Пишу сообщение во «ВКонтакте» в школу номер 5 о том, кто я, что пишу книгу и хочу увидеть мемориальный кабинет Холодова в школе. Я увидела про него видеосюжет на ютьюбе. Мне не отвечают. Рассказываю астраханской писательнице Саше Зайцевой о том, как пытаюсь писателем зайти в родную школу, она рассказывает, как зашла в свою с учительским дипломом. Школы всегда от нас ждут меньше, чем мы можем. А мы, в детстве, ждем от них больше. Через пару недель неответа я пишу имейл. Снова молчат. Друзья пишут мне, что сейчас выпускной, ЕГЭ, плохое время. Другие говорят, надо звонить. Климовск же провинция, в провинции принято звонить. Я не хочу звонить. Мама говорит, надо идти, пообщаться с охранником – может, пустят.
Я приезжаю, мы идем. Здание пожелтело краской, приобрело крышу над лестницей и пандус для колясок. На желтой стене мемориальная табличка в честь Дмитрия Холодова теперь выглядит лучше, потому что профиль сделан золотыми линиями. Рифма цвета. Мы заходим внутрь, наталкиваемся на рамку. Я рассказываю охраннице, кто я, какое отношение имею к школе, что мне тут нужно. Она недослушивает и говорит, что не пустит меня. Я прошу связать меня с кем-то из школы, с кем можно обсудить интересующий меня вопрос и получить пропуск. Охранница говорит, что в интернете есть телефоны директора, завучей и остальных, а сейчас в школе педсовет, а завтра придут кинологи с собаками перед экзаменами. Оглядываюсь, внутри все сожрано желтым казенным ремонтом, закрыто панелями, замазано краской и замуровано плиткой, но просматривается неистребимый порядок вещей: раздевалка там, где была, две ступеньки в левое крыло и в столовую, в правое крыло и в библиотеку.
Когда я училась в этой школе, она выглядела примерно так же, как при Холодове. Но сейчас со стены слева смотрит Путин и еще какие-то мужики. Раньше единственный портрет, который висел в вестибюле, был портрет-икона Холодова. Достаю телефон, хочу сфотографировать первый этаж. Охранница говорит, что без разрешения начальства она мне не даст ничего снимать. Я все понимаю, благодарю ее, и мы уходим. Нужно ли мне умереть, чтобы попасть внутрь родной школы? В виде портрета, книги, воспоминаний родственников, коллег и друзей.
Но наш с мамой визит заметили, ночью этого же дня мне приходит ответ на мой давний имейл – никакого мемориального класса нет, только вот доска на уличном фасаде. Я потом выясняю, что все же есть в одном классе пространство, где экспонируется холодовская печатная машинка, портрет и книга о работе и гибели Холодова «Взрыв».
Настоящее военное волшебство
Голицынский полк повышенной конности
И сказал Айболит: «Не беда – подавай-ка его сюда»
Что же такое приказ?
Парад победителей
В двадцать им стало двадцать пять
Главное, чтобы костюмчик сидел
Бой-баба
Только коммунисты не сдаются
Настоящее военное волшебство
Что же такое приказ?
Форменные женщины
Не прыгайте по газону, под ним дежурят офицеры
Первым делом… вертолеты!
Рязанский Рэмбо выживет и на Луне
В Чучкове «взорвали» атомную электростанцию
Универсальные солдаты
Настоящее военное волшебство
Холодов пишет о войнах, происходящих на границах разваливающегося СССР. Рассказывает об ужасах, которые он там видит. Часто пишет браво, бодрится, он молод, спокоен, наблюдает за происходящим как бы со стороны. Я думаю, это рано выработанный профессионализм. Холодов не думает, что он правозащитник, он – корреспондент.
С детства Холодов идеализирует военную профессию: троянцы, мушкетеры, красноармейцы, и главные его герои, самые близкие, знакомые и вдохновляющие, – солдаты Великой Отечественной. Но еще на службе в восьмидесятых он наткнется на этот зазор между ожидаемым офицерством и офицерством настоящим. В своих опасных путешествиях корреспондентом «МК» он встречает незаконно проданное российское оружие и военную технику (иногда официальным врагам РФ), голодающих постсоветских пограничников, присланные им ржавые танки и отсутствующее на них обмундирование и просто одежду. Словом, Холодов всюду видит тех самых «брошенных своих». Оставленные военные заботят особенно сильно. В его системе координат это главная несправедливость и главная опасность. Внутри «мирной» России «брошенных своих» среди военных оказывается достаточно. Холодов тянет нерв, как ниточку, она расходится на целую грибницу с множеством малых и больших коррупционных империй, образовавшихся после развала СССР. Все эти дела приходят к нему в руки, словно ждали его или кого-то другого, кто именно этим займется. Разумеется, это работа для прокуратуры, суда, но в российских условиях это труд журналиста.
Раз мы не попали в школу, я прошу маму пройти со мной по Холодова. Здесь мило, малоэтажно, только ближе к финалу улицы торчат краснокирпичные высотки нулевых. Но почти вся Холодова – это вытянутые вдоль невысокие сталинки, детский садик за забором, боком упирающиеся хрущевки, через проспект 50-летия Октября – трехэтажные многоквартирные с эркерами, почти как в Англии. Я фоткаю табличку с надписью «Улица Дмитрия Холодова». Мама мне говорит, что я выбрала самую некрасивую, там дальше будут лучше.
Холодова зеленая, название относительно новое, улица старая, деревья и кусты тут растут почти 80 лет, столько, сколько и городу. Справа в подвале на проспекте – магазин «Продукты». Тот самый, где раньше брали «молоко на Холодова». Дальше в конце улицы, на первом этаже кирпичной многоэтажки открыли первый в городе магазин, где стало можно ходить вдоль полок, набирать товары и расплачиваться на кассе. Он назывался супермаркетом и быстро стал популярнейшим продуктовым города. «Пойду на Холодова» – говорили женщины – теперь означало туда. На самом деле это была просто маленькая торговая точка с двумя длинными рядами, между которыми может передвигаться только один человек, – такие сейчас бывают на автобусной остановке или в центре большого города с круглосуточным режимом. На Симферопольском шоссе в бывшем гастрономе потом открылся «Дикси», а в бывшем книжном – «Пятерочка». Огромные магазины по сравнению с супермаркетом на Холодова. В десятых за МЖК, на поле, где родители в девяностые сажали картошку и горох, построили гипермаркеты «Глобус» и «Леруа Мерлен». Чуть дальше через лес от них деревня Коледино, где находится храм, которой помогал восстанавливать Холодов. А еще тут огромные сиреневые ангары «Вайлдберриз». Когда осенью 2022-го объявили мобилизацию, здесь, по слухам, блокировали доступ к рабочим устройствам сотрудникам-мужчинам, они отправлялись на вход выяснять причину, и там их ждали люди из военкомата с повестками.
В помещении супермаркета на Холодова сейчас студия айкидо. Мы приближаемся к окончанию улицы, тут гаражи, и улица упирается в трущобы – перемешанная груда построек и довоенного с нынешним, со странной надписью «гостиница». Я хочу сфотографировать, мама нервничает, просит меня тут не снимать. За грудой, далеко, торчат заборы, постройки и трубы, это пространство производства. Я занудно говорю, что тут нет знака и что я вне закрытой территории. И вообще, по конституции, я имею право фоткать и собирать информацию, даже если я не журналистка. Но я не фоткаю.
Мама рассказывает, как в советское время какие-то студентки привезли на вечеринку к себе домой иностранного парня, кажется кубинца, был скандал, студенток едва не выгнали из поселка. Люди из советского Климовска всегда называют город поселком. Мама объясняет мне, что такие у них были правила и все к ним привыкли. Она родилась в закрытом городе в Саратовской области, этот город находился в настоящей яме, в овраге, дома не были видны со стороны. Потом мама жила в закрытом городе в степи, советском спецснабженческом оазисе. Мы проходим вдоль остатков призаводских зданий, тут кальянная, шиномонтаж, неясные контуры. За всем этим далеко вперед и далеко вправо до самой местной больницы тянется завод, где, согласно открытым источникам, производятся патроны. Мама гордится, что здесь когда-то работал почти весь город.
На улице Заводская упираемся в длинное кирпичное здание из десятых. Это оружейное царство – здесь патронный магазин и целый «Калашников центр». Когда мы подходим, подростки в ярких, разноцветных шлемах садятся на мотороллеры, я представляю, что дети вышли из здания после тренировки в тире, а может, здесь просто удобно парковаться. Я хочу сфоткать оружейные бизнес-вывески, мама говорит, что тут тоже не надо снимать. Справа в метрах ста проходная завода.
Мне четырнадцать. Я счастлива, потому что иду по городу с крутыми одноклассницами. Крутыми в нердовском понимании – то есть они умные и прикольные одновременно. Это пока еще не модно, особенно в Климовске, но скоро будет. Первая – Лаура, дочка известной в городе журналистки Венеры. У Лауры сверхоригинальное чувство юмора и стиля. Вторая – Оля, ее родители программисты, выпускники МИФИ, – Оля умеет пользоваться интернетом, она слушает Гребенщикова[16], и ее отец-программист живет в Лондоне. Оля решила сделать сайт Климовска. Лаура ей помогает. Я гуляю с ними за компанию. Оля фоткает для городской страницы самые важные топонимы. В конце Заводской улицы мы останавливаемся, и Оля поднимает камеру, что снять заводскую проходную. Откуда-то вылазит усатый дядька и говорит: «Не надо тут снимать!» Я не помню, ответили ли ему что-то девочки и получился ли сайт в итоге. Лаура уже много лет живет в Америке, Ольга в Швейцарии.
Сейчас я, взрослая, отвечаю маме, что не собираюсь фотографировать проходную, а просто коммерческие точки. И вообще, произношу я, сейчас все равно другое время и другая страна. Мама не отвечает ничего…