– За Райанов!
Лишь под конец этого волшебного дня улыбка Кейт впервые померкла. Это случилось, когда она подошла к бару за стаканом сидра и остановилась поболтать с тетей Джорджией.
Этого момента она никогда не забудет – годами, особенно в тяжелые времена, она будет порой возвращаться к нему и гадать, почему вообще повернулась к залу именно в ту секунду и как умудрилась среди разноликих, танцующих, гомонящих, смеющихся гостей разглядеть Джонни, который стоял совсем один, потягивая пиво из бутылки.
И смотрел на Талли.
Глава восемнадцатая
– Не знаю, кто пишет эти инструкции, но по-английски этот дебил явно не говорит.
Усмехнувшись, Кейт осторожно спустилась по лестнице. Спальню на первом этаже плавучего дома к появлению младенца переделывали в детскую. Кейт чувствовала, что еще немного – и Талли запустит отверткой в свежевыкрашенную стену.
– Дай посмотрю.
Сидя на полу среди кучи белых досок, перекладин, пакетиков с винтами и шайбами, Талли протянула ей жалкий, измятый клочок бумаги:
– Гляди себе сколько угодно.
Кейт принялась читать до нелепости путаную инструкцию.
– Так, давай начнем вон с той длинной плоской штуки. Она вот сюда вставляется, видишь? А потом надо закрутить вот здесь…
Следующие два часа они прилаживали то одно, то другое так и эдак, пытаясь собрать самую сложно сконструированную детскую кроватку на планете.
Наконец справившись с этой непосильной задачей и поставив кроватку на место – к солнечно-желтой стене, пересеченной бумажным бордюром с Винни-Пухом, – они восхищенно уставились на результат своего труда.
– Что бы я без тебя делала, а, Талли?
Талли обняла ее за плечи:
– К счастью, этого ты никогда не узнаешь. Пойдем выпьем по «маргарите».
– Ты ведь в курсе, что мне нельзя алкоголь.
Талли лишь ухмыльнулась.
– Мои глубочайшие извинения даме в положении, но, как тебе известно, сама я не в положении – и, если уж на то пошло, от этого положения бесконечно далека. Так что мне не просто можно алкоголь, мне после таких мучений положен алкоголь. Кроватку эту, по уму, должен был собирать Джонни, там человеку без мошонки меньше чем за день не управиться. А вы, о раздающаяся вширь, можете употребить что-нибудь целомудренно-безалкогольное. Целомудренно! Смешно, да?
Они вместе отправились на кухню и смешали коктейли, а затем расположились у камина в гостиной, чтобы не спеша их выпить, и все это время ни на минуту не переставали болтать. Говорили в основном о всякой ерунде – Талли оштрафовали за превышение на прошлой неделе, у Шона новая девушка, мама записалась на курсы при местном колледже.
– Каково это вообще, быть замужем? – спросила Талли, когда Кейт встала подбросить поленьев в огонь.
– Ну пока всего три месяца прошло, так что я по замужеству не эксперт, но, по-моему, это круто. – Она уселась обратно на диван, положила ноги на журнальный столик, а руку прижала к едва заметной выпуклости на животе. – Ты скажешь, что я больная, но я обожаю всю эту ежедневную рутину, как мы вместе завтракаем, читаем каждый свое, как мы просыпаемся рядом, как он меня целует перед сном. – Она улыбнулась Талли. – Но ванную с ним делить – сущее наказание, с тобой было куда лучше. Он вечно убирает мои вещи, а потом не может вспомнить куда. А у тебя как дела? Как живется в нашей старой квартире?
– Одиноко. – Талли пожала плечами, улыбаясь, точно ее это нисколько не заботило. – Но я привыкну, не впервой.
– Ты знаешь ведь, что можешь мне звонить когда угодно?
– Так я и звоню. – Талли со смехом налила себе еще одну «маргариту». – А вы уже решили, как все устроите после рождения моего крестника? Вам ведь на работе дадут хоть по паре недель отпуска?
Этой темы Кейт старалась избегать. Она давно поняла, как хочет все устроить, – поняла в тот же день, когда вышла за Джонни, – но Талли рассказать об этом не решалась. Сделав глубокий вдох, она выпалила:
– Я увольняюсь.
– В смысле?! Зачем? У тебя все самые крупные клиенты, вы с Джонни отлично зарабатываете. На дворе 1987-й, в конце концов! Ты не обязана бросать работу, чтобы сидеть с ребенком. Можно же няню найти.
– Я не хочу, чтобы мой ребенок рос с чужим человеком. Во всяком случае, пока он не дорастет до подготовительной группы.
Талли аж с места вскочила:
– До подготовительной группы?! Это типа до восьми лет?
Кейт ее слова рассмешили.
– До пяти.
– Но…
– Никаких «но». Я собираюсь быть своему ребенку хорошей матерью. Уж тебе ли не знать, как это важно для детей.
Талли уселась обратно на диван. Они обе понимали, что сказать ей на это нечего. Талли до сих пор носила на сердце шрамы, оставленные ее матерью.
– Сейчас можно иметь и семью, и работу. Мы же не в пятидесятых живем.
– Мама ездила со мной на все школьные экскурсии. Приходила на уроки помогать учителям, пока я не взмолилась, чтобы она перестала. Я до седьмого класса не ездила в школу на автобусе и все еще помню, как мы с ней болтали по дороге домой. И я хочу, чтобы у моего ребенка тоже все это было. Успею еще вернуться на работу.
– И ты думаешь, что тебе этого будет достаточно? Забирать ребенка после школы, ездить туда-сюда с классом, помогать учителям?
– Если не будет, найду что-нибудь еще. Ладно тебе переживать, – сказала Кейт с улыбкой, – я же не астронавт какой. Расскажи лучше про свою работу. Я теперь живу твоими рассказами, так что выбирай истории посочнее.
Талли тут же завела что-то гомерически смешное про последний сюжет, который они снимали.
Кейт откинулась на спинку дивана и закрыла глаза, прислушиваясь к звукам знакомого голоса.
– Кейт? Кейт!
Она так глубоко погрузилась в собственные мысли, что не сразу поняла – это Талли к ней обращается.
– Ой, прости, – засмеялась она. – Что ты сказала?
– Ты заснула! Я тут сижу, распинаюсь про чувака, который пригласил меня на свидание, а потом смотрю – ты дрыхнешь.
– Ничего я не дрыхну, – возразила Кейт, но, по правде говоря, она чувствовала некоторую сонливость, да и голова немного кружилась. – Пойду чаю себе налью.
Она поднялась на ноги и тут же опасно пошатнулась, вытянула руки, пытаясь нащупать спинку дивана.
– Ой, вот ведь… – Не договорив, она взглянула на подругу и нахмурилась: – Талли?
Талли вскочила на ноги так поспешно, что опрокинула свой бокал, и обняла Кейт за талию, помогая ей удерживать равновесие.
– Я тут.
Что-то пошло не так. У Кейт до того сильно закружилась голова, что она едва не упала.
– Держись, родная, – уговаривала Талли, потихоньку подталкивая ее к двери. – Нам надо добраться до телефона.
Телефона? Кейт ошалело помотала головой, перед глазами все поплыло.
– Я не пойму, что происходит? – пробормотала она. – Тут какая-то вечеринка? Сюрприз? Для меня, на день рождения?
А потом взглянула на свое место на диване.
По обивке расплылось темное пятно крови, несколько капель алели на полу у ее ног.
– Нет, нет, – прошептала она, обнимая руками живот. Хотела сказать что-то еще, хотела помолиться, попросить Бога о помощи, но слова разбежались в стороны, а потом мир тошнотворно дернулся перед глазами, накренился и она потеряла сознание.
Талли не позволила врачам увезти Кейт одну. Всю дорогу она сидела в «скорой помощи» рядом, снова и снова повторяя:
– Я здесь, я с тобой.
Кейт была едва в сознании. Лицо ее выцвело, посерело, точно старая застиранная простыня, зеленые глаза, всегда такие яркие, затянулись мутной пленкой. По вискам текли слезы.
«Скорая» остановилась у дверей приемного отделения. Оттолкнув Талли в сторону, санитары поспешно выкатили носилки с Кейт из машины и нырнули с ними в ослепительный свет больничных коридоров. Талли так и осталась стоять в дверях, глядя им вслед. Только теперь она вдруг осознала, что происходит нечто ужасное.
Женщины ведь от выкидышей умирают – теряют много крови и умирают.
– Господи, прошу тебя, – зашептала она, впервые в жизни жалея, что не знает ни одной молитвы, – пожалуйста, не отнимай ее у меня.
Она понимала, что просит не о том – Кейт молилась бы иначе.
– И позаботься о ее ребенке.
Молясь Богу, который еще ни разу не ответил на ее молитву, она почувствовала себя глупо – с тем же успехом можно швырять алмазы в реку.
– Кейти ведь каждое воскресенье ходит в церковь, – на всякий случай напомнила она Господу.
Кейт спала в тесной больничной палате с зелеными стенами, окна которой выходили на парковку. Тут же, на пластмассовом стуле, сидела ее мама с книжкой в руках. Читая, она, как всегда, шевелила губами.
Подошла Талли, тронула миссис М. за плечо:
– Я вам кофе принесла.
Она не стала убирать руку. Почти два часа прошло с тех пор, как Кейт потеряла ребенка, Джонни уже позвонили, но он был на съемках в Спокане, на другом конце штата.
– Слава богу, хоть срок был небольшой, – сказала Талли.
– Четыре месяца – это большой срок, – ответила миссис Маларки. – Вечно вы так говорите, а сами понятия не имеете, что такое выкидыш. Бад мне то же самое сказал. Оба раза. – Она подняла глаза: – А мне что-то не очень хотелось за это Бога славить. Я только что ребенка потеряла. Ты ведь знаешь, каково это – терять того, кого любишь?
– Спасибо, – сказала Талли и, на мгновение сжав плечо миссис Маларки, шагнула к кровати. – Теперь я хоть знаю, чего говорить не надо. Вот бы еще понять, какие слова ей помогут.
Кейт открыла глаза и увидела их обеих.
Миссис Маларки вскочила на ноги и, подойдя к кровати, остановилась рядом с Талли.
– Привет, – прошептала Кейт. – А Джонни скоро…
Едва она произнесла имя мужа, как голос треснул, точно яичная скорлупа, и задрожал.
– Кто тут меня зовет?
Талли резко обернулась.
Джонни стоял на пороге, держа в руках чуть поникший букет цветов. Выглядел он потрепанным – щетина глубокой тенью лежала на бледных щеках, давно не стриженные волосы путаными прядями торчали в стороны, по глазам яснее ясного читалось, как он измотан. Джинсы грязные и рваные, рубашка цвета хаки вся мятая, точно несвежая простыня.