– Так ты не демон, а ревнитель справедливости, – заметил Али.
– Я тебе об этом и толкую.
– А как же джаханам[33], с котлами полными кипящей смолы. Разве всего этого нет?
– А разве, когда тебя зароют в землю, где тебя будут глодать черви – это будет лучше кипящей смолы? – спросил Иблис.
– Это на любителя, – ответил Али.
– Причем зароют всех, и грешника, и праведника, – заметил Иблис.
– Хорошо, хорошо, – остановил его Али, – давай уже сменим тему. Я все понял. За столом все-таки сидим. Снимай мясо уже. Сейчас кувшин растает. Уже вон из боку живительная влага сочится.
– И как это ты меня так заговорил, – вдруг воскликнул Иблис, – мы же должны быть на одном важном мероприятии. А вместо этого сидим и пьем водку. Напоил меня, сроду столько водки не выпивал. А годков-то мне, знаешь сколько, немерено. Кебаб ему, понимаешь, готовлю. Эх ты, хитрец. Так все, этот кувшин допиваем и уходим.
– Куда уходим-то? Что тебе на месте не сидится?
– Давай, давай, – заторопил Иблис, – еще под одной. Как говорит твой урус, – на посошок, и вперед.
Выпили на дорожку, и пошли, покачиваясь, вдоль речки. Их разгоряченные лица обвевал прохладный ветерок. Беседка исчезла, ковры свернулись. Костер еще дымился, но вертела уже не было, когда Али с сожалением обернулся, чтобы посмотреть на место трапезы.
– Надо было залить угли водой, – сказал Али, – как бы пожара не случилось.
– Ничего, сейчас дождь пойдет, – ответил Иблис, и, действительно, стал накрапывать дождь, который вскоре перешел в ливень. Сверкнула молния, донесся гром.
– Но рай-то есть, – крикнул Али зачем-то, – я там был.
– Не ори, не глухой, – сказал Иблис.
Он шел рядом, приняв обычное бесовское обличие, каким его рисуют живописцы – зеленоватый, покрытый шерстью, хвостом он сбивал одуванчики, пока за них еще не взялся ливень. В общем, вид у него был самый омерзительный. Но Али почему-то было все равно. Привык, наверное.
– Был, так был. Нечем хвастать. Я тоже был, до поры до времени.
– Так куда все-таки идем? – перекрывая шум дождя, крикнул Али.
Иблис потер остроконечное ухо, заросшее волосами.
– Здесь деревня недалеко. Там судят девушку за прелюбодеяние. Думаю, побьют камнями. Надо, чтобы ты вмешался.
– А я-то здесь причем? – сказал Али. – Если прелюбодеяние доказано, значит побьют. Закон суров, но он закон.
– Дело в том, что девица малость не в себе, работала в поле, устала, прилегла и сомлела. Ну и кто-то овладел ею спящей. Недалекая она. Надо помочь.
– Тебе-то что за дело до нее?
– Этот кто-то был я, – глухо сказал Иблис. – А мне нельзя этого. Ну, ты понимаешь. Если Он узнает, мне несдобровать.
– Так радуйся, соблазнил девицу.
– Не могу радоваться. Все было не по правилам. Не соблазнял я ее, шел мимо. Она во сне страстно желала мужчину. Я проявил слабость.
– Надеюсь, ты был не в этом образе?
– Ну что ты, нет, конечно. Я был писаным красавцем.
– Так чего ты от меня хочешь?
– Ты должен вмешаться, участвовать в судебном заседании, правосудие должно восторжествовать. Ее необходимо оправдать. Очень прошу.
– Ушам своим не верю, – воскликнул Али, – а где твое сатанинское войско? Где все эти джины, дэвы, ифриты. Разнесите к чертовой матери этот суд.
– Сказано, нельзя. Я тебя как человека прошу, помоги.
– А ты мне поможешь из пещеры выбраться?
– Нет, не помогу. Нельзя мне.
– А чего ради тогда я должен тебе помогать.
– Да не мне ты должен помогать, а невинной девушке. Правда, справедливости ради надо сказать, что не такой уж она была невинной.
– Кто вас застукал? – деловито спросил Али, чей профессионализм и человечность, взяли верх над рациональностью. – Обвинению надо предоставить четырех свидетелей прелюбодеяния. Можешь их запугать, они откажутся от обвинения.
– Нас имам застукал, – сознался Иблис, – он сам на эту девицу поглядывал. Видимо, за этим и в поле пришел. На ее делянку. И на тебе. Сразу побежал в суд.
– А кто меня в суде слушать станет в таком виде? – спросил Али. – От меня водкой разит на фарсанг.
– Об этом я позабочусь.
– А ливень зачем ты подстроил, чтобы я протрезвел? На кого теперь я буду похож в суде, на мокрую курицу?
– Мне, конечно, приятно, что ты так высоко ценишь мои способности. Но дождь – это не я. Ветер, там бурю – это еще можно.
Словно в доказательство Иблис набрал воздуха и надул щеки. Но Али сказал:
– Нет.
– Ладно, – покладисто молвил Иблис, – мы все равно уже пришли.
Глазам Али открылась небольшая сельская мечеть перед входом, в которую собралось некоторое количество народу. Под навесом на ступенях восседал судья, он же имам местной общины, он же главный обвинитель. Рядом примостился секретарь. В центре напротив стояла женщина в чадре. И вокруг около десятка бездельников, которые, бросив свои дела, пришли поглазеть послушать, а потом забить камнями несчастную женщину.
– Тебе, значит, нельзя в мечеть, а мне, пьяному, можно, – сказал Али, но ворчал он скорее по инерции, ибо уже чувствовал в себе профессиональный азарт.
– Ладно, ты же внутрь не будешь заходить, – возразил Иблис. – Все, иди, дальше мне нельзя. Я здесь подожду.
Когда Али вошел во двор мечети, люди в ожидании неизбежного приговора, обсуждали детали казни. Спор шел, главным образом о том, надо ли зарывать женщину в землю до пупа, или пусть она будет свободна в телодвижениях. Как это полагается, первыми камни должны были бросать свидетели, затем имам, а потом остальные люди. Имам готов был уже объявить приговор, но, увидев в толпе незнакомое лицо, решил соблюсти все формальности. Он сказал:
– Есть ли среди присутствующих кто-то, кто желал бы добавить, что-либо к обвинению или выступить в защиту обвиняемой?
Али вышел вперед и сказал:
– Правоверные, я приветствую вашу общину и этот уважаемый суд в лице имама. Позвольте мне осведомиться, а что сказала женщина в свое оправдание?
– Ничего не сказала, – ответил секретарь суда, – стыдно ей, вот она и молчит. Лучше скажи, сам-то кто будешь?
– Я прохожий, но я мусульманин и согласно закону могу быть векилем этой женщины.
Имам переглянулся с секретарем суда, покачал головой:
– Вряд ли в этом есть, какой то смысл, мы только тянем время, а людям работать надо в поле. Солнце уже высоко.
Но с появлением Али, словно, что-то изменилось в настроении людей. Деревенский староста вдруг крикнул:
– Мы хотим послушать, что он скажет.
– Пусть скажет, будь по-вашему – согласился имам, он же судья, – хотя непонятно, что тут защищать. Дело ясное, как божий день или как утренняя роса.
Имам, видимо, был не чужд поэзии.
– Расскажи, сестра, пока у тебя есть еще время – обратился к ней Али, – что произошло с тобой? По твоей ли воле, с твоего ли согласия случилось то, что случилось?
– Я женщина работящая, – заговорила подсудимая, – умаялась больно, работая мотыгой, и сподобилась заснуть в поле. А проснулась оттого, что на мне оказался мужчина.
– Почему же ты его не столкнула с себя?
– Я не в полной мере осознавала что происходит. Думала, что все это во сне.
– Уважаемый судья, – заговорил Али, – Абу Ханифа, основатель ханифитского мазхаба, согласно которому ты сейчас вершишь правосудие, рассказывал, что, когда правоверный халиф Омар вершил суд в Мине, вдруг появилась дородная плачущая женщина верхом на осле. А люди бежали за ней и кричали – Прелюбодейка, прелюбодейка! Когда она подъехала к Омару, тот спросил ее: «Как это с тобой случилось?». Она ответила: «Сподобил меня Аллах, и однажды ночью я молилась, а затем заснула и проснулась оттого, что на мне оказался мужчина. Но я не осознала, что это человек». Тогда Омар сказал: «Если бы эта женщина была убита, Аллах бы нам этого не простил».
Имам возразил:
– Но та женщина пострадала на пути служения Аллаху и потому была оправдана. А эта просто работала в поле, нет ей оправдания.
– Кроме того, – продолжал Али, – согласно закону, если имам сам видел, как кто-то воровал или пил вино, или совершил прелюбодеяние, то он не должен подвергать этого человека хадду[34] на основании того, что он сам был свидетелем. Но должен ждать, пока ему не будут предоставлены доказательства. Так гласит закон. Итак, есть ли среди вас, помимо имама, свидетели произошедшего.
Толпа молчала. Али выждал несколько времени.
– Нет? В таком случае, эта женщина должна быть немедленно отпущена, а с нее сняты все обвинения.
– Иди домой, женщина, – крикнул ей староста, – ты свободна.
Его поддержали остальные жители. Имам пожал плечами, сказал секретарю:
– Порви обвинение, пусть убирается с глаз долой.
После этого, он крайне раздосадованный, скрылся в мечети.
– Спасибо, братец, – шепнула женщина, проходя мимо.
– Не меня благодари, – ответил Али.
Иблис стоял поодаль и показывал Али большой палец. Али направился к нему.
– Это было красиво! – сказал Иблис. – Я буду должен, или мы будем квиты? Я же тебя угощал.
– Мы будем квиты, когда ты покажешь мне дорогу к пещере.
– Пойдем, – пригласил Иблис и повел его к реке.
У воды, то есть у берега на воде к колышку был причален плот.
– Прошу, – сказал Иблис.
Али в нерешительности остановился.
– Это что значит? – спросил он.
– Мы отправляемся в плавание, – сказал Иблис, – путь не близкий. Чего ноги бить. Нам на ту сторону, в обход, далеко.
– Но это плот, – сказал Али.
– Верно, это плот, – довольно ответил Иблис, – я вижу, ты разбираешься в судостроении.
– А ты знаешь, что сказал поэт? Переплывай на сторону ту, только на тобой собственноручно сбитом плоту.
– Пойдем, пойдем, – торопил Иблис, – время поджимает. Доверься мне.
– И где оно тебе жмет, – поинтересовался Али, – в каком месте?