материалы в медиа продолжают выходить. Арестовывают троих климовских управляющих мужчин. Из них всех мне становится жаль сильнее всего начальника частной котельной, который давно предупреждал, что котельная на территории КСПЗ неисправна, но его не слушали.
Внезапно Климовск, забытый богом и властями, давно забывший, что такое хорошая медицина, чистые улицы, частые электрички, привлекательный для государства только оружием и патронами, для ищущих работу – только своими малооплачиваемыми вакансиями в «Глобусе» и «Вайлдберриз», вдруг сделался точкой общефедеральной боли.
Про происходящее в соседней стране и на границе с ней нельзя выть и злиться, но можно выть и злиться про коммунальный коллапс.
Мои астраханские друзья говорят: «Твой Климовск обогнал даже нас», Астрахань – обычно столица ЖКХ-апокалипсисов.
Родной тихий город со смешным для многих именем попадает в расследования. Читаю про неоднократный передел КСПЗ в постсоветское время. Так много, оказывается, происходило и происходит за заводской проходной, кроме производства в цехах, изобретательства в КБ и жизни котельной. Фамилии толклись в моем детском сером воздухе, а теперь они всплывают в объяснениях, как вся эта история из девяностых привела к замерзающей в январе 2024 года Весенней. Интересно, захотел бы или нет написать о родной территории Холодов. Как бы он изменился за эти годы, к чему бы пришел и что бы писал не только о происшедшей катастрофке, но и о происходящей катастрофе.
Натыкаюсь на видео, где на Заводской улице во дворе и в темноте огненными цветами тихо и точечно полыхают провода, натянутые между фонарями. Как заколдованная гляжу: если не фокусироваться, то можно подумать, что этот какой-то модный уютный зимний фестиваль в Подмосковье с фонариками. Все затухает. Батареи снова греют. Ламинат в дедушкиной квартире гниет. Жителям Весенней обещают частично компенсировать ремонты и разрешают не платить коммуналку за январь.
Дима и Война. Часть 6
Дима пишет про армию Проржавевшей не только плохое. Он видит в ней и хорошее, смотрит на нее своими смелыми и добрыми мушкетерско-красноармейскими глазами. Рассказывает о том, что ему кажется в ней правильным, удивительным и сильным. Иногда просто нормальным и жизненным. Он подробно объясняет перемены, дает советы забранным в солдаты. Дима – главный советчик тех, кто связывается с армией хоть на время. Армия поженена с насилием, Дима хочет понять, как избежать его. И попадает в спаянный железный круг. Война усмехается.
Дима пытается разобраться, что теперь будет солдатам, которые отказываются стрелять в толпу демонстрантов. В новой Проржавевшей их хотя бы не арестуют сразу. Он рассказывает о том, что военные теперь не приветствуют памятники Ленина, но по-прежнему называют друг друга «товарищами». Дима объясняет матерям дезертировавших мальчиков, что им делать, когда сыновья появляются дома. Он советует не писать мальчикам в армию грустных писем, например о том, что коровник прохудился и спина болит, чтобы дети не сбегали со службы помогать.
На поле скопились танки и военные люди, которые недавно стреляли по Белому дому. Все они спрятались за маскировочной сеткой. Непонятно, они на войне или нет, правильные или нет, герои или нет. Подходят женщины, суют им еду. Какие-то коммерческие фирмы скоро пришлют им пепси. Военные, как дети девяностых, любят все сладко-иностранное.
Дима редко пишет о женщинах. На войне – они чаще всего жертвы, беженки, или убитые, или/и изнасилованные. Еще они матери солдат. В армии женщин мало, но они соглашаются на юбку ниже колен все чаще. Для Димы женщины – волшебные, неясные, сказочные Василисы Прекрасные, Марьи-искусницы, Марьи Моревны, яги-бабы. Они часто поступают на службу по контракту, учатся в специальной военной школе. Дима догадывается, что служба для них легче, чем служба женой и матерью. Он видит женщин своей семьи, он помогает им в быту, когда хватает времени. Марш-бросок на местности ничто по сравнению с ежедневным бегом с авоськами по магазинам. Женщины служат очень браво, Дима придумывает сказочный сюжет о том, что в Проржавевшей когда-нибудь появится министерка обороны.
Дима любит описывать счастливых солдатиков. Они не оловянные, а вполне себе мясные, человеческие. Служащие, не торгующие, искусные, верные, преданные. Вот они расставлены как надо, при деле, между своими летучими машинами. Лопасти не пластиковые, а из металла. Эти войска легко могут делать карате вертолетами, как в американских боевиках. Зарплату не платят месяцами, но солдатики никуда не уходят. Они любят свои вертолеты. Дима восхищается войском и особенно его машинами. Вертолет, пишет Дима, по-прежнему полон загадок.
Дима печатает в «Карауле» репортажи-сказки о могучих богатырях. Мик и Шум ревнуют его ко всем этим рэмбовидным героям, но что лисята могут предложить своему писателю, они не стреляют пулями из ножа, не едят диких грызунов (они же городские лисята), не умеют закапываться на время живьем в могилу. За такие умения не попадешь в Книгу рекордов Гиннесса. Лисята все еще отправляются в Димины командировки. Он все еще пишет о лисятах и хочет выпустить о них книжку, но он часто отвлекается на других. Вот конный полк в Подмосковье. Здесь статные военные кони с разбитыми сердцами, потому что их каждые два года седлает новый человек. Кони и люди этого полка красиво гарцуют и даже снимаются в кино, изображая прошлые эпохи. Лисята грустят, что они проигрывают даже лошадям.
Наверное, самое любимое у Димы – это ласковые сказки-репортажи об играх в войну. Много мужчин в камуфляже воспроизводят ее в близких к невыносимым условиях. Сама Война тоже любит появляться в Рязанской области и следить за тем, как ее имитирует войско разведчиков. Так божества приходят смотреть, как им поклоняются. И Дима тут же. Война теперь совсем довольна, все, как она хочет. И Дима доволен, он тут по-настоящему счастливый солдат на карауле, солдатожурналист. Он рассказывает, как тутошное тайное войско «взорвало» чрезвычайно охраняемую атомную электростанцию всего за пять минут. Неуловимы, как тени, пишет Дима. Универсальное оружие будущего, считает он.
Дима восхищается, как откуда ни возьмись в чистом поле воскресает целое войско мертвецов, это камуфляжные выползают из дерна. Тайные богатыри берут Диму с собой играть в войну. Один отряд ищет другой. Казаки-разбойники. Бегут всю ночь по лесам, оврагам, полями. Засыпают следы махоркой, чтобы запутать «собак», и окончательно сбивают с пути Мика и Шума, которые отстали от Димы еще четыре километра назад. Лисята не находят дороги и остаются в рязанском лесу.
Утром Димин отряд копает схрон – братскую могилу на троих. Его изумляет, как это войско умеет скрываться и скрывать свои следы: не оставлять труп часового с перерезанным горлом, складывать бычки за ухо, мазать лицо сказочной маскировочной пастой, изобретенной в Бывшем советском царстве. Два дня Дима счастливо ходит по лесам с богатырями, которые находят «противника». Ест у богатырского костра запеченных крыс. Завидует радостно этим камуфляжным, вспоминая, как скучно и бездарно он провел время солдатоматросом. А здесь «настоящее военное волшебство», которого он так долго ждал в своем карауле.
Чуть более двух лет. Или чуть дольше двадцати семи.
Со своих 27 я работаю только с реальностью: в истории, в способах ее описания, в героинях и героях, волшебных и неволшебных. Я оканчиваю киношколу, с кино ничего не выходит. Но у меня выросло новое тельце, и я теперь взрослая, я определилась. Снова живу в Москве и езжу время от времени в Климовск навещать семью. Реальность затапливает меня. В 2013-м при мне, в комнате, где я когда-то бесплодно занималась математикой с сотрудницей роно, умирает бабушка. Она болеет давно, медленно, годами зависает между миром живых и мертвых, она не замечает нас, а разговаривает с умершими родственниками, чаще всего со своей мамой. Чувствую себя неловко и горько рядом, будто мешаю. Мы не понимаем, когда ей особенно плохо, и слишком поздно догадываемся вызвать ей скорую. В 2015-м я переделываю сценарий про девочку и Кикимору в роман. В 2018-м он выходит книжкой. В 2019‑м умирает мой дедушка, ставший моим лучшим другом в его последние годы. У него снова случается инсульт, прямо в больнице во время приема у офтальмолога. Из-за того что Климовск съеден Подольском, в больнице теперь нет реанимационного неврологического отделения. Скорая едет из Подольска два часа, потому что мэр Москвы в этот день открывает магистраль D2 на местном вокзале и дороги перегорожены. Моего дедушку довозят до подольского госпиталя, но не успевают спасти. Я не успеваю доехать на такси из Москвы по пробкам.
В юности по работе я ездила из Климовска в Москву. Осенью 2022 года я впервые приезжаю из Москвы в Климовск по работе.