– Слушай, иди своей дорогой, – предложил Али. – И оставь меня в покое.
– Послушай, Али, – миролюбиво произнес Иблис, – нечего тебе на меня сердиться?
– Как-то странно мне из уст черта слышать свое имя, – заметил Али. – Всякий раз вздрагиваю.
– Тебе нечего сердиться, – повторил Иблис, – несмотря ни на что, ты выбрался. Будь великодушен. Спасшемуся от неминуемой смерти человеку, это к лицу, а злопамятство – нет. Вино твое выпил – да. Люблю я выпить. Водится за мной такой грешок. Хотя ты знаешь, когда я пью, я чувствую себя христианином. Поэтому не грешу, в отличие от тебя пьющего. Я бежал, когда ты затеял ссору с венецианцами, потому что нельзя мне вмешиваться в людские дела. Ты же способен это понять. Не гони меня. Я, ведь, одинок, если разобраться. Меня никто не понимает. В кои веки встретишь интересного вдумчивого собеседника. Я тебе еще пригожусь. Не надо так с людьми, побросаешься.
– Иди своей дорогой, – твердо сказал Али.
– Не могу, – так же твердо возразил Иблис, – я должен тебя проводить.
– Куда проводить? – похолодел Али.
– Тут недалеко. Одно мероприятие состоится. Ты там заявлен.
– В качестве кого?
– По своей основной специальности. Ну, чего ты головой крутишь?
– Послушай, бес. В какой стороне моя пещера. Что-то я никак не соображу.
– Смешной ты, – сказал Иблис, – неужели ты думаешь, что подземный поток втекает и вытекает под одну и ту же гору. Милый мой, забудь про свою пещеру и про своего русского дружка. Ты теперь находишься на другом конце света.
– Шайтан, ты вышел из доверия, – заявил Али. – У меня нет никаких причин верить тебе. Я помню, с какой стороны вставало солнце. И пойду в ту сторону. И приду к своей пещере. У меня там остались нерешенные вопросы.
– Это ты золотишко имеешь в виду? – ухмыляясь, спросил Иблис. – Нажитое непосильным трудом. Им разжиться не удастся.
– Типун тебе на язык, – пожелал Али.
Иблис тут же высунул язык, причем последний достигал добрых пол-локтя. Посмотрел на него, успокоился и втянул обратно.
– Ну, как, – спросил он, – обсох маленько? Пойдем что ли. Все равно без меня ты отсюда не выберешься. Дорогу не зная, пропадешь.
– Я вижу, что ты не отвяжешься, – заметил Али.
– Нет, – подтвердил Иблис.
– Ладно, – вздохнул обреченно Али, – только мне надо передохнуть. Ты когда-нибудь плавал в подземных реках?
– Эк удивил! Да я только и делаю, что в них плаваю. Да, если хочешь знать, все в подземелье принадлежит мне.
– Понятно, кто бы сомневался. Не надо так возбуждаться. Давай, сооруди здесь какую-нибудь беседку. Ковры там, подушки, выпить и закусить. Мне надо подкрепиться. Пока не поем никуда не пойду. Говорят, Ибн-Сина на трезвую голову никого не оперировал. Ты что-то там про ушицу говорил и водочку к ней, если можешь раздобудь, сицилийскую. Лада уж больно ее хвалила. Сама, правда, она ее не пробовала, но рассказывала, что ее попутчик кардинал после стопки другой всякий раз добрел и таял сердцем.
– А огурчиков малосольных не желаете на закуску, – язвительно спросил Иблис.
– Лучше соленых, от малосольных у меня изжога. В них уксус добавляют.
– Ладно, сейчас сообразим чего-нибудь. Только я не понял, причем здесь Ибн Сина.
– А ты подумай, как следует. Напрягись.
Иблис хмыкнул, пощелкал пальцами. И за его спиной появилась крытая беседка, с коврами и подушками.
– Девок сеньор не желает? – глумливо спросил Иблис.
– Нет, сеньор желает ухи и водки, – ответил Али и пошел в беседку.
Лег, подоткнув под бок подушку. И глядел без улыбки, как Иблис хлопочет у костра, надо которым была воздвигнута тренога. С нее свисал котелок, в котором дымилась уха, запах которой достигал до обоняния Али. Али опустил глаза долу и обнаружил перед собой мраморный столик на коротких гнутых ножках из меди. На столике стоял полностью обледеневший кувшин, видимо с сицилийской водкой, а рядом с ним деревянная кадка, доверху наполненная зелеными пузырчатыми огурцами.
– Кажется, готова, – сказал Иблис. Он взял прямо руками огнедышащий закопченный котелок с ухой, принес и поставил его на мраморный столик.
– Мы, что, из котла есть будем? – поинтересовался Али.
– Ну, зачем же? Мы люди воспитанные.
На столе появились две тарелки и половник, которым Иблис разлил уху.
– И хлеб.
Рядом с костром тотчас возник тандыр, из которого шел дымок.
– Подгорают, – воскликнул Иблис и бросился к нему, вытащил из него румяные пышущие жаром лепешки.
– Ничего, – сказал он, – с корочкой даже вкуснее.
– Это что стекло так замерзло, – спросил Али, щелкая ногтем по поверхности кувшина – где же ты эту водку хранил?
– Это не стекло. Это кувшин изо льда. Потому надо пить быстро, пока он не растаял, а водку я держу наверху в космосе. Внизу у меня она теплая бывает, больно жарко там, внизу у меня. Ну, ты догадываешься почему. А в космосе ее вечность можно хранить, не портится. Ну, что, первый тост, как водится – за дружбу.
– Не спеши, и вообще, давай обойдемся без тостов.
– Что же мы пьяницы, пить без тостов, хотя ладно, настаивать не буду, а времени у нас не очень много. Наливай.
Али взялся за ручку и обжегся холодом.
– Лучше ты налей, – дуя на ладонь, сказал он.
Иблис ухмыльнулся, схватил кувшин, наполнил высокие тонкостенные золотые рюмки на коротких серебряных ножках. Али выпил и выдохнул. Эта штука была посильнее армянского арака, который он когда-то пил в зороастрийской деревне.
– Ну, как? – задушенным голосом осведомился Иблис, которому тоже пришлось несладко. – Ты огурчик, огурчик бери. И как вы, люди, пьете такую гадость?
– Вообще-то я пью обычно вино, – ответил Али. – А сейчас предпочел водку из медицинских соображений. Чтобы согреться изнутри. Чтобы не заболеть после водных процедур. Давай еще по одной, а потом попробуем, чего ты там наварил. Лавровый лист не забыл положить?
– Обижаете, хафиз, что же я порядка не знаю. Уха без лавра – это просто похлебка. Ну что, еще по одной?
– Дай закусить-то.
– После первой не закусывают, быстрее согреешься. Надо пить, кувшин тает.
– Ладно, – согласился Али, – наливай.
Иблис взялся за кувшин и сказал:
– Эх, ручка уже растаяла. Надо пить быстрее.
– За горлышко бери, – посоветовал Али.
Выпили еще по одной, и злость у Али прошла. Иблис теперь казался ему хоть и сволочью, но довольно симпатичной. На этот раз он был в сине-белой чалме в красных шелковых шароварах и в зеленой фарзийе.
– Ты чего так вырядился, – поинтересовался Али, – чтобы издалека было видно? И почему араб?
– По ситуации. Кстати водку арабы придумали. Не знал этого? Да, эти самые великие трезвенники. Не люблю я арабов. Этот их пророк полмира на уши поставил своей религией.
Иблис заметно захмелел, даже на черта действовала водка.
– Как хорошо было, – продолжал он, – тихо спокойно. Иудаизм, и эти, как их там, брахманы, брахманизмы. Тысячелетняя благодать. Так нет же, сначала один объявился с новой религией, а за ним еще один. Они бы у меня вот где были бы все.
Он сжал кулак и показал его Али.
– Если бы не Он, сам знаешь, кто, – Иблис поднял очи горе, – чем бы, говорит, люди не тешились, лишь бы друг дружку не резали, не убивали, не грабили. А в итоге я прав оказался. – Иблис тыкал себе в грудь указательным пальцем. – Сколько людей полегло из-за религиозных распрей – тыщи и миллионы. Новообращенные римляне разогнали иудеев к чертовой матери. К моей маме, то есть. Мало того, за своих взялись. Одни крестовые походы, во что обошлись человечеству. Католики разрушили греческую церковь. А какой город был Константинополь! Идешь по улице, всюду базилики, мраморные лестницы, колонны.
– Ты это уже говорил, – прервал его Али. – Есть можно уже? Или после второй тоже не закусывают.
– А это хорошая мысль. Давай еще по одной. И без закуски. Огурчик не возбраняется, как говорится. Бог троицу любит.
Али не стал спорить. Выпили еще по одной, и стали, наконец, закусывать.
Уха была хороша. Навариста.
– Уху, между прочим, – сообщил Иблис, – варить непременно на костре следует. Тогда она с дымком получается и по вкусу совсем иная.
– А что за рыба? – спросил Али. – Речная, а вкусная.
– Это армянская форель.
– Подожди, что значит армянская, рыба тоже? Ты не можешь не подложить мне свинью.
– Ты что-то имеешь против армян?
– Нет.
– Ну, тогда ешь.
– Я и ем. Просто удивляюсь. Пьешь водку в Нахичеване – говорят, армянский арак. Строишь дом в Байлакане, – говорят, это туф – армянский камень. Ешь уху, черт знает где, говорят рыба армянская. Наваждение просто какое-то.
– Форель из озера Севан, – сообщил Иблис, – там много армян живет, поэтому она так называется.
– Когда собака спит в тени арбы, – заметил Али, – она тоже считает, что тень принадлежит ей.
– Это ты хорошо сказал, – похвалил Иблис, – в самую точку. Уху будешь есть или нет?
– Буду, хотя и не следовало.
– Тогда доедай. Нам пора делом заняться.
– А разве мы не на отдыхе?
– Вообще-то, как говорится делу время, потехе час. Как ушица-то на вкус.
– Уже не то, – сказал Али, отодвигая тарелку.
– А сначала хвалил.
– Не распробовал.
– Жаль. Я старался. Чем тебя еще угостить? Могу рыбки копченой.
– Нет, спасибо. Кувшин уже прозрачный совсем. Надо допить, а то растечется. Жалко.
– Ничего, мы еще водочки добудем.
– Ну что же можно и еще водочки, – покладисто сказал Али, – только я без закуски не могу. Водка, знаешь ли, не вино. Без закуски никак.
– Уху, значит, не будешь?
– Нет.
– Ладно, уберем, – безропотно сказал Иблис.
Тренога над костром исчезла, на ее месте появился вертел, на который была насажена целиком тушка барашка. Ручка вертела крутилась сама собой. С барашка закапал жир, шипя и вспыхивая на углях. В беседку потянуло жирным и пряным дымом.
– Так пойдет? – осведомился Иблис.