– Вы думаете, это правда – насчет фотографий? – нерешительно спросил Телман, когда они ехали на двуколке в сторону Кью-Гарденз, где, по полученным ими сведениям, члены очередного фотоклуба делали сейчас снимки экзотических растений в тропических оранжереях. – Неужели кто-то действительно мог пойти на убийство из-за фотографии? Нет, я имею в виду, – поспешно прибавил он, – конечно, из-за фотографии, на которой кто-то снял нечто неподобающее.
– Сомнительно, – согласился его начальник. – Но я полагаю, что она могла породить ссору, которая вышла из-под контроля.
Сэмюэль помрачнел от такой идеи.
– По-моему, как только мне начинает казаться, что я стал понимать людей и осознавать, почему они поступают так, а не иначе, нам вдруг попадается такое преступление, из-за которого я опять осознаю, что ни черта не понимаю, – проворчал он недовольно.
Питт глянул на его угловатую фигуру и суровое лицо с впалыми щеками, осознавая глубину смущения инспектора. Да, Телман имел на редкость косные представления о жизни общества и людей, о том, что благочестиво, а что порочно. Они коренились в скудной бедности его юности, порождаемые раздражением, которое подпитывало его желание изменить жизнь, увидеть достойно вознагражденные труды и найти более значительное равноправие между работягами и бездельниками, каковыми он считал тех, кто без всякого труда имел массу средств и возможностей. Расследования личных трагедий их жизни постоянно опрокидывало его предубеждения и вынуждало его к сочувствию и пониманию, которых он вовсе не желал, ведь гораздо легче и удобнее было бы просто ненавидеть всех этих богачей… А тут еще эти фотографии, которые, очевидно, так интересовали привилегированных молодых лоботрясов, казались ему как красивыми, так и ничтожными. Однако он никак не мог представить себе, что они могли быть мотивом для убийства.
Суперинтендант склонен был согласиться с ним, но в данный момент они не имели более вероятных версий для расследования. В районе, где жил Кэткарт, никто не заметил ничего подозрительного, и Лили Мондрелл ничего больше не сообщила о тех снимках, что забрала и почти сразу продала с такой прекрасной выгодой. Да, они снова вернулись к фотографиям, и, казалось, именно в них мог скрываться неизвестный мотив.
Полицейские молча проехали остаток пути до Кью-Гарденз и отправились искать тропическую оранжерею – великолепные стеклянные купола, вмещавшие высоченные пальмы с огромными разлапистыми листьями, экзотические папоротники, цветущие лианы и разные виды бромелиевых, уже выпустивших свои глянцевитые цветы неярких оттенков.
Телман глубоко вздохнул, попав во влажную тропическую жару и втянув знойные ароматы растений и жирного гумуса. Никогда прежде он не испытывал ничего подобного.
Взгляд Питта сразу выхватил фотографов, тщательно установивших свои треноги на неровной поверхности почвы и нацеливших фотокамеры вверх, на спутанные лианы или на хитросплетения затейливых ветвей в попытках поймать отблески света на каком-то экзотическом листе. Он понял, как они разъярятся, если помешать их занятиям, а также понял, что если не найдет способ привлечь их внимание, то простоит тут до конца дня в ожидании сумерек.
Томас приблизился к светловолосому парню с сообразительной физиономией, который в тот момент, затенив глаза рукой, разглядывал что-то в кроне парящей под сводом пальмы.
Питт тоже задрал голову и увидел ажурные переплетения лиан, раскинувшихся под крышей, а также причудливые окружности и изгибы листвы на фоне четких геометрических очертаний стеклянных рам. Жалко было оторвать парня от творческого процесса – но необходимо. Красота и воображение могли подождать.
– Извините меня! – обратился к молодому человеку суперинтендант.
Тот отмахнулся от него как от досадной помехи.
– Позже, сэр, я уделю вам все свое внимание. Будьте добры, возвращайтесь через полчасика.
– Простите, но я не могу тратить попусту даже полчаса, – извинился Томас, и это вовсе не было шуткой. – Я суперинтендант Питт из полицейского участка на Боу-стрит, и мне поручено расследование убийства фотографа.
Ему удалось завладеть вниманием молодого человека. Тот оторвался от созерцания пальмы и пристально взглянул на полицейского удивленным взглядом голубых глаз.
– Из нашего клуба? Убили? О боже… кого?
– Не из вашего клуба, мистер…
– Маккеллар, Дэвид Маккеллар. Вы сказали, что убили фотографа?
– Делберта Кэткарта.
– Ах! – На лице молодого человека отразилось смутное облегчение. – Да, разумеется, я читал об этом. Ограбили и бросили в Темзу – так, кажется? Мне ужасно жаль. Он был гениален, – его щеки порозовели. – Простите, мне не хотелось бы, чтобы вы сочли меня бесчувственным. Убийство, безусловно, ужасно, кого бы ни убили. И в этом отношении, полагаю, талант не имеет особого значения. Но мне ничего о нем не известно. Что я мог бы рассказать вам?
– Утром того дня, когда убили мистера Кэткарта, между актером Орландо Антримом и мистером Анри Боннаром из французского посольства произошла ссора, – пояснил Питт.
Маккеллар выглядел пораженным.
– Что вам известно об этом? – продолжил Томас. – Предметом их разногласий, очевидно, могла быть фотография.
– Неужели? – Теперь Дэвид казался озадаченным, но не совершенно растерянным, как могло бы быть, если бы тема таких разногласий представлялась ему бессмысленной.
– Разве люди ссорятся из-за фотографий? – спросил Питт.
– В общем… видимо, могут. А какое это имеет отношение к бедняге Кэткарту?
– Вы сами продаете ваши снимки? – внезапно поинтересовался Телман. – Я имею в виду, денежное ли это дело? – Он окинул взглядом установленные на треногах фотокамеры.
Румянец Маккеллара стал ярче.
– Ну, бывает иногда. Сами понимаете, э-э… деньги лишними не бывают. Дороговато стоят все эти материалы. Не то чтобы… – Блондин замялся и умолк, явно испытывая легкую неловкость.
Суперинтендант вопросительно посмотрел на него.
– Ну, в общем, да… – нервно продолжил фотограф. – Послушайте, полагаю, мои слова прозвучали слегка опрометчиво, понимаете? Я просто изредка случайно продавал удачные фотографии, только и всего.
– С такими лианами или листьями? – недоверчиво уточнил Сэмюэль. – И люди готовы платить за них?
Маккеллар отвел глаза.
– Нет… нет, не думаю, что за лианы. В основном их интересуют красивые снимки молодых дам, возможно, с цветами… более… в общем, что-то более личностное, с особым очарованием.
– Молодая дама, возможно, с цветами, – повторил Питт, слегка приподнимая брови. – В платье или без?
Дэвид скривился, словно у него разболелись зубы.
– Ну, смею сказать… Иногда и… без… – Он встретил взгляд Томаса, и на этот раз его глаза вспыхнули. – Только в плане художественной композиции. Никакой вульгарности!
Питт улыбнулся, намеренно избегая смотреть на Телмана.
– Понятно. А доходы от этих продаж вы используете на покупку пленки и прочих необходимых фотоматериалов? – уточнил он.
– Да.
– И упомянутые молодые дамы получают свою выгоду?
– Им отдаются снимки… одна или две фотографии.
– А им известно, что остальные сделанные с оригинала экземпляры продаются… то есть могут быть куплены, как я предполагаю, широким кругом ценителей красоты? – поинтересовался Питт.
Маккеллар нерешительно помолчал.
– М-да… думаю, известно, – уныло произнес он. – Я имею в виду… что цели-то очевидны, так ведь?
– Совершенно, – согласился Томас. – Вы хотите заработать деньжат для финансирования вашего хобби. – Его голос невольно прозвучал строже, чем ему хотелось.
Дэвид вспыхнул как маков цвет.
– И где же продаются такие вот художественные фотографии? – спросил Питт. – Инспектор Телман запишет имена и адреса всех торговцев, с которыми вы имели дела.
– Ну… я… – замялся фотограф.
– Если вы не можете припомнить их, то мы проводим вас туда, где вы оживите свою память и выдадите нам нужные сведения.
Маккеллар сдался и сразу вспомнил все, что нужно. Он судорожно сглотнул.
– Но только учтите, что все это совершенно невинно! – протестующе воскликнул он. – Просто… просто невинные фотографии!
После полудня двое полицейских отправились по лавкам торговцев открытками.
Для начала они увидели лишь прелестные снимки разнообразных юных особ в довольно традиционных позах с кроткими личиками, обращенными к объективу камеры. Одни выглядели неловко смущенными, другие смело и даже вызывающе улыбались. Казалось, им не на что было обижаться – за исключением, вероятно, того, что их лишали части прибыли. Но, с другой стороны, учитывая дороговизну фотокамер, пленки, проявляющих химикатов и прочего оборудования, их доля все равно могла быть ничтожно мала. Сами открытки продавались по несколько пенсов за штуку, и все они были хорошего качества. Главный выигрыш заключался в удовольствии, получаемом от процесса творчества и от последующего обладания снимками.
– И это все, что у вас есть? – спросил Питт, не надеясь узнать больше ничего ценного. Вопрос он задал скорее в силу привычки скрупулезного уточнения всех деталей.
Они находились поблизости от Пиккадилли, на Хаф-Мун-стрит[36], в маленькой лавке, торговавшей табаком и книгами, где книжные полки громоздились на скрипевшем под ногами дощатом полу. Воздух пропитался запахами кожаных переплетов и нюхательного табака.
– В общем, да… – неуверенно протянул продавец. – Остальные в основном такие же или им подобные. Только и всего.
В его тоне прозвучала странная нарочитая откровенность, насторожившая суперинтенданта. Он не был уверен, что торговец солгал, но почувствовал это.
– Я хочу взглянуть на них, – решительно заявил он.
Им предоставили еще несколько дюжин открыток, и они с Телманом быстро просмотрели их. Композиции отличались богатым разнообразием: на одних запечатлелись идиллические пейзажи с красотками на переднем плане, на других – интерьеры гостиных… Имелись также художественные портреты с изысканными позами. Многие модели выглядели совершенно невинно и, очевидно, случайно попали в натурщицы. Питт заметил знакомые снимки в округлых рамках и своеобразные виды листвы с игрой света и тени, которые ему показывали молодые люди в студии фотоклуба. Ему даже показалось, что он узнал некоторые парковые участки Хэмпстед-Хит.