– Так и знала, что ты первым делом про это спросишь. Джонни говорит, что Джессика Сэвич тебе в подметки не годится.
– Как думаешь, может, меня в «60 минут»[88] позовут на интервью?
Кейт подошла к ней вплотную.
– Ты меня так больше не пугай, ладно?
– Постараюсь.
Больше ничего Кейт сказать не успела – дверь распахнулась, и на пороге появился Чед с двумя пенопластовыми стаканами кофе.
– Проснулась, – тихо сказал он, опуская стаканчики на стол.
– Только-только. И разумеется, ее куда больше заботят шансы получить «Эмми», чем собственное здоровье. – Кейт взглянула на Талли: – Оставлю вас наедине ненадолго.
– Но ты же не уезжаешь?
– Я попозже вернусь, когда все остальные уйдут.
– Ура, – сказала Талли. – Ты мне нужна.
Когда Кейт вышла из палаты, Чед занял ее место у кровати.
– Я уж думал, что потерял тебя.
– Да все со мной нормально, – нетерпеливо перебила она. – Ты передачу-то видел? Что скажешь?
– А по-моему, с тобой не все нормально. Ты самая ненормальная из всех, кого я знаю, но я тебя люблю. Всю ночь думал, как буду без тебя жить, и мне эта идея совсем не понравилась.
– Да с чего ты вдруг будешь жить без меня? Вот она я.
– Выходи за меня, Талли.
Она едва не рассмеялась, до того это походило на шутку, но потом увидела страх, плескавшийся в его взгляде. Он и правда боялся потерять ее.
– Ты серьезно? – спросила она, хмурясь.
– Мне предложили работу в университете Вандербильта в Теннесси. И я хочу, чтобы ты поехала со мной. Ты меня любишь, Талли, даже если сама этого пока не поняла. И я тебе нужен.
– Разумеется, ты мне нужен. А медиарынок Теннесси входит в топ-40?
Его лицо помрачнело, улыбка исчезла.
– Я люблю тебя, – повторил он, на этот раз совсем тихо, – слова, не скрепленные поцелуем, звучали невесомо.
Дверь в коридор отворилась – на пороге, уперев руки в бедра, стояла миссис Маларки, походившая в своей джинсовой юбке и клетчатой блузке с отложным воротничком на статистку из «Свободных»[89].
– Медсестра сказала, еще пять минут – и всех посетителей выставят.
Наклонившись, Чед поцеловал Талли. Этот нежный поцелуй, надолго запавший ей в память, каким-то непостижимым образом одновременно сблизил их и обнажил огромную пропасть, которая их разделяла.
– Я любил тебя, Талли, – прошептал он.
Любил? В смысле – «любил»? Почему в прошедшем времени?
– Чед…
– Она вся ваша, Марджи, – сказал он, отворачиваясь от кровати.
– Не хотела вас прогонять, – ответила миссис Маларки.
– Ничего страшного. Мне в любом случае уже пора. Прощай, Талли.
Протиснувшись мимо миссис Маларки, он вышел из палаты, и дверь за ним с грохотом захлопнулась.
– Ну, здравствуй, моя девочка, – сказала миссис Маларки.
И Талли, удивив сама себя, вдруг разрыдалась.
Миссис Маларки сидела рядом и гладила ее по волосам, давая выплакаться.
– Видимо, я все-таки сильно испугалась.
– Тихо, тихо, – нежно шептала миссис Маларки, утирая ей слезы бумажной салфеткой. – Конечно, испугалась, но мы здесь, мы с тобой. Ты не одна.
Постепенно боль в груди отступила, слезы высохли. Почувствовав себя лучше, Талли провела ладонью по глазам, попыталась улыбнуться.
– Ладно, теперь готова, можете меня ругать.
Лицо миссис Маларки приняло То Самое Выражение.
– Твой преподаватель, Таллула?
– Бывший преподаватель! Вот поэтому я вам ничего и не рассказывала. Вы бы все равно сказали, что он для меня слишком старый.
– Ты его любишь?
– Да откуда ж я знаю?
– Когда любишь – знаешь.
Талли подняла глаза на миссис М. Впервые в жизни ей казалось, что из них двоих именно она старше, именно она больше повидала в жизни. В семье Маларки все считали, что любовь – это такая крепкая, долговечная штука, которую ни с чем не перепутаешь. Пусть Талли и не слишком давно жила на белом свете, но знала наверняка, что любовь бывает хрупкой, как воробьиная косточка. Впрочем, вслух она этого говорить не стала. Ответила просто:
– Ну, может.
За одну ночь Талли стала местной знаменитостью. Газетный обозреватель Эммет Уотсон ненадолго перестал возмущаться, что штат Вашингтон на глазах превращается в Калифорнию, и написал колонку о беспримерном мужестве Талли Харт, чьей готовностью жертвовать собой ради исполнения журналистского долга мы все должны гордиться. Радиостанция KJR целый день крутила рок-н-ролл в честь «той девицы из новостей, которая микрофоном отбилась от преступника», и даже в местной юмористической программе «Почти в прямом эфире!» показали скетч, в котором Талли, одетая как Чудо-женщина, лихо расправлялась с незадачливым грабителем.
Ее завалили цветами и воздушными шарами; на открытках мелькали имена, которые обычно слышишь в новостях. К среде ей уже приходилось передаривать букеты другим пациентам. А приставленные к ней медсестры были вынуждены заодно обучиться профессиям вышибалы и телохранителя.
– Так, ты у нас умная, придумай, что мне делать?
Талли сидела в постели, перебирая стопку розовых бумажек, которые Кейт принесла из офиса, – сообщения, скопившиеся за время ее отсутствия. Список имен был весьма впечатляющий, но сосредоточиться все равно не получалось. Рука болела, да и бандаж мешал выполнять даже самые простые действия. Но сильнее всего отвлекали мысли о Чеде и его внезапном предложении.
– Нет, ну серьезно, Теннесси? Еще бы в Небраску позвал.
– Ага.
– Как мне куда-то пробиться в такой глуши? Хотя, может, как раз в глуши меня сразу заметят и я быстрее сделаю карьеру?
Кейт сидела на кровати напротив Талли, вытянув ноги к изголовью.
– Слушай, мы уже битый час про это говорим. Я, конечно, не эксперт в таких делах, но мне кажется, в какой-то момент разговор должен бы зайти о любви.
– Твоя мама говорит, если б я его любила, я бы это знала.
Талли взглянула на свою руку, пытаясь представить на пальце кольцо с бриллиантом.
– А ты, помнится, говорила: «Пристрели меня, если я хотя бы задумаюсь о замужестве до тридцати», – усмехнулась Кейт. – Просьба еще в силе?
– Очень остроумно.
Зазвонил телефон. Талли, наконец оторвавшись от созерцания своей руки, поспешно схватила трубку, в надежде, что это Чед.
– Таллула Харт?
– Я слушаю, – ответила она, разочарованно вздохнув.
– Это Фред Рорбах. Не знаю, помните ли вы меня…
– Конечно, помню. KILO-TV. Я вам в школе каждую неделю отправляла резюме, а когда поступила в колледж, начала слать кассеты. Как дела?
– Хорошо, спасибо. Только теперь я работаю на KLUE-TV, а не на KILO. Руковожу командой вечерних новостей.
– Мои поздравления.
– Собственно, по этому поводу я и звоню. Вас наверняка уже завалили предложениями о работе, но я вам обещаю, что наше предложение будет интереснее остальных.
Теперь ему удалось по-настоящему привлечь внимание Талли.
– Вот так?
Кейт слезла с кровати и, подойдя ближе, одними губами спросила: «Что там?»
Талли лишь отмахнулась.
– Я вас слушаю.
– Мы пойдем на любые уступки, чтобы привлечь вас в нашу команду. Когда вы сможете приехать к нам обсудить условия?
– Меня сегодня выписывают. Завтра в десять подойдет?
– Договорились.
Талли повесила трубку и завизжала.
– Звонили с KLUE-TV! Зовут меня работать!
– О боже! – Кейт от волнения едва ли не подпрыгивала на месте. – Ты будешь звездой! Я знала! Уже не терпится… – Не договорив, она умолкла, улыбка медленно сползла с ее лица.
– Что такое?
– Чед.
Талли почувствовала, как что-то сжимается внутри. Она хотела бы сделать вид, что здесь есть о чем подумать, что надо взвесить за и против, но обе они, и сама Талли, и Кейт, знали правду.
– Ты будешь суперзвездой, – твердо проговорила Кейт. – Он поймет.
Глава пятнадцатая
Кейт пыталась притвориться, что полностью поглощена необходимостью вести машину, но получалось не слишком убедительно. Едва выйдя с собеседования, Талли начала болтать без умолку, вдохновенно вплетая в реальность их старые детские мечты: «Мы с тобой на правильном пути, Кейт. Как только меня сделают ведущей, скажу им, чтобы наняли тебя репортером».
Кейт понимала, что пора уже – хотя бы теперь – развеять эти фантазии об их общем будущем. Она устала повсюду следовать за Талли и к тому же вовсе не хотела увольняться с работы. У нее была веская причина остаться.
Джонни.
Звучит ужасно глупо. Он ведь ее даже не любит. И все же она надеялась, что теперь, когда Талли уйдет, у нее появится шанс.
Стыдно признаться, но мечтала Кейт давно уже только о Джонни, а про работу на телевидении почти не думала. Впрочем, признаваться в этом она никому и не собиралась. Двадцатипятилетние женщины с высшим образованием должны мечтать о большой зарплате, о высоких должностях, о том, чтобы взобраться по карьерной лестнице на самый верх и возглавить одну из тех компаний, которые когда-то отказывались нанимать на работу их матерей. А мужей по возможности надо избегать, лет до тридцати точно. Выйти замуж и нарожать детей всегда успеешь – вот что говорили со всех сторон. Нельзя жертвовать собой ради них.
Но что, если мечтать о них тебе куда приятнее, чем воображать себя сильной и независимой? Об этом никто никогда не говорил. Кейт знала, что Талли бы ее на смех подняла – дескать, застряла в пятидесятых. Даже мама сказала бы, что она не права, придавила бы ее этими свинцовыми словами: будешь жалеть. Повторила бы все то, о чем без конца пишут в журнале «Миз»[90]: «Быть только матерью значит попусту растрачивать свой потенциал». И сама бы не заметила, какое у нее при этом делается печальное лицо – будто вся ее жизнь не имела ни малейшего смысла.