к его резковатому голосу, тотчас кидались выполнять приказание, данное двумя-тремя броскими словами. Ребята скоро заметили, что партизаны подтягиваются при Корнилове, незаметно начинают подражать ему и сами стараются держаться так же молодцевато, как политрук. Корнилова назначили заместителем комиссара. Ему же была поручена воспитательная работа среди младших обитателей подземной крепости.
На другой день после похорон Зябрева Корнилов пришёл в маленький штрек, где на каменной лежанке отдыхали Володя и Ваня Гриценко. Ночь была беспокойная: немцы обстреливали на всякий случай район каменоломен, а к утру бросили в несколько шурфов глубинные бомбы и фугасы. Взрывы обрушили участок верхних галерей, завалили два-три шурфа, но не причинили большого вреда подземной крепости, только вызвали ночью некоторый переполох грохотом обвалов, раскатившимся по всем каменным ходам. Всё же дважды ночью объявляли тревогу, и потому мальчики не выспались и сейчас, после работы, отдыхали.
Корнилов сел на край лежанки, удержал рукой пытавшихся вскочить мальчиков:
— Отдыхайте, ребята, отдыхайте. Кто знает, какая ночь будет! Вы сегодня где работали?
— Мы сегодня, дядя Гора, верхний горизонт «Киев» минировали с Владимиром Андреевичем, с его подрывниками.
— Ого! — сказал Корнилов. — Уж если вам Жученков доверяет, значит, вы заслуженными партизанами стали.
— А он нам, дядя Гора, так сказал: «Вас, говорит, Манто мне рекомендовал: хорошо, говорит, сухари перебирали. Ну, значит, и с пряниками для фашистов справитесь». Мы там мины носили и ещё потом выдалбливали в камнях дырки. Это всё-таки поинтереснее будет, чем крупу пересыпать на камбузе.
Корнилов перелистал книжки, которые выпали из-под подушки у Володи. Отложил их аккуратно в сторону.
— Я к вам вот зачем пришёл, — сказал он. — Оба вы пионеры. И Толя Ковалёв то же самое. Надо бы нам тут как-нибудь пионерскую организацию наладить. Люди мы все советские, должны везде, хотя бы и под землёй, жить по-советски, чтобы всё было честь честью. Есть у нас ребята: Вова Лазарев, Жора Емелин. Они как-то в стороне оказываются. Это разве годится? По-моему, нет.
— Так они же малята совсем, — сказал Ваня.
— Верно, дядя Гора, — поддержал его Володя. — У них ещё до пионеров нос не дорос.
— Ну, во-первых, у Жоры Емелина дорос. Ему, как я выяснил, десять лет. Вове, правда, восемь, но он так и рвётся. И знаешь, если учесть военную обстановку и затем наши особые условия, я бы принял досрочно. А? Как по-твоему, Володя?
— Дядя Гора, а можно их принять кандидатами в пионеры?
— Ну уж этого, брат, я что-то не слыхал. Кажется, в пионерском уставе такого нет. Я думаю, что, если они ребята подходящие, можно их принять. Тогда у нас будет своя пионерия. Ну, скажем, отдельное пионерское звено имени Зябрева при партизанском отряде Старого Карантина.
Володя сразу сел на лежанке, отбросив одеяло.
— Имени дяди Саши? — Глаза его заблестели, он от волнения потёр подбородком плечо. — Ох, дядя Гора, здóрово вы это решили!.. Правда, Ваня, хорошо?
— Дядя Гора плохо не решит, — сказал Ваня.
— Только у нас даже и галстуков на всех не будет. Где тут материал красный достанешь, под землёй-то?
Корнилов задумался, посмотрел в лицо Володи, потом решительно сказал:
— Будут галстуки! Вот ты и Ваня новичкам свои отдадите.
— Ну уж это, дядя Гора, положим. Это уж знаете… — запротестовали оба пионера.
— А вы получите новые, — произнёс Корнилов. Какое-то загадочно-торжественное выражение вдруг появилось на его суховатом лице. — Получите, ребята! Обещаю.
Весь следующий день мальчишки были заняты оборудованием красного Ленинского уголка на нижнем горизонте. Жёны партизан пожертвовали для этого свои лучшие ковры, захваченные из дому перед уходом отряда под землю. Надя Шульгина и Нина Ковалёва развесили красивые многоцветные виды, вырезанные из старых журналов. Володя, устроившись под фонарём, до ночи рисовал цветными карандашами портрет Ленина, скопировав его с журнала. Партизаны то и дело заходили в уголок, чтобы полюбоваться Володиной работой. Сюда же снесли все имевшиеся под землёй книги. Володя тоже притащил в уголок книжки, которые хранились у него под подушкой на лежанке. Они уже успели немножко отсыреть и разбухли.
На другой день дядя Яша Манто подкатил сюда сверху свой мотоцикл, надоевший всем обитателям второго горизонта пальбой и газолиновой вонью. Володя укрепил над столом, покрытым газетами, маленькую электрическую лампочку. Манто для пробы завёл свой мотоцикл в соседнем штреке. Лампочка, вспыхнув, осветила увешанные коврами и картинками каменные стены, мандолину дяди Яши, обёрнутую мешком для предохранения от сырости, шашки, груду пожелтевших косточек домино, патефон с картонной стойкой для пластинок, уже расклеившейся от подземной сырости.
Немцы несколько раз предпринимали неуверенные попытки проникнуть в подземное царство партизан, но посты охранения открывали огонь и тотчас же вызывали по телефону подмогу.
Из кромешной тьмы в немцев летели гранаты, и гитлеровцы должны были спешно отступать, с трудом унося ноги на поверхность.
Вечером, воспользовавшись затишьем, Корнилов организовал приём Жоры Емелина и Вовы Лазарева в пионеры.
Командир отряда Лазарев и комиссар Котло заняли почётные места за столом, на котором лежали два пионерских галстука. У входа в уголок толпились партизаны.
Корнилов подошёл к столу и откозырял командиру:
— Товарищ командир отряда, разрешите обратиться к товарищу комиссару?
Комиссар и командир встали.
— Обратитесь, — разрешил Лазарев.
— Товарищ комиссар партизанского отряда, прошу принять рапорт особого отдельного пионерского звена имени товарища Зябрева. — Затем Корнилов скомандовал: — Звено, к рапорту построиться! Шесть шагов вперёд!
Партизаны у входа в красный уголок расступились, и пятеро мальчиков, шагая в ногу, вошли в помещение уголка и замерли перед столом. Володя отделился от строя, вышел вперёд, отсалютовал комиссару. В тишине раздался его громкий голос:
— Товарищ комиссар партизанского отряда! Особое отдельное пионерское звено имени Зябрева при партизанском отряде Старого Карантина прибыло в полном составе для оформления организации. Отсутствующих нет, все здоровы. Присутствует пять пионеров, из них двое только ещё сейчас примутся… — Володя сбился, оглянулся на Корнилова, который ободряюще кивнул ему, и поправился: — То есть вступят. Рапортует командир звена и группы юных разведчиков — пионер Дубинин Владимир. Рапорт сдан.
— Рапорт принят, — отвечал комиссар и неслышно спросил командира: — Так, что ль, говорить-то надо? Лазарев, выручай, забыл уж я немножко.
— К принятию Торжественного обещания — звено, смирно! — скомандовал Володя и, чётко повернувшись, отшагнул в строй, где снова сделал поворот на месте кругом.
— Емелин Георгий и Лазарев Владимир! — вызвал комиссар, поглядев в бумажку.
Десятилетний Жора Емелин и восьмилетний сын командира Вова Лазарев вышли к столу. Оба облизали пересохшие от волнения губы, подняли руки над головой. Семён Михайлович Лазарев, сам того не замечая, тоже непроизвольно облизал губы, поглядывая на сынишку.
И в тишине подземного уголка, освещённого подрагивающим светом мотоциклетной лампочки, раздались слова пионерского обещания, знакомые каждому школьнику, — торжественные слова, звучавшие прежде там, наверху, в светлых классах школ, в просторных залах заводских дворцов и клубов.
— Я, юный пионер Союза Советских Социалистических Республик…
Мальчишеские голоса, произносившие эту священную клятву юных ленинцев, младших сынов революции, казалось, приподымали нависший над головами тяжёлый известняковый свод.
— Обещаю, что буду твёрдо стоять… — громко произносили Жора Емелин и Вова Лазарев прерывистыми от волнения голосами, — за победу коммунизма…
А стоявший позади них крайним справа Володя беззвучно шевелил губами, повторяя каждое слово.
Захваченные светлой, торжественной значительностью этих минут, которых не могли омрачить глухо доносившиеся сверху взрывы, замерли столпившиеся у входа партизаны.
— Обещаю жить и учиться так, чтобы стать достойным гражданином своей социалистической Родины!
Комиссар велел обоим мальчикам подойти ближе к столу.
— Членам Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодёжи Ковалёвой Нине, Шульгиной Надежде поручаю надеть на вновь принятых в организацию юных пионеров красные галстуки, — сказал комиссар.
Нина и Надя взяли со стола галстуки и повязали их Жоре Емелину и Вове Лазареву, которые, скосив глаза на их руки, подняв подбородки и не дыша, принимали этот обряд посвящения в пионеры.
— А вам, — сказал комиссар, обращаясь к Володе Дубинину, Ване Гриценко и Толику Ковалёву, — вам, как активным боевым пионерам, я хочу сам надеть вот эти галстуки… — Он взял из рук приблизившегося к нему Корнилова три тёмно-алых, неровно скроенных, грубо обмётанных на живую нитку треугольных куска материи. — Это, товарищи пионеры, галстуки не простые… Это совсем особенные и, я бы сказал, друзья, высокопочётные галстуки. Все вы видели боевое знамя, с которым пришли к нам товарищи моряки. Пули, осколки рассекли его и порвали. Этим знаменем мы укрыли прах нашего командира… Вечная ему слава! Помните, что говорится о красном пионерском галстуке? Сказано, что галстук пионера — это частица красного знамени. И вот мы, ребята, выкроили из знамени морской пехоты, которое не досталось врагу, из отсечённой в неравном бою полосы его мы выкроили вот это — для трёх наших пионеров, показавших себя и в работе и в боевой разведке настоящими юными патриотами, достойными носить на груди частицу священного нашего знамени. Подойдите сюда, товарищи пионеры!
И комиссар самолично повязал каждому из трёх разведчиков побуревшие, кое-где заштопанные чёрными нитками, может быть, слишком короткие галстуки, почётнее которых, наверное, не получал ещё ни один пионер на свете…