– По-моему, опять пошла звонить Талли.
Кейт попыталась сосредоточиться на дыхании, но ничего не вышло. Боль накатила снова. Скользкими, потными ладонями она хваталась за перила кровати.
– Принеси… мне… льда! – Последнее слово она буквально проорала.
Джонни бросился к двери до того стремительно, что это было бы даже забавно, если бы только она не чувствовала себя в этот момент как та девушка из фильма «Челюсти», что плавала в океане совсем одна.
Дверь в палату со стуком распахнулась.
– Говорят, ты тут всем задала жару.
Кейт попыталась улыбнуться, но схватки не позволили.
– Я… больше… не хочу… это делать!
– Передумала? Самое время.
Талли подошла и остановилась у кровати. Боль снова сдавила внутренности Кейт.
– Ори, – посоветовала Талли, гладя ее по волосам.
– Я… должна… дышать.
– Да в жопу это все. Ори.
И она заорала. И от этого действительно стало легче. Когда боль чуть утихла, Кейт слабо рассмеялась.
– Я так понимаю, ты не уважаешь метод Ламаза?
– Одно могу сказать, я не большая поклонница естественных родов. – Талли посмотрела на вспухший живот Кейт, на ее бледное, покрытое испариной лицо. – Ты вообще лучшая реклама контрацепции, которую я когда-либо видела. Теперь буду говорить мужикам, чтобы надевали не меньше трех презервативов за раз. – Она улыбнулась, но во взгляде сквозило беспокойство. – Ты в порядке? Может, врача позвать?
Кейт изможденно мотнула головой.
– Просто говори со мной, отвлекай.
– Я месяц назад познакомилась с одним парнем.
– Как его зовут?
– Даже не сомневалась, что ты с этого начнешь. Грант. Сразу скажу, все вот эти тупые вопросы из тестов в «Космо» типа «Знаешь ли ты своего мужчину на самом деле?» можешь даже не задавать – я его вообще не знаю. Все, что мне известно, – это что он целуется как бог, а трахается как сам дьявол.
Накатили очередные схватки. Кейт выгнулась всем телом и закричала. Она слышала голос Талли, доносившийся откуда-то издалека, чувствовала прикосновения ее пальцев ко лбу, но боль была такой непереносимой, что она могла лишь хватать ртом воздух.
– Черт, – сказала она, когда наступило временное облегчение. – В следующий раз увижу Джонни – дам ему в рожу.
– Можно подумать, это он ребенка хотел.
– Так, мне нужна новая лучшая подруга. У которой память покороче.
– Короче моей не найдешь. Я тебе уже говорила, что встречаюсь с одним парнем? И он мне подходит идеально.
– Почему? – спросила Кейт, пытаясь отдышаться.
– Он живет в Лондоне. Мы видимся только по выходным. И не могу не добавить, что секс просто улетный.
– Ты поэтому не взяла трубку, когда мама позвонила?
– Ну, вы меня застали прямо в процессе. Но я пошла собирать вещички, сразу как мы закончили.
– Приятно знать, что у тебя все в порядке с… ох, блин!.. приоритетами.
Кейт пыталась пережить очередные схватки, когда дверь в палату снова распахнулась. Вошла медсестра, следом за ней – Джонни и мама. Талли отступила на шаг, пропуская их к кровати. Медсестра проверила, насколько раскрылась шейка матки, и вызвала врача. Тот ворвался в палату с приветливой улыбкой на лице, точно столкнулся с Кейт совершенно случайно в супермаркете, и натянул перчатки. Время пришло.
– Тужьтесь, – сказал доктор, и, услышав его голос, ровный, спокойный, без намека на боль, Кейт едва не выцарапала ему глаза.
Она вопила, рыдала, тужилась, пока агония не закончилась – так же внезапно, как и началась.
– У вас чудесная девочка, – сообщил доктор. – Папа, хотите перерезать пуповину?
Кейт попыталась приподняться на локтях, но слишком ослабла, чтобы двигаться. Несколько мгновений спустя рядом с ней возник Джонни с крошечным розовым свертком. Кейт взяла на руки свою новорожденную дочь, вгляделась в сморщенное личико, формой напоминавшее сердечко. Головку девочки облепили мокрые темные кудряшки, а кожа была белая-белая, совсем как у мамы, и губки такие трогательные, такие красивые, Кейт в жизни ничего подобного не видала. Ее окатило волной любви – такой гигантской, что словами и не опишешь.
– Привет, Мара Роуз, – прошептала она, поглаживая кулачок размером с виноградину. – Добро пожаловать домой.
Взглянув на Джонни, она увидела, что в глазах у него стоят слезы. Он наклонился, и Кейт почувствовала прикосновение его губ, нежное и мимолетное, точно взмах бабочкиного крыла.
– Я люблю тебя, Кейти.
Мир вокруг вдруг показался ей идеальным. Еще никогда в жизни она не чувствовала себя такой счастливой и точно знала – что бы ни случилось, этот светлый момент, это прикосновение рая она запомнит навсегда.
Талли вымолила на работе еще два дня отпуска, чтобы побыть с Кейт и ребенком в их первые дни дома. Когда она звонила начальнику, ей казалось, что это совершенно необходимо, что без ее помощи Кейт не обойдется.
Лишь теперь, через несколько часов после того, как Кейт и Мару выписали, она поняла, что ошибалась. Пользы от нее было как от сломанного микрофона. А вот миссис Маларки вихрем металась по дому, приносила Кейт еду, не дожидаясь просьбы, с неправдоподобной ловкостью меняла крошечные, размером с носовой платок, подгузники, учила дочь кормить грудью. Талли всегда считала, что матери умеют это по умолчанию, инстинктивно, – но, видимо, не все так просто.
А чем помогала сама Талли? Ну, иногда, если повезет, ей удавалось рассмешить Кейт, но чаще та лишь вздыхала, и на лице ее выражалась одновременно бесконечная любовь к младенцу и бесконечная усталость. Сейчас Кейт лежала в кровати, держа ребенка на руках.
– Разве она не красавица?
Талли взглянула на розовый сверток.
– Еще какая красавица.
Кейт, счастливо улыбаясь, погладила пухлую щечку.
– Ты поезжай обратно в Нью-Йорк, Талли, а? Я не обижусь, правда. Вернешься, когда я чуть оклемаюсь.
Талли отчаянно старалась скрыть облегчение.
– Если честно, меня уже заждались на работе. Они там без меня вообще не справляются.
Кейт понимающе улыбнулась.
– И я без тебя не справилась бы, ты же знаешь?
– Правда?
– Правда. А теперь поцелуй свою крестницу и езжай работать.
– Приеду уже на крещение.
Талли наклонилась и поцеловала сперва бархатную щечку Мары, затем лоб Кейт. Шепотом попрощавшись, она пошла к двери, и Кейт, казалось, тут же забыла о ее существовании.
В гостиной, в кресле у камина, сидел Джонни. На голове воронье гнездо, футболка надета задом наперед, носки на ногах явно никогда не состояли в родстве. В руках он держал бутылку пива – это в одиннадцать-то утра.
– Выглядишь жутко, – сообщила Талли, усаживаясь с ним рядом.
– Она прошлой ночью просыпалась каждый час. Я в Сальвадоре лучше спал. – Он сделал глоток из бутылки. – Но какая красивая, а?
– Просто невероятная.
– Кейти хочет переехать в пригород. Она внезапно поняла, что этот дом окружен водой, а ей непременно надо жить в какой-нибудь жопе мира, где можно печь кексы для благотворительных ярмарок и водить ребенка в гости к соседским детям. – Он скорчил мину. – Можешь себе представить, чтобы я жил в Беллвью или Киркланде среди всех этих яппи?
Самое забавное, что она вообще-то вполне могла себе такое представить.
– А что с работой?
– Возвращаюсь на KILO. Продюсером. На политику и мировые новости.
– Не слишком на тебя похоже.
Он, казалось, не ожидал такой реакции. В его глазах вспыхнули воспоминания – она разбередила память о прошлом.
– Мне тридцать пять, Тал. У меня жена и дочка. Придется искать счастье в других занятиях.
Талли не могла не отметить это слово – «придется».
– Но ты ведь обожаешь гонзо-журналистику. Тебя хлебом не корми, дай отправиться на войну, побегать от пуль по минным полям. Мы оба знаем, что ты просто так не успокоишься.
– Тебе только кажется, что ты меня знаешь, Талли. Не то чтобы мы когда-то были близки.
Ее внезапно кольнуло воспоминание, которое давно следовало стереть из памяти.
– Хотя ты и пытался.
– Пытался, – признал он.
– Кейти хочет, чтобы ты был счастлив. А на CNN ты был бы круче всех.
– В Атланте? – Он рассмеялся. – Когда-нибудь ты поймешь.
– Имеешь в виду, когда сама выйду замуж и рожу ребенка?
– Имею в виду, когда полюбишь кого-то по-настоящему. Люди от этого меняются.
– Меняются? Вот как ты? Хочешь сказать, я однажды рожу и захочу снова писать статьи для местной газетки в пригороде?
– Ну, для начала надо влюбиться.
Взгляд у Джонни сделался такой пронзительный, такой понимающий, что ей показалось, будто он видит ее насквозь. Не только она сохранила воспоминания об их общем прошлом.
Талли встала.
– Ладно, мне пора возвращаться на Манхэттен. Он никогда не спит и все такое, да ты в курсе.
Джонни поставил свое пиво на столик и тоже поднялся, сделал шаг к Талли.
– Поработай там и за меня тоже. Покажи миру настоящие новости.
В его голосе отчетливо звучала грусть – то ли сожаление о собственной непрожитой жизни, то ли жалость к Талли.
Она натянула на лицо улыбку.
– Обязательно.
Всего через две недели после возвращения Талли из Сиэтла внезапный снегопад полностью парализовал Манхэттен – по крайней мере, на несколько часов. Вечно забитые машинами улицы опустели, на тротуарах и проезжей части девственно-белым покровом лежал снег, Центральный парк казался рождественской открыткой.
Но Талли это не помешало явиться на работу в четыре утра. Дома, в своей насквозь промерзшей квартире, отделенной от непогоды лишь совершенно не готовыми к ней старыми, заиндевевшими окнами, она оделась под треск радиатора – натянула теплые колготки, штаны с начесом, два свитера и зимние ботинки. Завязав потуже пояс синего шерстяного пальто и просунув руки в серые варежки, она храбро вышла навстречу стихии и двинулась к офису, сражаясь со встречным ветром. Из-за снегопада она ничего перед собой не видела, мокрые льдинки кололи щеки. Плевать – Талли так сильно любила свою работу, что готова была на любые подвиги, лишь бы явиться пораньше.