То ли дрогнула рука у старого партизана, то ли просто очень не повезло ему, но запущенная им граната ударилась о каску гитлеровского солдата, откатилась к стене и разорвалась здесь же, в боковом штреке. Москаленко видел, как подкосило и заволокло густой пылью стоявших в проходе троих гитлеровцев, видел, как поднялся мутный столб известковых песчинок, мелко поблескивавших в луче прожектора. Он не заметил, что осколок гранаты ранил его же самого, и хотел проскочить через освещённую галерею в противоположный подземный коридор. «Эх, гранату бы мне сейчас ещё одну!» — пробормотал Москаленко и рванулся наперерез гитлеровцам, шедшим за прожектором. Как только он высунулся из-за угла в галерею, застрочили автоматы немцев. Москаленко отпрянул к стене, опустился на колено и, выхватив револьвер, стал посылать пулю за пулей в ярко освещённых прожектором гитлеровцев. Он видел, как заметались фашисты, прижимаясь к стене. Бросив уже бесполезный револьвер с расстрелянными патронами, зажав в руке последнее оставшееся у него оружие — кинжал, он, низко пригнувшись, бросился через галерею.
Тут пуля ударила в стену возле его лица. Куски ракушечника брызнули ему в глаза и ослепили их. Осыпанный белой пылью, не замечая крови, которая текла из раны, Москаленко протёр засыпанные глаза, увидел на мгновение перед собой рослого гитлеровца, с размаху всадил в него кинжал, но тут же оглушающий удар окованным прикладом по затылку лишил его сознания. Фашисты с торжествующим криком бросились на старого партизана, вцепились в него, схватили его за руки, за ноги и, выкручивая их, потащили к выходу на поверхность. Наконец-то они убедились, что воюют не с призраками, а с живыми людьми!
Тяжело пришлось защитникам сектора «Киев». Гитлеровцам удалось подойти вплотную к стене, которая преграждала один из путей во внутренние коридоры подземной крепости. Баррикаду эту не успели выложить до самого верха, и через оставшийся просвет гитлеровцы пытались поразить партизан, державших за ней линию обороны. Но стоило лишь врагу продвинуться поближе, тотчас же навстречу ему через баррикаду летели из мрака брошенные точной рукой партизанские гранаты. Автоматы гитлеровцев были бессильны что-нибудь сделать с толстой стеной, сложенной из больших плит ракушечника.
Сергеев решил подпустить неприятеля поближе, а затем, подобравшись к самой стене, кинуть через верхний край её гранату наверняка. Он подготовил гранату к метанию, встал на камень, чтобы достать до верха баррикады, но тут произошла неожиданная беда: хрупкий камень обломился. Сергеев упал навзничь, не успев отбросить гранату. Она взорвалась в руке лейтенанта, изранила ему всю грудь и плечо. Осколок её с силой ударил в голову Шустова. Он был убит наповал. Были задеты Юров и Емелин. Засорило колючей пылью глаза Любкину и Пекерману. Один только Важенин успел броситься на пол и остался невредимым.
Немцы по звуку поняли, что взрыв произошёл у партизан случайно. Пользуясь этим, они полезли на баррикаду. Автомат Важенина сбил их со стены. Он один в эти страшные минуты защищал самый ответственный и уязвимый участок партизанской крепости. Очередь за очередью посылал Важенин в просвет между потолком и верхним краем стены. При этом он ухитрился свободной рукой метнуть гранату поверх стены и вообще изображал отряд по крайней мере из пяти человек.
И гитлеровцы не рискнули идти на прорыв.
Пекерман, отводивший раненых в нижний ярус, успел тем временем сообщить о положении в секторе «Киев», и на помощь единственному защитнику баррикады через несколько минут прибежал политрук Корнилов. Корнилов подполз к Важенину в полной темноте, найдя его по отблескам выстрелов. Политрук слышал, как над головой стукаются в каменную стену, осыпая ракушечную пыль, пули противника.
— Жаркие дела, Важенин? — спросил тихо Корнилов.
— Не столь жаркие, сколь пыльные, товарищ политрук. В общем, воюем помалу. Теперь живём, раз подкрепление прибыло.
Со стены продолжали сыпаться известковые крошки, отбиваемые пулями.
— Товарищ политрук, вы глядите головы не поднимайте высоко. Это уровень жизни — запомните. Ниже-то они не достают.
— Ладно, давай создадим уровень смерти для гансов, — ответил Корнилов, рассчитав, что немцы не могут изменить угол обстрела, так как бьют поверх стены и близко к ней подойти не рискуют.
Приглядевшись, Корнилов заметил, что какой-то свет — очевидно, от далёкого прожектора — проникает сейчас в галерею и позволяет кое-что разглядеть. Он, например, успел заметить, что над верхним краем стены поднялась рука с гранатой, прижался головой к полу за маленьким запасным каменным бруствером, где они лежали с Важениным, и тотчас услышал, как раздался взрыв. Над головой просвистели осколки. Корнилов уже сам собрался метнуть в ответ гранату, но передумал.
— Погоди, — шепнул он Важенину, — сейчас я им устрою фокус.
Фокус Корнилова заключался вот в чём: выждав момент, когда за стеной немецкий солдат поднял руку с гранатой, чтобы швырнуть её через стену, Корнилов нажал спусковой крючок автомата, — немецкая граната с грохотом разорвалась по ту сторону стены, где раздались пронзительные крики, проклятия и стоны. Два раза проделывал свой фокус Корнилов, прежде чем фашисты догадались, что происходит с их гранатами.
— Ну и метко садите вы, товарищ политрук! — восхитился Важенин.
— Ничего, на глаз и на руку не обижаюсь, — скромно согласился Корнилов.
Вскоре к Важенину и Корнилову прибыло подкрепление во главе с неутомимым комиссаром Котло, который в этот день снискал прозвище: «Неисчерпаемый резерв командования».
Комиссар выслушал краткий перечень всего, что произошло на этом секторе, погоревал о Шустове, Москаленко и Сергееве, помолчал минуту, а потом подвёл итоги:
— Что же делать, друзья мои! Без потерь не бывает. А в общем, дела обстоят неплохо. Я сейчас везде побывал: отовсюду гитлеровцев выгнали. Только здесь ещё, у вас, застряли. Будем надеяться, что и тут ненадолго… — Он помолчал, потом вздохнул: — Неужели Москаленко взяли? Эх, досадно! Жаль старика…
Никто не знал, сколько времени уже длится бой. В горячке сражения люди не чувствовали ни голода, ни усталости, а час под землёй было трудно определить. Здесь привыкли к медленному и неощутимому течению времени. Что из того, что уже над поверхностью каменоломен, пока внизу шёл бой, сменился день, прошла долгая осенняя ночь и снова настал новый день? О часах просто не думали.
Оправившийся Володя вместе с другими пионерами после ликвидации пожара под землёй получил задание: разносить на боевые посты еду, а потом снабжать партизан патронами, менять диски пулемётов. Женщины в оружейной мастерской смазывали, очищали от песка и пыли винтовки и пулемёты, а ребята носили оружие партизанам и получали от них засорившиеся, нуждавшиеся в чистке винтовки. Теперь ребята чувствовали себя в настоящем боевом деле. Они появлялись на самой линии огня, и тщетно партизаны отгоняли их в тыл. Мальчики подносили патроны, поили водой изнемогавших от жажды партизан, которые припадали сухими, запылёнными ртами к фляжкам, с благодарностью похлопывали пионеров по спине и снова брались за горячие винтовки.
Попал наконец Володя и в сектор «Киев», где нашёл своего наставника Корнилова. Лазарев с ударной группой в это время отправился через боковые галереи в обход немцам, проникшим здесь в глубину подземелья. Гитлеровцы и сюда подтащили мощные прожекторы, но из тёмных боковых коридоров в них неожиданно полетели гранаты. Любкин уложил двух солдат, тащивших прожектор. Разгорячённый боем, он выскочил из укрытия и сам ухватил обеими руками прожектор, свалившийся на пол. Прожектор потух, но Любкин продолжал тащить его за угол, а немецкие солдаты, шедшие за прожектором, уцепившись за толстый резиновый кабель, тянули его в свою сторону. Кончилось это тем, что повреждённый гранатой кабель оборвался, и ликующий Любкин через минуту примчался туда, где держали оборону Котло, Корнилов и Важенин.
— Во! Глядите, какой трофей взял! Теперь и у нас освещение будет.
— Дурень! — сказал ему добродушно Котло. — А кабель ты себе вилкой в ноздри вставлять будешь! Ток-то ты где возьмёшь?
В пылу схватки Любкин совсем забыл про это. Теперь, огорчённый, он бросил свой трофейный прожектор на пол и зло пнул ногой никому не нужный тяжёлый железный жбан с зеркальным днищем.
— А я-то тягал, тягал… Тьфу ты!..
Скоро затихли выстрелы и в секторе «Киев». Со всех участков поступали сообщения, что немцы выходят из штолен, отказавшись от попыток пробиться внутрь подземной крепости. Потом сообщили, что ко многим шурфам и штольням гитлеровцы подтаскивают бетономешалки и бочки с цементом. Очевидно, убедившись в том, что штурмом партизан не одолеть, гитлеровское командование решило наглухо замуровать партизан в каменоломнях.
Прогремел последний выстрел у центрального входа, где отходивший на поверхность отряд гитлеровцев попал под перекрёстный огонь партизан, поджидавших их в засаде. Пророкотал где-то сорвавшийся в шурфе камень, и стало тихо под землёй, только слышно было, как тяжко стонет в санчасти изорванный гранатой Сергеев.
Лишь теперь все почувствовали непомерную усталость и жажду. Лазарев распорядился выдать всем по полстакана воды сверх нормы. Командиры собирались в штаб. Комиссар с трудом добрался до табурета, грузно повалился на него и стал клониться головой к столу. Но в это время он услышал голос Лазарева:
— А знаешь, комиссар, сколько наши насчитали гитлеровцев, что остались лежать в верхнем ярусе?
— Сколько? — Котло разом вскинул голову.
— Да свыше восьмидесяти. И в «автохозяйстве Любкина» ганса четыре завалились…
— А мы сколько потеряли?
— Шустов Иван Гаврилович приказал, старина, долго жить. Москаленко захватили. Ваня Сергеев совсем плох, говорят. Да ещё двое раненых и пятеро слегка пострадали.
— Эх, каких хороших людей лишились! Шустова жаль. И за Москаленко обидно, — проговорил Котло. — Упрямый старик — запытают они его. — Комиссар потёр ладонями усталые, обожжённые глаза. — Да, был моментик, командир! Надо ведь — ко всему ещё пожар… Ну, скажу тебе, здорово ребята-пионеры действовали!… Кстати, из детишек никто не пострадал?