— И за порядок хвалю. Всё на месте, как положено. Видно, что пионеры живут — в полном смысле этого слова. Таким можно дело доверить.
После ужина, получив от дяди Яши Манто добавочную порцию пончиков с повидлом, мальчики забрались к себе на лежанку и, гордясь возникшим теперь родством со славой их отцов, оба по очереди красным карандашом написали на стенке: «В. Дубинин. И. Гриценко. 7. XI 1941 г.». Потом укрылись отсыревшими одеялами и потушили фонарь. Они лежали некоторое время молча, прислушиваясь. Тьма, какой никогда не бывает на земле даже в самую тёмную ночь при зашторенных окнах, подступила вплотную к их лежанке. Невесомая и в то же время непроницаемая, она навалилась на одеяло, она стояла в открытых глазах, как чёрная, непрозрачная вода. Где-то в верхних галереях перекликались голоса. Лёгкий гул слышался в отдалённых ходах подземелья. Потом и он затих. Тьма и тишина окружили ребят.
— А что там, на земле-то, сейчас? — шёпотом спросил Володя.
— Может, бой идёт, — отвечал Валя. — Разведчики завтра другим лазом пойдут, всё вызнают.
Некоторое время они молчали в темноте. Хотелось спать.
— Ваня, давай мы попросимся тоже в разведку?
— Ну да, так тебя и пустят… — протянул Ваня, зевая.
— А ты скажи, что все ходы и лазы знаешь. Ты скажи, что мы с тобой тут уже лазили, когда ещё маленькими были. Скажешь? А, Ваня?
Но Ваня, сморившийся за день, уже спал.
Проснулся Володя от света фонаря, который поднёс к самому лицу спящих ребят дядя Гриценко.
— Хватит вам. Уже все повставали, вам дядя Манто каши не оставит. А ну, геть, продирай очи быстро!
Сверху доносился какой-то неровный, судорожно возникающий гул. На мгновение он пропадал. Затем слышался опять. Иногда со стены вдруг осыпалась струйка известковой пыли.
— Давай, лежебоки, пошевеливайся! — продолжал дядя Гриценко, сдёргивая с мальчиков одеяла и ладонью сметая с лежанки осыпь ракушечника. — Вставайте, водичкой сполоснитесь. Задание для вас есть боевое…
Ребята мигом вскочили с лежанки.
— Дядя Ваня, а какое задание? — полюбопытствовал Володя, заправляя рубашку в брюки.
— Узнаешь на месте, какое задание.
— А от кого?
— Известное дело, от кого. От командования. Ты бы спрашивал поменьше.
Мальчики бросились в боковой штрек, где были прилажены к стенке рукомойники, наскоро плеснули в лицо водой, вытерлись одним полотенцем, дёргая его концы в разные стороны. Через минуту они шли за Гриценко, который нёс фонарь. Вскоре все очутились в помещении подземной кухни, где их приветствовал дядя Яша Манто, уже облачённый в белый фартук. Не поднимая головы в колпаке, чтобы не стукнуться о низкий свод, он с громом поставил перед мальчиками на стол два котелка с кашей и горячими консервами.
— Ну вот тебе помощники, Яков Маркович, — проговорил дядя Гриценко. — Прикомандированы к тебе, в твоё распоряжение. Покорми да и ставь на место, к делу.
Мальчики быстро поели, получили по чашке горячего чаю и по куску хлеба с джемом, быстро справились и с этим, поблагодарили, вытерли рты и вскочили, ожидая боевых приказов.
— Ну как, хлопчики, — спросил дядя Яша, — укомплектовались? Или ещё порцию дать?
Мальчики поблагодарили и отказались.
— На здоровьичко, — сказал дядя Яша. — А теперь получайте задание. Предупреждаю вас, хлопчики: задание боевое. Прошу слушать мою команду. Заключается она вот в чём. Что такое сухарь, прежде всего?
— Ну, хлеб сушёный, — отвечал Володя.
— Именно сушёный, но никак не мокрый. А мы имеем в соседнем штреке десять ящиков заготовленных сухарей, и вчера я обнаружил, что от этой проклятой сырости, которая мне въедается в кости, печёнку и селезёнку, сухари уже начинают киснуть, мокнуть и, более того, даже плесневеть. Так вот, их надо перебрать. Которые заплесневели — отложить отдельно. Которые ещё сухие — убрать в другое место. Занятие это, конечно, не вполне интересное, но что делать, хлопчики! Воевать — это вообще малоинтересное занятие. И интереснее, конечно, жить наверху, чем тут, внизу. Однако мы с вами спустились сюда. Ну что, я должен вас агитировать, что ли? Вы же сами — сознательные хлопчики. Забирайте фонарь — и пошли.
И весь день пришлось Володе, Ване, а потом и присланным им на подмогу Толе Ковалёву, Жоре Емелину и Вове Лазареву перебирать сухари. Это было очень скучное и неприятное занятие. Часть сухарей размокла. На других появилась зеленоватая, с белым пушком плесень. В тусклом свете фонаря сухари были похожи на давно не чищенную, позеленевшую медяшку. Ребята молча сортировали сухари, откладывая в сторону хорошие, не тронутые ещё подземной сыростью. Порченые выкладывали на железные противни для просушки на плите. Совсем размокшие бросали в приготовленные чистые вёдра.
Иногда в штреке появлялась громогласная Надя Шульгина.
— Ну вы, воробьи! — зычно говорила она. Голос её не мог приглушить даже камень, со всех сторон обступавший партизанскую кладовку. — Клюй поживее! Возитесь, прямо до убийства…
Полненькая и большеглазая подруга её, Нина Ковалёва, молча принимала противни, таскала вёдра, приносила их порожними обратно. И только изредка просила:
— Вы бы, ребята, поаккуратнее. Толик, — показывала она братишке, — ну зачем же ты в хорошие сухари зелень такую бросаешь?
Мальчики работали молча. Иногда они прислушивались к тяжёлому громыханию, которое доносилось сверху через сорокаметровую толщу камня. Им очень хотелось узнать, что там происходит сейчас, на земле.
Да и занятие, порученное им, казалось делом унизительным, не мужским, кухонным: в самом деле, стоило ли добиваться, чтобы тебя приняли в партизанский отряд, и уходить под землю, а потом сидеть вот так и мирно перебирать сухари? Наконец Володя не выдержал и, заявив, что он сейчас вернётся, отправился на камбуз. Там тоже шла работа: женщины мыли посуду, скоблили столы, сушили на противнях отсыревшие сухари и галеты.
— Дядя Яша, — негромко начал Володя, подойдя к шеф-повару, — ну что же, долго мы так будем? Дайте какое-нибудь другое задание. Там, наверху, наверное, уже бой, а мы сухарики с места на место перекладываем.
Дядя Яша, сидевший на табуретке, взвился довольно быстро, но тут же замедлил своё выпрямление и с опаской поглядел на потолок.
— Мне странно слышать такие слова, — сказал он. — Я привык слышать, что пионер говорит: «Всегда готов!» И вместо этого я слышу, что пионер не желает выполнять боевое задание. Кушать он готов, а помочь людям, чтобы им было под землёю что кушать, он не готов.
— Какое же это боевое задание, это можно и маленьким поручить, а я уж… да и Ваня…
— Ты слышал, есть такое выражение: боепитание? Имеешь представление? Конечно, большей частью это говорится о снарядах, патронах и тому подобном. Но надо заряжать не только пушки и винтовки. У человека должны быть заряжены и ум, то есть мозг, и сердце — как говорится, сознание. То — духовная пища. Этим питанием командует наш комиссар. Мне командование поручило, чтобы люди у меня были сытые, чтобы кровь у них во всех жилках от этой проклятой сырости не пропадала, чтобы руки, ноги были в силе. Так это что, по-твоему, не боепитание? Слушай, мальчик, не будь дитя! Мне просто странно слышать всё это. На, лучше возьми пончик с повидлом, а эти отнеси твоим товарищам. И помни, что больше пользы, когда рот кушает, а не болтает. Ну, — сердито закричал он, увидя, что Володя собирается возразить, — не порть мне характер! Исчезни!
И Володе пришлось исчезнуть.
…К ночи вернулись с поверхности разведчики отряда Влас Важенин и Иван Гаврилович Шустов. Незадолго до рассвета они вышли наверх из каменоломен через один из далёких лазов и тем же ходом вернулись сейчас обратно. Усталые, с хмурыми, осунувшимися лицами, они молча прошли в штаб, не отвечая на вопросы партизан, которые, сторонясь в штреках, уступали им дорогу. Напрасно Володя и Ваня вертелись у них на дороге, забегали вперёд, спрашивали:
— Дядя Шустов, а что там, наверху, сейчас? Там что — бой?
Разведчики безмолвно шагали к штабу, иногда только Важенин бросал на ходу:
— Не спеши… Узнаешь, как время придёт. А ну, дай пройти!
Потом из помещения штаба, куда прошли оба разведчика, вышел Зябрев. Собравшиеся возле штаба партизаны с тревогой вглядывались в лицо командира, на котором лежали резкие тени от фонаря.
— Товарищи, — сказал командир, — над нами, — он показал пальцем на своды, — над нами идёт бой. Камыш-Бурун горит. Приказываю перейти на осадное положение. Враг на нашей земле. Значит, он может сунуться и под землю. Проверить посты, усилить караулы! Всё остальное — прежним порядком.
Ребята тревожно переглянулись. Володя поднял голову и долго смотрел на низкий свод из серого камня, по которому носились всполошённые тени от фонарей. Трудно было представить, что там, наверху, по знакомой с детства земле уже ходят чужаки. И земля от этого, верно, содрогается так, что даже здесь, на глубине сорока метров, чувствуется её глухое негодование.
Его вывел из тяжёлого оцепенения голос Зябрева:
— Ну, за чем дело стало? Жученков, Манто! Отправляйте своих людей на участки для работы.
И люди стали расходиться молча, ещё ниже пригибая голову, будто и своды подземных лагерей опустились, стали ниже под тяжестью чудовищного зла, глухо рычащего на их родной земле, там, наверху…
Глава VII. Внизу и наверху
Половину следующего дня мальчики провели также в работе под началом дяди Яши. Кончили возиться с сухарями, пришлось перебирать сухие грибы, перетаскивать ящики с консервами на более удобное место.
Гул наверху всё усиливался. Ребята пытались пробраться к одному укромному лазу, чтобы выглянуть наверх, но часовой в верхнем горизонте не пустил их, да ещё пригрозил, что позвонит в штаб. Пришлось вернуться.
Когда шли обратно на нижний горизонт, из-за поворота одной галереи вдруг показался незнакомый человек. Мальчики мигом юркнули за угол бокового хода.
— Гэй, хлопчики! — донёсся к ним голос из темноты. — А ну ходите до меня, а то я тут блукаю-блукаю, нияк не могу на волю выйти!