– Эй, ты поворот пропустила.
– Ой, прости.
Кейт доехала до конца квартала, развернулась и остановилась возле дома Чеда.
– Я тебя тут подожду, пока дочитаю «Талисман»[91].
Талли не спешила вставать с сиденья.
– Должен же он понять, почему я пока не могу за него выйти? Знает ведь, как много для меня значит работа.
– Знает, конечно.
– Пожелай мне удачи.
– Я тебе всегда желаю удачи.
Проводив Талли взглядом до двери, Кейт открыла книгу и нырнула в хитросплетения истории. Прошло немало времени, прежде чем она возвратилась в реальность; уже успел начаться дождь.
Талли должна была давно выйти, отправить ее домой, сказать, что останется у Чеда на ночь. Кейт захлопнула книгу и вылезла из машины. Шагая по бетонной дорожке, она не могла отделаться от дурного предчувствия.
Дважды постучав, она открыла дверь.
Талли стояла на коленях у камина в пустой гостиной, по щекам ее текли слезы. Она протянула Кейт листок бумаги, весь в мокрых пятнах:
– Читай.
Кейт присела рядом, пробежала глазами по исписанной ровным почерком странице.
Милая Талли,
Это я порекомендовал тебя на KLUE-TV, так что я заранее знаю новость, которой ты пришла со мной поделиться, и ужасно тобой горжусь. Я всегда в тебя верил.
Соглашаясь на работу в университете Вандербильта, я прекрасно понимал, чем это обернется для нас. Надеялся, конечно… но понимал.
Тебе от мира нужно все и сразу. А мне нужна только ты.
Не получается из нас идеальной пары, правда?
Но это не меняет главного: я никогда не перестану тебя любить.
Зажги этот мир.
И короткая подпись: «Ч.»
– Я думала, он меня любит, – сказала Талли, когда Кейт вернула ей листок.
– Очень похоже на то.
– Тогда почему он меня бросил?
Кейт услышала в этих ее словах эхо прошлого – боль маленькой девочки, которую столько раз бросала мать.
– Ты ему говорила, что любишь его?
– Не смогла.
– Тогда, может, и не любишь на самом деле?
– А может, и люблю, – со вздохом сказала Талли. – Просто так, блин, трудно верить в эту вашу любовь.
В этом и состояло коренное отличие между ними: Кейт в любовь верила всем сердцем. Жаль только, ее угораздило влюбиться в человека, который редко вспоминал о ее существовании.
– В любом случае, главное – это карьера. Влюбиться и выйти замуж всегда успеешь.
– Да. Мы на пути к успеху.
– Ага.
– И меня еще кто-нибудь обязательно полюбит.
– Весь мир тебя полюбит.
Эти последние слова запали Кейт в душу, и она продолжала вспоминать их еще долго после того, как Талли сказала: «Ну и в жопу его тогда» – и вымученно рассмеялась. Кейт вдруг охватил страх.
Что, если весь мир и вправду полюбит Талли, но даже этого ей будет мало?
Талли успела забыть, какой длинной и беспросветной может быть ночь, когда ты одна. Чед столько лет был ее защитой, ее спасительной гаванью. С ним она научилась спать ночи напролет, мерно дыша, а во сне видеть лишь свое блестящее будущее и со временем стала спать хорошо даже одна в собственной постели, потому что знала: он любит ее и всегда готов принять.
Она сбросила одеяло и вылезла из кровати. Быстро взглянула на будильник – начало третьего.
Так и есть – ночь, длинная и беспросветная.
Она вышла на кухню, поставила чайник на плиту, стала ждать. Что, если она совершила ошибку? Что, если эта пустота внутри и есть любовь? С ее жизненным опытом вполне логично, что она не смогла распознать счастливую любовь, но зато отчетливо ощутила боль расставания. Ладно, допустим, это любовь, – и что тогда? Делать-то что? Ехать за ним в Теннесси, обживать новый дом, играть свадьбу? Не выйдет из нее тогда ни Джин Энерсен, ни Джессики Сэвич.
Налив себе чаю в большую кружку с логотипом KVTS, Талли уютно устроилась в гостиной на диване. Из горячей кружки, приятно согревавшей руки, поднимался пар. Талли откинулась на спинку дивана, закрыла глаза и попыталась очистить голову от всех мыслей.
– Не спится?
Кейт во фланелевой ночнушке, которую носила чуть ли не со школы, стояла в дверях своей спальни. Талли любила ее подкалывать из-за этой ночнушки, мол, в ней хоть сейчас сниматься в «Уолтонах»[92], но сегодня обрадовалась ей как родной. Удивительно все-таки, что с заношенным куском фланели может быть связано столько воспоминаний – о пижамных вечеринках, совместных ночевках, о субботних завтраках и утренних мультиках по телику.
– Извини, если разбудила.
– Топаешь как слон. Там вода еще осталась?
– Чайник на плите.
Кейт ненадолго скрылась на кухне, затем вернулась с чашкой чая и пакетом готового попкорна. Поставив открытый пакет на диван между ними, Кейт повернулась к Талли и прислонилась спиной к подлокотнику.
– Ты как?
– Плечо болит, капец.
– Ты когда в последний раз обезболивающее пила?
– Давно.
Оставив чашку на столе, Кейт зашла в ванную и вернулась с таблеткой перкодана и стаканом воды.
Талли сунула в рот таблетку, глотнула из стакана.
– Так, – сказала Кейт, усаживаясь обратно, – теперь, может, поговорим о том, что тебя на самом деле волнует?
– Нет.
– Ну хорош, Талли. Я же знаю, что ты не можешь перестать думать про Чеда, сомневаешься, правильный ли сделала выбор.
– В этом и недостаток «подруг навеки». Вечно они все знают.
– Как скажешь.
– Да и что мы с тобой вообще понимаем в любви?
Лицо Кейт приняло знакомое, едва ли не осуждающее выражение, которое Талли терпеть не могла. В глазах мелькнуло: бедненькая Талли.
– Я кое-что понимаю, мне кажется, – произнесла Кейт тихо. – Может, я никогда и не любила сама и меня не любили, но я могу себе представить, каково это и какую порой причиняет боль. Я думаю, если бы ты по-настоящему любила Чеда, ты бы это давно поняла и сейчас была бы с ним, в Теннесси. Во всяком случае, если бы я кого-то любила, я бы заметила.
– Тебя спроси, так весь мир черно-белый. Как ты умудряешься всегда знать, чего хочешь?
– Ты тоже знаешь, чего хочешь. И всегда знала.
– И поэтому я не имею права любить? Такая, что ли, цена успеха – вечно быть одной?
– Имеешь, конечно. Просто надо себе разрешить.
Эти слова должны были утешить Талли, обнадежить, она понимала это, но утешиться не могла. Лишь сильнее ощутила пустоту и холод внутри.
– Чего-то во мне не хватает, – сказала она тихо. – Отец это первым заметил. Черт его знает, кто он был, но, видно, глянул на меня и дал деру. Про мать я вообще молчу. Меня, похоже… легко бросить. Почему так?
Кейт придвинулась ближе, прижалась к ней, как делала много лет назад на берегу Пилчака. Пакет от попкорна уколол в спину, она достала его и швырнула на неряшливый, заваленный газетами кофейный столик.
– Всего в тебе хватает. Даже больше чем хватает – в тебе всего с избытком. Ты очень, очень особенная, и если Чед этого не понял или не готов был тебя ждать, значит, вам с ним не по пути. Наверное, это неизбежно, когда встречаешься с мужчиной много старше, – ты едва взлетаешь, а он уже заходит на посадку.
– Это правда. У меня еще вся жизнь впереди. Я как-то сама забыла. Он должен был понять и дождаться меня. Ну, в смысле, если бы он правда меня любил, разве смог бы вот так бросить? Ты бы бросила человека, которого любишь?
– Зависит от обстоятельств.
– Каких?
– От того, есть ли шансы, что он полюбит меня в ответ.
– И сколько бы ты ждала?
– Думаю, долго.
Талли почувствовала себя лучше впервые с той минуты, когда прочитала записку Чеда.
– Ты права. Я его любила, но он, похоже, не любил меня. Или любил недостаточно сильно.
– Это не совсем то, что я сказала, – хмурясь, возразила Кейт.
– Почти то же самое. Мы еще слишком молоды, чтобы добровольно себя связывать любовью. Как я сама-то забыла? – Она обняла Кейт. – Что бы я без тебя делала?
Лишь много позже, лежа в постели на излете очередной бессонной ночи, глядя, как за окном занимается рассвет, Талли вдруг вспомнила собственные слова, и они застряли в голове, тяжелые, неизгладимые. Меня легко бросить.
Глава шестнадцатая
С того дня, как Талли вышла на новую работу, Кейт начало казаться, что она наблюдает за подругой как бы со стороны. Месяц за месяцем они проживали врозь, изредка пересекаясь лишь в квартире. Квартира эта, бывшая когда-то вместилищем их общей жизни, к концу лета превратилась в нечто вроде перевалочного пункта. Талли работала по двенадцать часов в день, без выходных. А свободное время проводила в расследованиях, в поиске идей для репортажей, все свои силы бросая на то, чтобы пробиться в ведущие.
Без Талли жизнь Кейт потеряла форму, точно старый, застиранный свитер, который уже не станет прежним, как его ни суши, как ни складывай. Мама вечно понукала ее, мол, брось хандрить, веселись, ходи на свидания, но Кейт совершенно не интересовалась мужчинами – во всяком случае, теми, которые интересовались ей, какие уж тут свидания?
Личная жизнь Талли, напротив, била ключом. Она все еще могла иной раз всплакнуть по Чеду, когда они с Кейт вместе напивались под вечер, но это совершенно не мешало ей знакомиться с парнями и водить их домой. Больше одного раза Кейт никого из них не видела. В этом вся суть, говорила Талли. Влюбляться, повторяла она, я не собираюсь. Задним числом она сумела убедить себя, что любила Чеда больше жизни, так сильно, что все остальные мужчины меркли на его фоне. Но все же недостаточно сильно, нередко добавляла Кейт, чтобы позвонить ему или бросить все и рвануть за ним в Теннесси.
Ей, честно сказать, порядком надоело слушать одну и ту же пьяную пластинку о неземной любви Талли к Чеду.
Кейт знала, что такое любовь, как она может вывернуть тебя наизнанку, высушить сердце. Невзаимная любовь – ужасная штука, безрадостная. День за днем Кейт вращалась вокруг Джонни, точно астероид на орбите большой планеты, наблюдала за ним, мечтала о нем, безмолвно стремилась к нему.