— Молчи! — прошептал Ваня, прикрывая ладонью свет фонаря.
— Надо нашим сказать сейчас же, — решил Володя.
И оба со всех ног кинулись обратно к часовому, который не пустил их на верхний горизонт. Часовой тотчас же позвонил в штаб. Оттуда пришли Иван Захарович Гриценко и Шульгин.
— Кто здесь ходит? — крикнул дядя Гриценко в тёмный коридор, где слышались шаги неизвестного.
— А с кем имею честь? — донеслось оттуда.
— А ну слушай! — рассердился Гриценко. — Я с тобой шутковать времени не имею! Выходи сюда, на свет, к фонарю. Тогда вот и будешь иметь честь.
Очевидно, хозяйский, спокойный тон дяди Гриценко подействовал на неизвестного, и через минуту в свете фонаря показался молодой остроглазый парень со знаками старшего сержанта в петличках, в плащ-палатке, наброшенной на плечи, и расстёгнутой гимнастёрке, под которой была видна тельняшка. В руке он держал автомат.
— Слухайте, деды, — примирительно сказал подошедший, — я сюда зашёл, а обратно ходу не знаю. Я с нашими от немцев отбивался, а патроны у меня все… и гранату остатнюю кинул. Еле ушёл. Загнали они меня сюда, к чертям в пекло.
— А ты насчёт чертей полегче, а лучше доложи как полагается, кто такой! — строго приказал дядя Гриценко, медленно поднимая винтовку.
— Старший сержант роты морской пехоты Сосюра Степан… Прибыл без вашего приказания! — Он усмехнулся и покачал головой, поморщившись. — Ну некуда мне, деды, деваться, некуда! Может, вы мне дорожку скажете, как на волю выйти? Там же наши погибают…
— А ну идём с нами! — скомандовал дядя Гриценко и добавил слегка подобревшим голосом: — Выходит, вроде в нашем полку прибыло.
Так партизанский отряд пополнился ещё одним человеком — комсомольцем Сосюрой.
Через полчаса в штаб привели ещё одного заблудившегося под землёй. Это был моряк, интендант Александр Бондаренко. Вместе с бригадой морской пехоты, действовавшей на поверхности и отбивавшейся от наседавших гитлеровцев, он держал оборону возле одного из входов в каменоломни. Во время боя у него отказал автомат. Бондаренко отстреливался из пистолета. Фашисты отрезали его от товарищей; они окружили одинокого, но продолжавшего отстреливаться офицера. Бондаренко увидел среди камней спасительный ход, скатился в него и оказался в каменоломнях. Здесь он сейчас же начал приводить в порядок свой автомат. Тут его и застали обходившие галереи партизаны. В штабе тщательно проверили документы Сосюры и Бондаренко и предложили обоим пока остаться в отряде. Они с полной готовностью согласились. Истомлённые бессонными боевыми ночами, обросшие, тяжело дышащие, оба ещё неуверенно осматривались в подземелье. Глубоко запавшие глаза их доверчиво и внимательно смотрели в лица собравшихся партизан.
— Словом, пополнение прибывает, — радушно заключил Зябрев.
После обеда Манто подкатил свой мотоцикл к штабу и пристроил его в одной из маленьких тупиковых галерей. Володя помог ему тянуть провод в штаб. Вскоре, два раза стрельнув выхлопом и этим едва не вызвав тревогу в каменоломнях, мотоцикл дяди Яши весело затрещал, и в штабе над столом зажглась яркая электрическая лампочка, ввёрнутая Володей в патрон, пристроенный на потолке. И командир Зябрев, и комиссар Котло, и начальник штаба Лазарев, и главный подрывник Жученков, находившиеся в тот момент здесь, в штабе, — все хвалили Манто и его молодого помощника.
— От имени командования выражаю благодарность, — сказал Зябрев. — Освещение — лучше не надо! Только давайте-ка его выключим сейчас, а то от твоей электростанции, Яков Маркович, звуку больше, чем свету. Очень уж тарахтит движок твой. Нам до поры до времени давать знать о себе врагу — дело излишнее.
Воспользовавшись хорошим настроением командира, Володя, собравшийся было уже уходить, вернулся к столу, за которым сидел Зябрев.
— Можно мне сказать вам, Александр Фёдорович? Мы вот все — и Ваня, и я, и ещё Толя Ковалёв, — все, кто уже пионеры, мы сегодня решили, что вы нас должны послать в разведку. Мы ведь тут знаем все ходы… Сегодня даже лазили… И нас наверху не заметят совсем… И мы решили…
— Это кто же так решил? — поинтересовался командир.
— Ну, мы все так решили…
— Ага, — серьёзно протянул командир, — вы решили? Ну, тогда всё. Зови сюда всех, кто решал.
Через минуту Володя привёл в штаб Ваню Гриценко и Толю Ковалёва.
— Так, — сказал командир, оглядывая всех троих мальчиков. — Вот Дубинин Володя сообщил мне, будто вы решили, что мы должны вас послать в разведку. Верно это?
— Верно, — в один голос подтвердили Ваня и Толя.
— Вы решили, а мы, значит, должны? Так? — переспросил командир. Он встал и обратился к комиссару: — Ну, Иван Захарович, слезай со своего места. И ты, товарищ Лазарев, вставай. Наше дело теперь очень упростилось. За нас всё решают. Нечего нам с вами и головы ломать… Прошу вас, товарищи, — сказал командир, поворачиваясь к ребятам. — Это я вам говорю, Володя, Толя, Ваня. Вот садитесь сюда. Ну, что ж стоите? Садитесь сюда.
Командир поднялся, подошёл к ребятам и стал их подталкивать к табуреткам, которые стояли возле стола. Ребята слегка упирались, но сильные руки командира сграбастали их всех троих и перенесли к тому месту, где только что сидели сам командир, комиссар и начальник штаба. Затем Зябрев, всё так же сохраняя серьёзное выражение на лице, усадил всех на табуреты. Котло, Лазарев и Жученков уселись в стороне на койках и с любопытством следили за действиями командира.
— Ну, Дубинин Володя, — сказал Зябрев, — раз вы уже всё решили, так действуйте. Вот ты, Дубинин, теперь командир, и ты отвечаешь за каждого из нас, за каждую из пятидесяти живых душ. Что бы ни случилось в каменоломнях, за всё ты в ответе с этой минуты. За каждого человека с тебя спрос будет. И ответ тебе придётся держать не только перед собственной совестью, но и перед всем народом, перед партией. Понял? Принимай дела. Вот тут всё записано. Раз вы всё так просто сами решили, так вам, верно, это дело проще даётся, чем нам вот с товарищем комиссаром и начальником штаба.
В штаб, приподняв плащ-палатку, — висевшую у входа, заглянул Важенин. Он увидел командиров, сидевших на койках, и трёх мальчуганов, которые хотя и восседали за командирским столом, но сейчас совсем не походили на начальников и, видно, не знали, куда им деваться. Важенин стал осторожно пятиться, убирая голову из-под завесы, но командир уже заметил его:
— Давай, давай, Важенин, заходи!
— Товарищ командир, — сказал Важенин, входя, — там, на секторе «Киев», движение какое-то в верхней штольне. Надо бы держать усиленный пост да так дело организовать, чтобы им питание туда носили, прямо на место, чтобы никто не отлучался. А потом, хорошо бы нам оружейную мастерскую поставить. От сырости затворы заедает… Потом я ещё хотел сказать, товарищ командир…
— Вот ты со всем этим к нашим пионерам обращайся, — отвечал командир, — они за нас всё решать взялись…
Володя и два его приятеля сидели за столом потупив голову: уши у них горели от конфуза. Они уже не чаяли выбраться отсюда. Володя впервые наглядно представил себе, какое это трудное и непомерно тяжкое бремя — быть в ответе за стольких людей, руководить ими, решать самые большие дела и тотчас же совсем малые, знать, что на тебя надеются люди и доверяют тебе свою жизнь, свою судьбу, своё дело. На одну лишь минуту и, конечно, ради шутки и поучения посадил его командир на своё место, а место это уже жгло Володю. Каково же было вот этому высокому, красивому человеку с чёрными блестящими глазами, который ни на минуту не снимал с себя такого бремени!
А Важенин, ничего не понимая, переводил взгляд с ребят на командира и обратно.
— Что же ты человека держишь, ответа не даёшь? — спросил командир.
Володя встал за столом, оправил рубашку:
— Александр Фёдорович… ну что вы над нами смеётесь? Мы же не командовать хотели, а в разведку только просились.
— Значит, установим первое: с командованием ты пока что не справляешься. Вот человек к тебе пришёл с простым делом, а ты не можешь дать распоряжение, а решать брался.
— А откуда же я знаю, Александр Фёдорович, насчёт того, что он спрашивает?
— Верно, и я полагаю, что тебе знать про это неоткуда. Но беда, друг мой, что и в разведке-то ты пока не очень силён, как я подозреваю. И вряд ли ты так уж всё хорошо знаешь о положении на поверхности, чтобы за нас всё самому решать.
— Так мы ведь только попросились.
— Позволь, позволь! Вот свидетели есть. Ты как сказал? «Мы решили, что вы должны»… Это значит — вы решили, а мы должны. Так, что ли? Нет, брат, не так! Решать командование будет. — Он шагнул к столу, протянул над ним руку и легонько ладонью смахнул Володю с его места. — А ну-ка, герои, с чужого коня среди грязи долой! Не справляетесь, вижу. Давайте уж мы сами как-нибудь будем без вас разбираться да решать.
Зябрев посмотрел в переконфуженные лица мальчиков и вдруг залился своим заразительно-раскатистым, звучным смехом. Захохотал гулко комиссар, негромко засмеялся Лазарев. И тут смех разобрал всех присутствующих. Уже начал хихикать Толя Ковалёв, и неуверенно улыбнулся, а потом фыркнул Ваня Гриценко.
Но Володя вдруг оттолкнул его в сторону, резко провёл подбородком по плечу, рванулся к выходу. Важенин, раскинув руки, хотел было перехватить его, но Володя мгновенно нагнулся и проскочил под локтем Важенина.
— Обиделся малый, — сказал Зябрев.
— Ничего, простит, — добавил комиссар.
— Можете идти, ребята, — обратился командир к оставшимся мальчикам. — Скажите вашему Дубинину, чтобы зря не расстраивался. Если нужда придёт — и вас отправим в разведку. Только прямо скажу: это уж в самом крайнем случае. А сегодняшний разговор вы запомните. Может быть, вам теперь яснее будет, кто должен решать, а кто обязан выполнять.
Выбежав под добродушный смех командиров из штаба, Володя едва не сбил с ног часового, стоявшего у входа, и бросился по направлению к своему штреку. Ему хотелось убежать подальше, побыть одному, чтобы в темноте отошли горевшие щёки. Но за поворотом тоннеля он чуть было не столкнулся с шедшими навстречу людьми. Свет фонаря на мгновение ослепил его, он зажмурился, но тут же разглядел партизан Шустова, Колышкина и ещё двух, уже знакомых. Пятый, светлоглазый, совсем молодой, с лейтенантскими кубиками защитного цвета на петличках, в шинели, вымазанной белым, был н