Талли слушала ее с благоговейным трепетом, будто принимала новую религию, в которую верила с самого рождения.
– Аминь.
– Так что ты знаешь про ЮАР?
Глава двадцатая
Первые двенадцать месяцев материнства Кейт чувствовала себя так, будто ее несет в открытый океан ледяным подводным течением и она вот-вот пойдет ко дну.
Она ведь с самого детства мечтала стать матерью, а став ей, тут же поняла, что совершенно к этому не готова. Не готова настолько, что признаться стыдно. Она и не признавалась – никому не рассказывала, что не справляется. А если кто-то спрашивал, улыбалась от уха до уха и говорила, что материнство – самое большое счастье на свете. Так оно, в общем, и было. Иногда.
А иногда не было.
По правде говоря, с ее сладкой, белокожей, темноволосой, кареглазой дочуркой было столько хлопот, что руки опускались. Мара начала болеть, едва они переступили порог дома. Разнообразные инфекции тянулись бесконечной цепью, как вагоны товарного поезда, едва удавалось вылечить одну, тут же одолевала другая. Ее мучили колики, от которых она порой плакала по нескольку часов не замолкая. Ночь за ночью Кейт проводила без сна в гостиной, качая на руках краснолицего орущего младенца и тихонько роняя слезы.
Маре через три дня исполнится годик, а она еще ни разу не проспала всю ночь напролет. Рекорд – четыре часа. Из чего следует, что за последний год и Кейт ни разу не проспала ночь напролет. Джонни вечно рвался встать к Маре, раньше доходило даже до того, что он вылезал из-под одеяла, но Кейт каждый раз его останавливала. Нет, она не строила из себя мученицу, хотя частенько именно так себя и чувствовала.
Все куда проще – у Джонни есть работа. А Кейт пожертвовала карьерой, чтобы посвятить себя материнству. Стало быть, ее работа – вставать к ребенку среди ночи. Поначалу она делала это даже охотно, потом старалась хотя бы притвориться, что хлопоты ей в радость. Но в последнее время Мара начинала орать уже в одиннадцать, и Кейт оставалось только молить Господа, чтобы послал ей сил.
Да и других проблем хватало. Выглядела она теперь просто жутко – спасибо бессонным ночам. Она пыталась краситься, честно мазалась увлажняющим кремом – мертвому припарка. Кожа у нее всегда была бледная, но теперь цветом лица она и вовсе напоминала Пьеро, только круги под глазами добавляли красок – приятная такая синюшно-коричневая палитра. Вес, набранный во время беременности, она почти сбросила – может, каких-то пять килограммов осталось, но когда в тебе метр шестьдесят роста, лишние пять кило добавляют два размера. Весь год она расхаживала исключительно в спортивных штанах.
Надо уже начать заниматься спортом. На прошлой неделе она откопала старую кассету с тренировками от Джейн Фонды, гимнастический купальник и гетры, осталось только вставить кассету в видеомагнитофон и нажать кнопку.
«Сегодня», – решила она, осторожно укладывая дочь в кроватку и укутывая ее дорогущим розово-белым одеяльцем из кашемира, которое им подарила Талли. Одеяльце было невероятно мягкое, и Мара без него не засыпала. Сколько ее ни отвлекай игрушками, сколько ни пытайся укрыть чем-нибудь еще – знай требует свой кашемир. – Пожалуйста, поспи хотя бы до семи, а? Мамочке очень нужно несколько часов сна.
Позевывая, Кейт вернулась в спальню и, забравшись под одеяло, обняла мужа.
Он поцеловал ее в губы – настойчиво, явно намекая на продолжение, и пробормотал:
– Ты такая красивая.
Кейт открыла глаза, уставилась на него мутным взглядом.
– Так, рассказывай, кто она? У тебя явно совесть нечиста – делать мне комплименты с утра пораньше.
– Бог с тобой. Твое настроение теперь так скачет, что у меня чувство, будто я женат на трех женщинах сразу. Четвертую уже не потяну.
– Но сексом заняться было бы приятно.
– Не могу не согласиться. Забавно, что ты об этом упомянула.
– Забавно – в смысле «смешно»? Или забавно в смысле «не помню, когда мы вообще в последний раз занимались любовью»?
– Забавно в смысле «кое-кому на этой неделе кое-что обломится».
– Да? И как ты собираешься это провернуть?
– Я уже договорился с твоей мамой. После дня рождения они заберут Мару к себе, а мы с тобой поедем в центр и там проведем вместе романтический вечер.
– Ага, только ни в одно свое платье я уже не влезу.
– Значит, будешь голая, я уж точно не расстроюсь. Забьем на ресторан, закажем ужин в номер. Но вообще все, кроме тебя, в курсе, что ты давно похудела. Ты попробуй влезть – результаты тебя удивят, обещаю.
– Вот за что я тебя так люблю.
– Да уж, я великолепен, спору нет.
Кейт улыбнулась, крепче обняла его и нежно поцеловала.
Они едва успели снова закрыть глаза, как зазвонил телефон. Кейт медленно села в кровати и взглянула на часы – 5:47.
После второго звонка она подняла трубку:
– Привет, Талли.
– Привет, Кейти. Ты как поняла, что это я?
– Как-то, знаешь, догадалась.
Кейт потерла переносицу, чувствуя, как затылок потихоньку наливается болью. Джонни недовольно пробормотал, что, мол, некоторые люди не умеют пользоваться часами.
– Он сегодня выходит, ты же помнишь? Готовьтесь узнать все про призыв военнослужащих запаса. Мой первый настоящий серьезный репортаж.
– А, да, точно.
– Что-то я не слышу воодушевления.
– Сейчас полшестого утра.
– Я думала, ты захочешь посмотреть. Прости, что побеспокоила. Пока.
– Талли, подожди…
Поздно. Короткие гудки.
Кейт тихонько выругалась и повесила трубку. Ничего она не может сделать нормально. Их с Талли пути настолько разошлись, что им в последнее время и поговорить-то не о чем. Талли неинтересно слушать про мамские будни, а Кейт порядком подустала от историй в духе «ах, какая же у меня насыщенная жизнь и головокружительная карьера». Открытки и звонки из далеких экзотических стран почему-то начали раздражать.
– У нее сегодня репортаж выходит в «Новостях на рассвете», – сказала Кейт. – Звонила нам напомнить.
Джонни выкарабкался из-под одеяла и включил телевизор. Они уселись рядом, слушая, как Дебора Норвилл вещает про обострение ситуации в Ираке и меры, предпринятые президентом.
А потом на экране вдруг появилось лицо Талли. Она стояла перед каким-то обветшалым зданием бетонно-серого цвета и задавала вопросы желторотому юнцу с рыжим ежиком на голове и веснушчатым носом. Вид у мальчишки был такой, будто ему едва успели снять брекеты, а в военную форму переодели прямо из школьной.
Но все внимание приковывала к себе Талли. На убогом фоне она выглядела просто великолепно, держалась с безукоризненным профессионализмом. Обычно слегка растрепанные рыжевато-каштановые кудри строго, но элегантно уложены, макияж сдержанный.
– Ого, – прошептала Кейт.
Когда произошла эта перемена? Это ведь уже не прежняя Талли, дитя кокаинового блеска восьмидесятых, в которой всего было чересчур. Это специальный корреспондент Таллула Харт – настоящая красавица, как Полина Поризкова, настоящий профессионал, как Диана Сойер[104].
– И правда ого, – согласился Джонни. – Выглядит просто шикарно.
Они досмотрели репортаж, затем Джонни, поцеловав ее в щеку, отправился в душ. Она услышала, как зашумела вода.
– Выглядит просто шикарно, – пробормотала Кейт, потянулась к телефону и набрала номер Талли.
Ответила секретарша, предложила оставить сообщение.
Понятно, Талли обиделась.
– Передайте ей, что звонила Кейти и что репортаж получился великолепный.
Талли, скорее всего, прямо сейчас стоит у секретарши за спиной в своих дорогущих дизайнерских шмотках, копается в своей дорогущей дизайнерской сумке и смотрит, как на телефоне моргает огонек.
Кейт встала с кровати и поползла в ванную. Поспать все равно уже не получится. Скоро Мара проснется. Джонни плескался в душе, фальшиво горланя «Роллингов».
Понимая, что ничего хорошего не увидит, Кейт все же взглянула в зеркало. Оно запотело, но даже это не помогло смягчить удар.
Волосы давно пора привести в порядок, постричь, а то висят неряшливыми сосульками. Темно-русые корни отросли длиной с целую жизнь. В мешки под глазами поместится по раскрытому зонтику, а грудь так разбухла – на двух женщин хватит.
Не зря она старалась держаться подальше от любых глянцевых поверхностей. Кейт со вздохом потянулась за пастой, начала чистить зубы. Закончить она не успела – проснулась Мара.
Она выключила воду, открыла дверь ванной.
Так и есть, проснулась и уже плачет.
Начался новый день.
Когда день рождения дочери наконец настал, Кейт уже жалела, что ей взбрело в голову закатить этот нелепый праздник. Рано утром, после очередной бессонной ночи, она выбралась из постели и начала приготовления – завернула оставшиеся подарки, в очередной раз убедилась, что торт с куклой Барби выглядит безупречно. Она явно была не в себе, когда приглашала такую кучу гостей – придут все мамочки с младенцами с курса «Мама и я», две подружки из университета, у которых тоже маленькие дети, и, конечно, мама с папой. Даже Джонни по такому случаю отпросился с работы. Когда они все явились разом – ровно в назначенное время, с кучей подарков, – у Кейт тут же заболела голова. Мара тоже не подкачала и ровно в этот момент начала вопить.
Но куда деваться, пришлось праздновать. Мамочки сидели в гостиной, дети ползали по полу, и все вместе они производили столько шума, что генерал Шерман мог бы устроить битву за Атланту прямо у них под окнами – никто бы не заметил.
– А я тут на днях Талли видела по телику в утренних новостях, – сказала Мэри Кей. – Как раз встала, чтобы Дэнни покормить.
– Ой, и я, – вставила Шарлотта, протягивая руку за чашкой кофе. – Выглядит она просто супер, скажи?
– Ну это потому что она спит по ночам, – заметила Вики. – И никто не срыгивает ей на одежду.
Кейт хотела поучаствовать в разговоре, но не смогла. Голова у нее просто раскалывалась, и мучило какое-то смутное дурное предчувствие, настолько неотвязное, что когда Джонни около часа дня засобирался на работу, она едва не бросилась умолять его остаться.