– А сам как думаешь?
– Думаю, меняет парней как перчатки.
Вернулась официантка с подносом, и Кейт с облегчением уставилась в тарелку.
– А у тебя-то самого много страсти к «нашему делу»? Сдается мне, что не слишком.
Он резко вскинул голову:
– С чего ты взяла?
Не переставая орудовать вилкой и ножом, она пожала плечами, но все же подняла на него взгляд.
– Может, и нет, – тихо ответил Джонни.
Кейт застыла, рука с вилкой замерла в воздухе. Впервые за все время их знакомства они не просто болтали о ерунде. Это признание нелегко ему далось, и Кейт это понимала.
– Расскажи, как там было, в Сальвадоре?
– Да ты, наверное, сама представляешь, что там творилось. Массовые убийства, настоящая резня. А сейчас стало еще хуже. Повсюду эскадроны смерти, убивают всех подряд – мирное население, священников, монахинь.
Кейт не знала таких подробностей, да ничего не знала, если уж на то пошло, но все равно кивнула, наблюдая за сменой выражений на его лице. Никогда еще при ней он не говорил так оживленно, с такой страстью. И снова она уловила какую-то неясную эмоцию в его взгляде.
– Тебе, похоже, нравилась эта работа? Почему ты уехал?
– Предпочитаю об этом не вспоминать. – Он опрокинул в себя остатки пива и поднялся: – Пора уже возвращаться.
К своим блюдам оба едва притронулись. Она явно зашла слишком далеко, сунула нос куда не следовало.
– Я понимаю, это слишком личное, прости, что…
– Не извиняйся. Это все в прошлом. Пойдем.
На обратном пути он не проронил ни слова. Они быстрым шагом поднялись по лестнице и вошли в пустынный офис.
Не сдержавшись, Кейт тронула его за руку:
– Прости, правда. Я не хотела тебя расстроить.
– Я же сказал, это все в прошлом.
– Не похоже, – тихо возразила она и тут же поняла, что снова перешла черту.
– Берись за работу, – сухо бросил он и, скрывшись в кабинете, с грохотом захлопнул дверь.
Еще пару лет назад крохотный городок Йелм спокойно дремал в пышно зеленеющей долине между Олимпией и Такомой. Местные жители, все поголовно во фланелевых рубашках и застиранных джинсах, не спеша ходили по улицам и каждому прохожему махали в знак приветствия.
Но как-то раз прямо на кухню к самой обычной домохозяйке вдруг явился дух воина из Атлантиды, погибшего тридцать пять веков тому назад, – и жизнь в Йелме круто изменилась.
Горожане, уважавшие североамериканскую максиму «живи сам и не мешай жить другим», долгое время делали вид, что ничего не происходит. Старались не обращать внимания на «странных типов», которые все чаще наведывались в Йелм (и многие на дорогих машинах, в дизайнерской одежде, будто прямиком из Голливуда), на знаки «ПРОДАНО», один за другим выраставшие на окрестных землях.
Но когда пошли слухи, что Джей Зи Найт задумала построить чуть ли не целый новый квартал, чтобы открыть школу для своих адептов, терпение местных жителей лопнуло. Как сообщали из дирекции южного филиала KCPO, возле дома Найт собралась толпа пикетчиков.
Оказалось, что «толпой» они назвали десяток горожан с транспарантами в руках, которые мирно болтали, сбившись в кучку на отведенной под строительство земле. Со стороны это куда больше походило на дружеские посиделки, чем на протестную акцию, – пока не подъехали журналисты. Пикетчики тут же опомнились и принялись маршировать, выкрикивая лозунги.
– Вот она, – прокомментировал Матт, – сила СМИ в действии. – Остановившись на обочине, он повернулся к Талли: – Этому тебя в колледже не учили. Ныряй в самую гущу. Если видишь, что намечается стычка, – влезай, ясно? И все время задавай им вопросы, не молчи. А если подам знак, убирайся нахрен из кадра.
Талли слушала с бешено колотящимся сердцем.
Протестующие бросились им навстречу. Все хотели высказаться и поэтому говорили одновременно, и каждый пытался протиснуться поближе к камере.
Матт без церемоний толкнул Талли в спину. Она покачнулась, сделала шаг вперед и оказалась лицом к лицу с крепким, бородатым, похожим на Санта-Клауса дядькой, который держал плакат «СКАЖИ НЕТ РАМТЕ».
– Таллула Харт, специальный корреспондент KCPO. Расскажите, зачем вы собрались здесь сегодня?
– Спроси, как его зовут! – крикнул Матт.
Талли вздрогнула. Черт.
– Меня зовут Бен Неттлман, – сказал дядька. – Моя семья живет в Йелме уже почти восемьдесят лет. И мы не потерпим, чтобы наш город превращали в супермаркет для долбанутых новомодных оккультистов.
– Пусть валят в свою Калифорнию! – проорал кто-то.
– Расскажите, какой он, Йелм, который вы знаете? – попросила Талли.
– Это тихий городок, мы тут друг за друга горой. День начинаем с молитвы и вообще обычно не лезем в дела соседей… пока они не начинают строить хрен пойми что и возить к нам автобусы, набитые психами.
– Почему вы называете их психами?
– Да потому что психи и есть! Типа через нее вещает какой-то мертвец из Атлантиды, ага, да.
– Индийский акцент и я могу изобразить. Я ж не прикидываюсь Рамтой! – снова проорали из толпы.
Следующие двадцать минут Талли занималась тем, что умела делать лучше всего, – говорила с людьми. Минут через шесть или семь она поймала ритм и вспомнила все, чему ее учили. Она слушала, задавала уточняющие вопросы, такие же, какие задала бы собеседнику в любой другой ситуации. Она понятия не имела, хорошие ли это вопросы, правильно ли она стоит в кадре, заметила только, что к третьему интервью Матт перестал выкрикивать подсказки и позволил ей перехватить инициативу. И еще она заметила, что чувствует себя совершенно в своей тарелке. Люди открывали ей душу, делились своими чувствами, своими страхами.
– Ну все, Талли, – сказал Матт у нее за спиной. – Достаточно, поехали.
Едва он выключил камеру, толпа рассосалась.
– У нас получилось, – прошептала Талли. Она с трудом сдерживалась, чтобы не запрыгать от радости. – Как же круто!
– Ты отлично справилась, – похвалил ее Матт и улыбнулся так, что эту улыбку она запомнила на всю жизнь.
Он с бешеной скоростью упаковал оборудование и залез в машину.
Талли охватила адреналиновая лихорадка.
И тут она увидела указатель.
– Поверни сюда. – Слова просто сорвались с языка, она сама им удивилась.
– Зачем? – спросил Матт.
– У меня мама… тут отдыхает. В этом кемпинге. Хочу на пять минут заехать, поздороваться.
– Даю тебе пятнадцать, покурю пока. Но потом надо шевелить булками.
Он остановил машину возле администрации кемпинга.
Талли подошла к стойке и спросила, здесь ли ее мать. Человек за стойкой кивнул:
– Место тридцать шесть. И передайте, что у нее долг за аренду.
Талли несколько раз едва не повернула назад, пока шагала по узкой тропинке среди деревьев. Сказать по правде, она понятия не имела, зачем приехала. С матерью она не говорила и даже ни разу не виделась с похорон, и, хотя именно Талли с восемнадцати лет распоряжалась бабушкиным наследством и ежемесячно отправляла Дымке чеки, она ни разу не получила даже записки с благодарностью. Только с десяток открыток «деньги слать по этому адресу». Последняя пришла из кемпинга в Йелме.
Дымка стояла с сигаретой у шеренги синих туалетных кабинок. В своем грубом сером шерстяном свитере и пижамных штанах она выглядела так, будто недавно сбежала из женской тюрьмы. Годы заметно подточили ее красоту, начертили сетку морщин на впалых щеках.
– Привет, Дымка, – сказала Талли, подходя ближе.
Глядя на нее из-под тяжелых век, мать сделала затяжку, медленно выпустила изо рта дым.
Выглядела она плохо, наркотики сделали из нее старуху. Ей не исполнилось еще и сорока, но на вид можно было дать все шестьдесят. Остекленевшие глаза, как всегда, смотрели отрешенно – невидящий взгляд наркомана.
– Я просто мимо проезжала – снимали сюжет для KCPO.
Талли собиралась сказать это спокойно, без гордости, – понимала, что бессмысленно ждать от матери какой-то реакции, – но ее голосом и взглядом вдруг завладела та глупая маленькая девочка, которая исписала двенадцать альбомов, надеясь, что однажды мать вернется, прочтет их и станет гордиться. – Первый мой настоящий репортаж. Говорила же, что будешь меня по телику смотреть.
Тело Дымки едва заметно покачивалось, точно в такт музыке, слышной лишь ей одной.
– Телевидение – опиум для народа.
– Ну кому, как не тебе, рассуждать про опиум.
– Кстати, об этом. Я тут слегка на мели, может, подкинешь деньжат?
Талли порылась в сумочке, нашла пятьдесят долларов, которые держала в кошельке на всякий случай, и вручила матери.
– Хотя бы не отдавай все одному барыге.
Дымка неуклюже шагнула к ней, сцапала купюру.
Талли уже жалела, что приехала. Знала ведь, чего ждать от матери, – ничего. И почему она это никак не усвоит?
– Пришлю чек, когда в следующий раз загремишь в психушку. Должны же и в нашей семье быть какие-то традиции?
Она развернулась и пошла к машине.
Матт бросил сигарету на землю, затушил подошвой и улыбнулся.
– Ну как, гордится мамочка своей дочуркой?
– А то, – сказала Талли, отвечая ему такой же улыбкой и утирая глаза. – Рыдала как ребенок.
Как только Талли и Матт вернулись, все принялись за работу. Набились вчетвером в монтажную и превратили двадцать шесть минут видео в хлесткий и непредвзятый тридцатисекундный репортаж. Кейт старалась сосредоточиться на сюжете, только на сюжете, но обед с Джонни притупил ее чувства – а может, наоборот, обострил. Она и сама не была уверена. Знала лишь, что ее дурацкая школьная влюбленность переросла во что-то новое, куда более серьезное.
Как только они закончили, Джонни позвонил главному редактору канала в Такому, поговорил с ним несколько минут, затем, повесив трубку, повернулся к Талли:
– Если все нормально пойдет, покажут сегодня в десять.
Талли, подпрыгнув на месте, всплеснула руками:
– У нас получилось!
Кейт почувствовала укол зависти. Вот бы Джонни хоть раз посмотрел на нее так, как смотрел сейчас на Талли.