— Эге… Дядя, а где вы его набрали столько? Я гляжу, тут и немецкие у вас есть. Вон тот автомат немецкий, я знаю. Системы «Шмайсер». Вот здорово!.. Гляди, Ваня, видишь?.. Дядя, откуда у вас?
— Это мне гансы на хранение сдали, — отшутился Корнилов.
— Какие гансы? — удивился Володя.
— Да те, которых я на тот свет спровадил.
— Вы сами?
— Частично сам, а кое-кого товарищи подсобили… Так кто же ты будешь? Тебя как звать?
— Вова… — Он досадливо поправился: — То есть Володя… Владимир. Фамилия — Дубинин.
— Ну добро, Вова, то есть Володя. Ты мне покажешь, где наши люди расположились? А то я в темноте у вас тут ещё не разберусь.
— Это я сейчас. Идёмте за мной. Я уж тут всё знаю. Мы с ребятами в темноте привыкли. А вас как звать, дядя?
— Корнилов Георгий Иванович. Можно ещё: дядя Гора, а можно и просто: товарищ политрук. Ну, пошли…
По дороге, ведя за собой Корнилова, Володя то и дело останавливался и, приподнимая фонарь, просительно заглядывал в лицо политруку:
— Дядя… товарищ политрук, у вас вон сколько оружия! Подарите мне один пистолетик.
— Нет, это так не годится, Вова. Оружие в боевой обстановке не раздаривают.
— Ну, тогда дайте я хоть понесу вам, а то ведь вам тяжело, наверное…
— Ничего, справлюсь. Вот завтра мы зарегистрируем всё оружие, тогда уж будем распределять, что кому…
— А нам, ребятам, достанется?
— Если будешь хвататься за оружие, так достанется по первое число. Убери руки и запомни: с оружием не балуются и зря его не трогают. Стрелять-то ты умеешь?
— Умею, дядя! Я в тире стрелял, у нас в Доме пионеров. Пойдёмте, я стрельну, а вы поглядите.
Володя схватил политрука за руку и собрался потащить его куда-то в поперечную галерею.
— Что ты, дружок, куда ж тут стрелять-то — тьма-тьмущая кругом. Эдак мы с тобой людей напугаем да и подстрелим ещё кого-нибудь ненароком.
— А я вас к выходу поведу, дядя, я тут все ходы знаю. Мы подползём… с вами-то меня караул пропустит!.. Подползём, и я в фашистов выстрелю. Ну хоть разок, ладно?
— Чересчур ты, видно, прыткий. А ведь фашисты тоже стрелять умеют, — напомнил политрук. — А что, если промажешь?
— Раз промажу, другой раз попаду. Я поближе стрелять подлезу, и потом — раз, раз, раз, подряд! Уж один-то разок не промахнусь. А, товарищ политрук?
— Нет, брат, так стрельбе не обучаются. Вот погоди: если можно будет оборудовать здесь где-нибудь тир, сделаем мишени, тогда и подзаймёмся с тобой. А до этого не советую тебе с оружием играть. Это плохая игрушка.
Враг, окруживший роту Петропавловского, загнав моряков в котлован, уверился в том, что деваться последним защитникам посёлка уже некуда: западня прихлопнулась, из неё не вырваться. Оцепив ложбину, где попали в окружение советские моряки, гитлеровцы решили подождать до утра, чтобы с рассветом окончательно расправиться с остатками отряда. Они то и дело освещали ракетами котлован, прочёсывали его очередями из автоматов и пулемётов. С вечера моряки перестали почему-то отвечать на огонь. Ночь прошла тихо, а утром обнаружилось, что отряд окружённых советских моряков исчез. Немцы были озадачены: куда мог деваться целый отряд, который они преследовали уже несколько дней? Как он мог пропасть вместе со своими ранеными, пулемётами? Не сквозь землю же провалился?
Но когда обследовали тщательно весь котлован, оказалось, что дело обстояло именно так: отряд ушёл в землю.
Вскоре фашистам стало известно, что под их ногами, в каменоломнях, скрывается, по слухам, целая армия партизан. Говорили, что, выполняя приказ командования, часть советских войск, соединившись с партизанами, ушла под землю, чтобы оттуда наносить удары гитлеровской армии. Немцы попытались было войти в штольню, через которую ускользнул от них отряд морской пехоты. Однако едва они приблизились к стенке, сложенной из сероватых глыб известняка, чуть ли не из каждой дырки брызнуло огнём: застрочили пулемёты, ударили автоматы. Пришлось залечь, разрушить каменную баррикаду гранатами, затем подвести мины и взорвать стенку. Но метров через сто в глубине штольни путь преградила новая стена, из-за которой партизаны расстреливали каждого, кто приближался к ним в узком коридоре.
И немцы вскоре отказались от попыток проникнуть в глубь каменоломен через эту штольню, но поставили у входа часовых.
Весть о первой атаке, предпринятой немцами и отбитой партизанами, мгновенно распространилась среди обитателей подземной крепости. Люди в это утро давно уже настороженно прислушивались к далёким выстрелам, которые доносились со стороны «Киева», многократно повторяемые подземным эхом.
Недалеко от штаба на стене появился первый номер «Боевого листка». В нём коротко сообщалось, что попытка врага проникнуть в подземную крепость отбита, но всем следует быть начеку, так как противнику теперь известно, что под землёй скрываются партизаны, и он постарается проникнуть в каменоломни. Под этим сообщением был помещён приказ командира о зачислении в отряд сорока двух человек из роты Петропавловского и об объявлении благодарности за образцовое проведение ряда хозяйственных работ Наде Шульгиной, Нине Ковалёвой, Володе Дубинину, Толе Ковалёву и Ване Гриценко.
Мальчики ходили гордые и издали следили, какое впечатление производит приказ на партизан, читающих его.
К вечеру (время дня здесь, под землёй, узнавали лишь по часам) часовые на верхнем горизонте позвонили в штаб и сообщили, что в одной из галерей, недалеко от выхода на поверхность, появился человек, который на чисто русском языке вызывает жителей подземелья наверх. Это было у входа широкой пологой штольни, которую шахтёры называли «уклонкой». Командир отряда Зябрев, комиссар Котло, Лазарев и Корнилов немедленно отправились туда. Они поднялись в полной тишине к «уклонке» и остановились внизу, прислушиваясь.
— Эй, граждане, — кричал кто-то сверху, — выходите сюда, наверх, ничего вам не будет! Ну что вы там хоронитесь? Господин комендант приказали всем из каменоломен наверх выходить! Им известно, кто вниз ушёл. Господин комендант приказали выходить вам. От них ничего вам плохого не будет. Господин комендант вас и так всех наперечёт знают. Можем, если желаете, по списочку… Гражданин Лазарев!.. Жученков!.. Зябрев!..
— Вот гадина, паразит!.. — прошептал Лазарев. — И голос какой-то знакомый… Слышал я его не раз… Кто же это нас продаёт?..
— Александр Фёдорович! — продолжал кричать неизвестный у входа в «уклонку». — Василий Андреевич! Семён Михайлович!..
Зябрев в полной темноте, спрятав фонарь за камни, повёл Котло и Лазарева вверх по «уклонке». Все шли, стараясь двигаться совершенно бесшумно, прижимаясь к стенкам. Впереди сперва слабо, а потом всё ярче забрезжил свет, и вскоре стало видно полукруглое отверстие выхода.
На фоне неба был резко обозначен силуэт человека, который, не унимаясь, продолжал выкрикивать имена партизан. За ним можно было рассмотреть несколько фигур с автоматами.
— Эх, удобно их всех на прицел взять! Одной очередью снять всех можно, — сказал на ухо Зябреву Корнилов.
Но командир, быстро вскинув руку, резко тряхнул его за плечо.
— Нельзя, никак нельзя! Там, в других ходах да в выемках, много жителей ещё прячется. Они во время бомбёжек и боёв убежища там себе присмотрели. Если сейчас этих прохвостов прикончить, так столько бед мирному народу можно наделать… А так пускай себе выходят. Как ты считаешь, комиссар?
Котло утвердительно положил свою тяжёлую ладонь на спину Зябреву.
— Но голосок этот мы запомним, — еле слышно пробормотал он.
— А вниз идти не решаются, — усмехнулся Зябрев. — Побаиваются всё-таки. Это хорошо… Часовые пусть тут начеку будут. И караулы надо усилить. Слышишь, Семён Михайлович?
Они спустились в нижние галереи, но долго ещё до них доносился надсадный, охрипший голос в «уклонке»:
— Эй, люди, граждане! Зря таитесь… Выходите, никто вас не тронет…
Поздно вечером в каменоломни вернулись разведчики Важенин и Шустов, выходившие на поверхность через одну из дальних штолен. Они прошли в штаб. Вскоре Зябрев вызвал туда всех командиров; когда все собрались, он сообщил:
— Положение на сегодня таково: гитлерьё, видно, уже хорошо знает о нашем отряде. Вот разведчики наши сообщают, что всех, кто жил рядом с каменоломнями, выселяют. Район под наблюдением. Мужчин арестовывают всех без разбору.
— Да, еле выбрались, — подтвердил Важенин.
— А женщин немцы не арестовывают в этой местности? — спросил Зябрев.
— Нет, пока что ходят, — отвечал Важенин.
— Придётся подумать, кого из наших женщин можно отрядить в разведку.
Через полчаса Надя Шульгина уже ходила по столовой и дразнила Важенина:
— Что, дядя Влас, кончилась твоя разведка? Полезай в нору, давай мне дорогу. Думаешь, только вы, мужчины, одни храбрые? А выходит, уже не годишься. Мой черёд настал.
— Ладно ты! — отшучивался Важенин. — Язычок у тебя что твоя касса в магазине: тебе одно слово серебром, а ты сдачи десяток медью.
— Верно, дочка, — посоветовал Шульгин, — ты б свой язычок-то тут оставила, а то как бы его наверху прикусить не пришлось.
— А я наверху притворюсь, вроде будто глухонемая, — смеялась Надя.
Володя весь вечер ходил вокруг Нади Шульгиной, с завистью поглядывая на неё: вот повезло девушке — в разведку отправляется! Это действительно настоящее боевое задание. Это не сухарики перебирать.
Но не удалось Наде Шульгиной пойти в разведку: едва вышла она наверх через одну из старых штолен, как сейчас же раздался грубый окрик на незнакомом языке. Девушка метнулась обратно в штольню. Затопали тяжёлые ботинки по камням. Надя что было духу помчалась в глубь штольни, свернула в боковой коридор. Провожавшие разведчицу комиссар и Важенин увидели у входа фигуру немецкого солдата с автоматом. Важенин уже вскинул винтовку, но комиссар схватил его за руку: выстрел мог привлечь внимание врага. Ясно было, что вход этот уже и так контролируется, но не следова