Она устрашающе скрипела и тогда, когда они открывали ее вдвоем с Тощим. Потом установилась тишина, такая глубокая, и вдруг прозвучал страшный скрежет. Будто внезапно ударили по струнам — и снова тишина. Потом спять: чирр-черр… Они направили туда свет фонарика — ничего, одни бутылки.
— Ты что смеешься? — спросила тетя Вали удивленно. — В этом детективе нет ничего смешного.
В этом нет. Но в подвале было над чем посмеяться. Кто бы мог подумать, что это Мерседес пряталась там среди бутылок! Замечательная кошка тети Вири, которая никогда не бродяжничает. Хитра, что и говорить! Здорово сумела спрятаться. Очень не скоро луч фонарика осветил ее полосатую шкурку. Она фырчала, изогнув спину, на старой печке в самом дальнем углу подвала. Если бы она не вспрыгнула туда на одно мгновение, возможно, они бы никогда ее не нашли. Оттуда она через щель хотела улизнуть наружу…
А печурка была неплохая, с трубой, и такая тяжеленная, что вдвоем они едва могли сдвинуть ее. Потом они обследовали подвал вдоль и поперек, но самой крупной их добычей была все-таки печка.
— Вот видишь, — сказал Тощий, — не зря мы сюда пришли!
9
Карман у него был набит квитанциями: бумага, медь, тряпки, бутылки. Раньше он не сдавал то, что собирал, ждал повода. Пусть они скиснут и удивятся: вот это да, ай да Тони…
На следующий день во время большой перемены он поднялся на третий этаж, в Уголок. Когда-то здесь был склад, и такой маленький, что, войди три человека, — яблоку негде упасть. Но ребята из их класса, когда что-нибудь надо было обсудить, влезали туда все. Он уже давно не бывал там и сейчас особенно ясно представил себе, как они сидят на старых ящиках, подоконниках и кричат, потому что спор обычно бывает ожесточенным.
Действительно, он не успел еще подойти к двери, как услышал их крики. Рука была уже на дверной ручке, но ноги вдруг будто приросли к полу: он услышал, что говорят о нем. Кто, кроме Герцога, может так гнусавить:
— Он частник! А пионер не может быть частником!
Раздалось бормотание Длинного:
— Пионер — частник? Хм!
И снова Герцог:
— Раз частник, пусть не будет пионером! Давайте голосовать.
Тут начался такой шум, что больше он не смог разобрать ни слова. Ребята смеялись, кричали, кто-то даже свистел. Наверное, Длинный, он здорово свистит. Потом прозвучал голос Панни:
— Давайте тише! Вначале объявляют выговор, а не исключают, но до этого с ним надо поговорить.
Теперь засвистел Чонт, тихо, как бегущий где-то далеко паровоз. Между двух коротких свистков он сказал:
— На сборе звена поговорить не удастся: он уже три раза отсутствовал.
Рука сама потянула дверную ручку, дверь открылась, и Тони ввалился внутрь. Он не упал только потому, что упасть там было просто некуда. У самой двери сидели Панни, Чонт Андраш и Длинный. Гизи и Герцог — на ящике. Младенец Лазар — на подоконнике. Он свисал оттуда, как воздушный шарик.
— А вот и я, — объявил Тони.
Гизи толкнула Герцога в бок:
— Смотри, легок на помине…
— Мы как раз разговаривали о тебе, — сказала Панни.
Тони закрыл за собой дверь и прислонился к стене.
— Тогда было бы неплохо, если бы вы позвали меня.
Длинный усмехнулся.
— Зачем? Ты же сказал, что с тебя хватит и что ты с нами порвал.
После того как Тони втиснулся в Уголок, Чонт стал искать себе новое место. В углу комнатки стоял большой футляр из-под карт, на него-то он и взгромоздился. И сразу стал похож на гигантскую птицу.
— Мы как раз говорили о том, — произнес он, — что ты первый в Венгрии пионер-частник.
Раздался оглушительный хохот, от которого Уголок чуть не обвалился. Тони сам готов был вместе с ними вот так же корчиться от смеха. Хорошее это место — Уголок, симпатичное. Жалко только, что смеются над ним.
— Ну и что? — сказал Тони, когда они немного утихли. — Что ж тут такого?
Лазар встал со своего подоконника.
— Это в принципе невозможно, — произнес он, подняв указательный палец.
Все опять расхохотались, теперь уже над Лазаром.
— Ай да Профессор, здорово излагает!
— Вы, вероятно, не поняли. Ведь это значит, что его надо исключить из пионеров. Это же позор!
— Позор? — переспросил Тони.
— Да, — произнес Герцог и поднял руку, чтобы объяснять дальше, но попал Длинному прямо в нос. Тот ударил его по спине. Герцог опустился на ящик и съежился. Да, места явно было маловато.
— Собственно говоря, почему ты собираешь в одиночку? — спросила Панни. — Мы тебе не нужны?
Панни такая милая, она смотрит на тебя своими теплыми карими глазами и словно говорит: я тебя хорошо понимаю, но все-таки объясни свое поведение, это нужно в первую очередь для тебя самого.
«Хорошо, — подумал Тони, — попробую».
Он начал не торопясь.
— Можно сказать и так, — произнес он, — но можно иначе: я никому из вас не нужен. Один раз спросили, кто из вас хочет мне помочь. И оказалось — никто. НИКТО!!!
Наступила гробовая тишина. Такая, как тогда, в классе. И Тони воспользовался ею. Он спросил:
— На ком можно всегда сорвать свою злость, на ком?
— Ты обычно сам начинал, — проворчал Длинный. — Хомяк!
Тони, однако, не смутился.
— А кого из драмкружка выкинули? У меня была роль, всего пять слов. Пять слов…
Гизи откинула голову назад, пожала плечами.
— Потому что ты все время дурачился, Тони.
А ему тогда просто было обидно. Это случилось давно, но ему и сейчас больно вспоминать.
— Что ж, исключайте меня, если я все время только дурачусь и дерусь.
Это было длиннее, чем роль из пяти слов, и сказал он это здорово. Тони почувствовал, как все поражены. В Уголке стояла такая тишина, что в ушах звенело.
Тони стало жалко самого себя. Почему он все время дрался? Потому что понимал: он ничего для них не значит, ноль, даже меньше, и хотел, чтобы его наконец заметили. В кружке филателистов места для него не нашлось, в шахматной секции: ах, оставьте, это же Кочиш!
А в драмкружке ему дали роль — эти дурацких несколько слов: «Ну вот, Дори попала в таз с известью!» Как он мог продемонстрировать с помощью этих слов, на что он способен? Вот он и дурачился, чтобы рассмешить Гизи, но она тогда только сказала, выпятив губку: «Я же говорила, что Кочиш не подойдет!»
Все молчали, лишь слова Панни нарушили тишину:
— Мне кажется, что Тони сильно изменился. Не знаю, заметили ли вы? Он стал совсем другим, не дерется…
Ребята продолжали молчать. Последнее время никто из них с Тони не сталкивался. Если говорить честно, они не очень-то интересовались. Два раза он неплохо ответил на уроках, пятерок, правда, не получал, но и единиц тоже. Это уже было интересно. Что вдруг произошло?
Панни снова спросила:
— Тебе кто-нибудь помогает в учебе?
— Никто, — ответил он. — Никто… из вас. — А потом добавил, как бы между прочим: — Один парень из 7-го «Б». Ну что же вы, исключайте меня, ведь вы тут все отличные пионеры.
Нет, серьезно, это было его самое удачное выступление.
И тут Герцог высказал свое мнение:
— Ага, теперь выходит, что он во всем прав! Гляньте, он еще и прав! — Но потом милостиво добавил: — Ладно, я со своей стороны против исключения. Со своей стороны… достаточно будет выговора…
— Спасибо, — насмешливо произнес Тони, — спасибо, Герцог. Ты ужасно правильный человек!
— А что? В чем дело? Я выполняю общественную работу. Пишу хронику, сделал уже две красивые записи.
— А что слышно о том пенсионере, — спросила Панни, — которого ты должен был позвать на сбор?
Герцог пожал плечами.
— Я его искал, но не нашел.
Длинный пробормотал:
— Посмотрел в ящиках стола, на книжных полках и под шкафом.
Раздался дружный смех, который разрядил наконец атмосферу. Они уже давно не смеялись. Теперь в центре внимания оказался Герцог. Он сбивчиво оправдывался:
— Он переехал. По тому адресу, который я получил, его уже нет. Ласло Сабо, бывший рабочий завода Ланг. Куда, никто не знает. Он переехал из Уй-Пешта.
Прозвенел звонок, Андраш Чонт спрыгнул с футляра, и Панни замычала от боли, потому что он приземлился ей прямо на ногу.
— Да он даже не ходил туда, — проворчал Длинный. — Уй-Пешт! Это для него далеко!
Длинный открыл дверь, намереваясь выйти, и тут раздался голос Тони:
— Нет, он говорит правду. Этот старик действительно жил там.
Он произнес эти слова очень тихо. Но их услышали все. Это в самом деле был его день!
— Что? Что ты говоришь? Эй, слушайте! Тони…
— А ты откуда знаешь? — спросил Герцог. Он был поражен: Тони вдруг встал на его защиту. Они же друг с другом как кошка с собакой! Очень благородно с его стороны. А то, что он сказал дальше, совсем удивительно.
— Я знаком с ним, зовут его дядей Копасом, потому что он лысый. Просто не думал, что он такой старый, потому что с ним здорово интересно. По-моему, если человек хороший, он никогда не будет старый. Я знал, что он на пенсии, но совсем забыл про это. Мы с ним настоящие друзья, он рассказывал мне про Уй-Пешт и как работал на заводе Ланг и вместе с другими организовывал профсоюз. Если мы его пригласим, то он наверняка придет и будет здорово, потому что он так умеет рассказывать, что человеку кажется, будто он все видит собственными глазами.
10
В марте пришла наконец весна. Они долго бродили по набережной Дуная, потом уселись на гранитные ступени загорать.
— Ну, а дальше… Что дальше было? — спросил Тощий.
— Дальше? Я рассказал ребятам про печку в погребе у Тихамира и как я не мог ее вытащить, ведь она весит, по крайней мере, пятьдесят килограмм. Это было как раз вовремя, потому что нужны были деньги на экскурсии.
Сняв пальто, ребята перепрыгнули на валун, торчащий из воды, и стали тренироваться в прыжках в длину. У Тощего здорово получалось, он был хоть и маленький, но прыгал далеко. Между прыжками он снова задал Тони вопрос:
— Значит, тебя не исключили?