Каждый раз, когда Талли появлялась на экране с новой прической, Кейт невольно вздрагивала – как же быстро летит время! Даже не просто летит, а проносится мимо. Вот уже август девяносто седьмого на исходе. Меньше чем через две недели ее малышка пойдет во второй класс.
Кейт не желала признавать, как сильно ждет начала занятий.
Последние семь лет она старалась быть настолько хорошей матерью, насколько могла. Каждое событие в жизни Мары она исправно документировала в ее детском альбоме, а фотографий накопилось столько, что хватило бы на научную статью о новой форме жизни на земле. Она обожала проводить время с дочерью – порой едва не тонула в окружавшем их море любви. Они с Джонни годами пытались зачать еще одного ребенка, но Господь распорядился иначе. Кейт тяжело было с этим смириться, но со временем она приняла неизбежное и бросила все силы на то, чтобы сделать каждый момент в жизни их маленькой семьи по-настоящему счастливым. Наконец-то она обнаружила в себе подлинную страсть к чему-то: к материнству.
Но шли месяцы, а за ними годы, и постепенно появилась легкая неудовлетворенность. Сперва она пыталась игнорировать это ощущение – в конце концов, ей-то на что жаловаться? Да она в восторге от своей жизни. К тому же свободные часы она посвящала волонтерской работе в школе Мары и в «Доме взаимопомощи» – местном центре поддержки для женщин, оказавшихся в беде. И еще оставалось время на разные творческие мастерские.
Эти занятия не помогали заполнить внезапно открывшуюся пустоту внутри, но так она хотя бы чувствовала себя важной, полезной кому-то. И пусть любимые люди – Джонни, мама, Талли – без конца твердили, что ей, похоже, хочется чего-то большего, она предпочитала их не слушать. Куда проще сосредоточиться на настоящем, на заботе о дочери. Будет еще время пуститься на поиски своего призвания.
Стоя у окна гостиной во фланелевой пижаме, Кейт вглядывалась в не успевшую пока рассеяться темноту двора. Даже в полумраке было видно, что по веранде и песку на пляже разбросаны игрушки: куклы, плюшевые медведи. Трехколесный велосипед беспомощно лежит на боку. На волнах прибоя покачивается розовая машинка для Барби.
Мотнув головой, Кейт отвернулась от окна и включила телевизор. Когда Мара проснется, надо ей сказать, чтобы все собрала. А она, конечно, закатит истерику.
Телевизор глухо щелкнул, экран загорелся. Под мрачным лицом Бернарда Шоу[109] светился баннер «ЭКСТРЕННЫЕ НОВОСТИ». На заднем плане сменяли одна другую фотографии принцессы Дианы.
– Повторю для тех, кто только что подключился, – сказал Бернард, – из Франции получено официальное подтверждение: принцесса Диана мертва…
Кейт вперила в экран непонимающий взгляд.
Принцесса. Их принцесса. Мертва?
Зазвонил телефон. Не отрывая глаз от телевизора, Кейт взяла трубку:
– Алло?
– Новости видела?
– Это правда?
– Я в Лондоне, буду делать репортаж.
– О боже.
На экране все так же мелькали снимки Дианы: вот она, совсем юная и застенчивая, в клетчатой юбке и короткой куртке, смотрит в пол; а вот беременная – столько на лице надежды, столько счастья; повзрослевшая и элегантная Диана в шикарном платье с открытыми плечами танцует с Джоном Траволтой в Белом доме; Диана с сыновьями хохоча несется с горки в Диснейленде; а вот она одна, в больнице на другом краю света, держит на руках истощенного чернокожего младенца.
Всего несколько фотографий, а перед глазами вся жизнь человека.
– Как быстро все может кончиться, – сказала Кейт скорее себе, чем Талли, не сразу заметив, что перебила ее на середине фразы. – Она ведь едва начинала жить для себя.
Может, слишком поздно начинала, слишком долго ждала? Кейт знала, как это пугает – видеть, что дети растут, ежедневно провожать мужа на работу, а потом мучительно пытаться решить, чему посвятить жалкий клочок жизни, которым тебе позволено распорядиться самостоятельно.
Снова кадры на экране: принцесса Диана на каком-то приеме, машет толпе, и тут же – ворота одного из дворцов, возле которых уже скопились цветы, принесенные в память о принцессе. Жизнь может измениться в одночасье. Когда Кейт об этом забыла?
– Кейти? Ты в порядке?
– Я, наверное, пойду на писательские курсы в нашем универе, – медленно ответила она. Слова приходилось едва ли не клещами тянуть.
– Серьезно? Круто. Ты офигенно пишешь.
Кейт промолчала. Откинувшись на спинку дивана, она все смотрела на экран и сама удивилась, когда почувствовала, как по щекам заструились слезы.
О принятом решении она почти сразу же пожалела. То есть нет, жалела она не о решении, а о том, что рассказала Талли, которая рассказала маме, которая рассказала Джонни.
– По-моему, это отличная идея, – заметил Джонни несколько вечеров спустя, когда они смотрели телевизор, лежа в кровати. – Я тебе готов во всем помогать, только скажи.
Кейт захотелось вывалить на него миллион причин, почему она не будет успевать заниматься. У него, как и у Талли, вечно все просто, будто жизнь – это блюдо дня в ресторане: заказал, расплатился, и готово. Она-то знала, что все куда сложнее, помнила, каково это – упереться в то, что ты недостаточно хороша.
Но ведь не будешь вечно лгать себе и выдумывать отговорки. Каждый день, когда Мара уходила в школу, помахав на прощанье, Кейт оставалась одна в опустевшем доме, среди опустевшего времени. Уборкой да готовкой это время не заполнить.
Так что одним теплым сентябрьским днем, отвезя Мару в школу, она поехала на причал и, переправившись через залив на пароме, влилась в бесконечный поток машин на улицах Сиэтла. В половине одиннадцатого утра она оставила автомобиль на гостевой парковке университета, дошла до здания администрации и записалась на начальный курс для авторов художественной литературы.
А всю следующую неделю сходила с ума от страха.
– Я не справлюсь, – ныла она в день начала занятий, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота.
– Справишься, – сказал Джонни. – Мару в школу я отвезу, чтобы ты не переживала, что опоздаешь на паром.
– Я найду о чем еще попереживать.
Он с улыбкой наклонился, поцеловал ее в щеку.
– Давай вытаскивай свою задницу из постели.
Все утро Кейт двигалась словно на автопилоте: принять душ, одеться, собраться.
По пути в университет она не переставала думать: «Куда меня несет? Мне тридцать семь, какой, к черту, колледж?»
В аудитории, кроме нее, не оказалось ни одного человека старше тридцати, даже преподаватель был моложе.
Она и сама не поняла, как и когда это произошло, но постепенно она расслабилась, тошнота отступила. Чем дольше преподаватель говорил об искусстве писателя, об умении рассказать историю, тем отчетливее Кейт понимала: она на своем месте.
Закончив шуточную перепалку в эфире с ведущими утреннего шоу, Талли повернулась к телесуфлеру и без паузы начала зачитывать новости:
– Том Коби, начальник полиции Дэнвера, сегодня признал, что при расследовании по делу Джонбенет Рэмси[110] были допущены некоторые ошибки. По информации из источников, приближенных к полиции…
Завершив выпуск новостей своей фирменной улыбкой, она передала слово Брайанту и Кейти. Пока она сидела за столом, собирая свои бумаги, к ней подошел ассистент продюсера и шепнул на ухо:
– Талли, звонит твой агент. Говорит, у него что-то срочное.
– Спасибо.
Перебросившись парой слов с членами съемочной группы, она вышла из студии и отправилась в свой кабинет. Закрыв за собой дверь, взяла трубку и нажала на кнопку первой линии.
– Я слушаю, привет, Джордж.
– Тебя у входа ждет машина, встречаемся в отеле «Плаза» через пятнадцать минут.
– Что происходит?
– Макияж подправь и приезжай.
Она повесила трубку, сказала всем, кого это касалось, что уезжает на важную встречу, и вышла из здания.
Не успел водитель затормозить возле отеля, как дверь машины тут же распахнул одетый в ливрею швейцар:
– Добро пожаловать в «Плазу», миз Харт.
– Спасибо.
Вручив ему десятидолларовую купюру, Талли вошла в мраморный кремово-золотой вестибюль.
Ее уже ждал агент, Джордж Дэвисон, одетый в элегантный костюм от Армани.
– Готова к исполнению своей мечты?
– Дожила наконец-то, да?
Пройдя по коридору мимо череды стеклянных витрин, в которых посверкивали весьма недешевые сувениры и драгоценности на продажу, они оказались в просторном ресторане с высоченными потолками.
Талли немедленно поняла, с кем назначена встреча. В дальнем углу зала сидел президент CBS. Увидев ее, он поднялся:
– Здравствуйте, Таллула, спасибо, что пришли.
Подходя к столику, Талли споткнулась, но улыбнуться не забыла.
– Здравствуйте.
Она села напротив, а Джордж устроился между ними.
– Не буду ходить вокруг да около. Как вы прекрасно знаете, «Сегодня» заметно опережает наше утреннее шоу по рейтингам.
– Да.
– И мы убеждены, что большую роль в этом играете вы. Не могу не отметить, что вы прекрасно владеете искусством интервью. Я помню ваши разговоры с Эми Фишер и Джоуи Буттафуоко, с выжившими во время теракта в Оклахома-Сити, с адвокатами О. Джея, с Лайлом Менендесом[111]. Вы были бесподобны.
– Благодарю.
– Мы бы хотели предложить вам с начала следующего года занять место ведущей нашего утреннего шоу. Наши исследования показывают, что вы привлекаете зрителей. Вы им нравитесь, они вам доверяют. Вот что нам требуется, чтобы поднять рейтинги. Как вы на это смотрите?
Талли едва не упала со стула. У нее не было сил сдерживать восторг, и улыбнулась она во все тридцать два зуба.
– У меня нет слов. Это большая честь.
– Сколько вы предлагаете? – вклинился Джордж.
– Миллион долларов в год, контракт на пять лет.