Это осознавали все, но Джонни, пожалуй, острее остальных. И хотя вслух они об этом не говорили, будущее постоянно висело на горизонте темной тучей, и от этого каждая минута, проведенная вместе, казалась еще дороже, еще живее. В редкие вечера, не занятые работой, Джонни, Талли и Кейт шли в «Голдиз» играть в бильярд и пить пиво. За два года они узнали друг о друге все что только можно – ну или, по крайней мере, все, чем каждый из них готов был поделиться с другими.
Все, кроме самого важного. Кейт порой казалось горькой иронией, что люди, которые неустанно просеивают жизнь, отыскивая среди мусора золотые песчинки правды, могут быть настолько слепы к тому, что творится у них под носом.
Талли понятия не имела, что Джонни в нее влюблен, а Джонни понятия не имел, что в него влюблена Кейт.
Так и жили, день за днем, ночь за ночью, внутри этого странного, немого треугольника. Талли часто спрашивала у Кейт, почему та перестала ходить на свидания. Кейт страшно хотелось во всем признаться подруге, но каждый раз, едва собравшись с духом, она снова уводила разговор в сторону. Как рассказать Талли правду после всего, что она тогда наговорила про Чеда? Мутить с начальником – это гораздо хуже, чем с преподавателем.
Да и кроме того, что Талли может знать о невзаимной любви? Начнет только подзуживать Кейт, мол, пригласи его на свидание. И что на это ответить? «Не могу. Он влюблен в тебя»? К тому же в глубине души, в самом темном уголке, которого Кейт сама старалась не замечать, таился страх, по-настоящему оживавший только во сне, в ночных кошмарах. При свете дня она отказывалась в это верить, но во мраке ночи, наедине с собой, иногда боялась, что, узнай Талли о ее чувствах к Джонни, она, пожалуй, решит забрать его себе. Такая уж у нее натура. Нет, Талли была не из тех, кто хочет лишь того, чего не может получить. Она была из тех, кто хочет всего и сразу. И рано или поздно получает все, чего хочет. Нельзя идти на такой риск. Жить без Джонни Кейт еще как-то сможет. Но жить с мыслью, что его заполучила Талли, выше ее сил.
Поэтому Кейт старалась не высовываться и думать о работе, а мечты о любви пришлось отложить в долгий ящик. Когда родители или Талли подшучивали над ней из-за личной жизни, она отвечала улыбкой, говорила, что планка у нее повыше, чем у некоторых, – и все смеялись.
И с Джонни она старалась не оставаться наедине слишком уж часто, просто на всякий случай. Ронять при нем вещи и заикаться она, конечно, давно перестала, но все равно подозревала, что человек он чуткий и вполне может, если лишний раз дать ему повод, догадаться о том, что она так тщательно скрывает.
Этот план вполне неплохо работал, пока одним холодным ноябрьским днем 1984 года Джонни не вызвал ее к себе в кабинет.
В офисе больше никого не было, Талли и Матт уехали снимать репортаж о снежном человеке, которого якобы кто-то видел в национальном парке «Олимпик».
Кейт расправила свой пушистый свитер, натянула на лицо сдержанную улыбку и зашла в кабинет. Джонни стоял у давно не мытого окна.
– Что такое? – спросила она.
Выглядел он ужасно. Осунулся даже.
– Помнишь, я тебе рассказывал про Сальвадор?
– Конечно.
– В общем, у меня там остались друзья. И один из них, отец Рамон, пропал. Его сестра думает, что его похитили и пытают, а может, и убили. Просит, чтобы я приехал, помог.
– Но это же опасно…
– Опасность – мое второе имя.
Он усмехнулся, но улыбка получилась какая-то ненастоящая, искаженная, точно отражение в неспокойной воде.
– Это не шутка. Ты можешь погибнуть. Или пропасть без вести, как тот журналист во время переворота в Чили. Его так и не нашли.
– Поверь мне, я не шутки шучу, – сказал он. – Я был там. И знаю, каково это, когда тебе завязывают глаза и начинают стрельбу.
Взгляд его затерялся в каком-то воспоминании, сделался рассеянным, далеким.
– Я не могу просто отвернуться от людей, которые когда-то спасли меня. Ты бы отвернулась от Талли, если бы она просила о помощи?
– Разумеется, нет, сам знаешь. Но я сомневаюсь, что она когда-нибудь окажется в зоне боевых действий. Если, конечно, не считать юбилейную распродажу в «Нордстроме».
– Я знаю, что ты меня выручишь. И не допустишь, чтобы тут все развалилось, пока меня нет.
– Я?
– Как я уже говорил, ты ответственная девушка.
Кейт не смогла совладать с собой – подалась ему навстречу, взглянула в глаза. Он уезжает, его могут ранить или хуже того…
– Женщина, – сказала она.
Джонни смотрел на нее без улыбки. Их разделяло всего несколько сантиметров. Достаточно протянуть руку.
– Женщина, – согласился он.
А потом ушел, оставил ее в кабинете один на один с призраками слов – всех тех слов, которые она могла произнести, но не решилась.
Лишь когда Джонни уехал, Кейт поняла, насколько на самом деле эластично время, как оно может растягиваться, превращая минуты в часы. Стоит телефону зазвонить, стоит ей снять трубку и услышать чужой бесстрастный голос: «Мне очень жаль» – и время лопнет, как тугая резинка. Каждый раз, когда раздавался телефонный звонок, она вся напрягалась. К концу первого дня голова у нее раскалывалась.
Впрочем, довольно скоро она поняла еще кое-что: жизнь продолжалась. Начальство все так же названивало из Такомы, прислали нового продюсера, чтобы помогать с работой, но в итоге так вышло, что часть обязанностей продюсера стала выполнять Кейт. Матт и Талли ей доверяли, к тому же она любой сюжет умела подготовить, уложившись в их крошечный бюджет. Все-таки не напрасно она так долго сохла по Джонни и ловила каждое его движение – успела неплохо разобраться в том, как устроена его работа. Она, конечно, всего лишь швея, которая пытается повторять за кутюрье, но и этих навыков хватает. Новый продюсер уже к четвергу первой недели вскинул лапки, заявил, что не собирается целыми днями носиться по городу за горсткой психов – ему и своих забот хватает, – и уехал обратно в Такому.
В пятницу в эфир вышел первый сюжет, над которым Кейт работала самостоятельно. Ничего особенного, просто история про актера из старого детского сериала «Кондуктор Билл», – но ведь его показали.
Невероятно вдохновляюще было увидеть результат своей работы на экране – и неважно, что запомнят все Талли, ее лицо, ее голос. Кейт даже позвонила домой, и родители приехали, чтобы посмотреть передачу с ними вместе. А потом все четверо подняли бокалы «за мечту» и согласились, что исполнение этой мечты теперь не за горами.
– Я всегда думала, что мы с Кейти обе станем ведущими, будем вместе выходить в эфир, но, похоже, ошибалась, – сказала Талли. – Кейт будет продюсером моей передачи. А я в интервью Барбаре Уолтерс скажу, что без нее ни за что бы не справилась.
Кейт поднимала бокал вместе со всеми, улыбалась, когда от нее этого ждали, и, слушая болтовню Талли, словно бы проживала этот день заново. Она собой гордилась, правда гордилась, и работать над сюжетом ей понравилось, и праздновать вместе с родителями было ужасно приятно. Особенно трогательно вышло, когда мама отвела ее в сторонку и сказала:
– Я очень горжусь тобой, Кейти. Ты на правильном пути. Счастлива небось, что тогда не сдалась?
Но даже это не заставило ее забыть о времени – она все так же поглядывала на часы, думая, как же медленно текут минуты.
– Выглядишь ужасно, – сказала Талли на следующий день, вывалив стопку кассет на ее стол.
Кейт вздрогнула от громкого звука – опять сидела, уставившись на часы.
– Да? Ну а ты поешь ужасно.
Талли рассмеялась:
– Не во всем же мне быть безупречной.
Опершись ладонями на стол Кейт, она подалась вперед:
– Мы с Чедом сегодня идем в «Бэкстейдж». «Джуниор Кадиллак» играют. Хочешь с нами?
– Не, сегодня я пас.
Талли внимательно вгляделась в ее лицо.
– Да что с тобой такое? Вторую неделю хандришь. И по ночам не спишь, только кружишь по комнате – я все слышу! И не ходишь никуда. У меня уже такое чувство, что я живу с Человеком-слоном[84].
Кейт невольно оглянулась на дверь в пустой кабинет Джонни, затем снова повернулась к Талли. Ее охватила вдруг такая острая и невыносимая тоска, так захотелось рассказать правду – что она случайно влюбилась в Джонни, что волнуется за него. Какое было бы облегчение. Впервые за все десять лет их дружбы она что-то скрывала от Талли, и это причиняло ей почти физическую боль.
Но ее чувство к Джонни было таким хрупким, она боялась, что Талли-ураган сметет его, даже не заметив.
– Устала просто, – солгала она. – Нелегко мне дается эта работа, вот и все.
– Но тебе же нравится, да?
– Да, очень нравится. А ты давай иди к Чеду. Я тут все закрою.
Когда Талли ушла, Кейт некоторое время сидела одна в темном, затопленном тишиной офисе. Странное дело, ей нравилось тут находиться – будто бы поближе к Джонни.
– Ну и дура, – сказала она вслух.
Эту фразу она повторяла себе минимум дважды в день. Выискалась тоже солдатская жена – чувствовала она себя именно так, хоть и понимала, что это сплошные фантазии. По крайней мере, связь с реальностью она еще не потеряла.
Домой она поехала одна. Вылезла из автобуса на углу Первой авеню и Пайн-стрит, заглянула на рынок, побродила в толпе туристов, хиппи и всяких фриков, купила еды на ужин. Зашла в квартиру, залезла с ногами на диван и принялась есть прямо из коробки, слушая новости по телику. Потом записала кое-какие идеи для репортажей, позвонила маме, а повесив трубку, сразу включила NBC – посмотреть «Династию» и «Сент-Элсвер»[85].
На середине серии «Элсвера» раздался звонок.
Нахмурившись, она подошла к двери:
– Кто там?
– Джонни Райан.
Кейт едва не сбило с ног гигантской волной эмоций. Облегчение. Радость. Страх. Все это она ощутила одновременно – в одну секунду.
Взглянув в зеркало, она чуть не задохнулась от ужаса. Не отражение, а фотография «до» в модном журнале: волосы-сосульки, неряшливые брови, ни грамма косметики.