– Да брось. Я ж обожаю командовать Джонни.
Она плюхнулась в ближайшее деревянное кресло. Неряшливый задний двор кончался серебристой полосой прибоя. Не было слышно ни звука, кроме тихого плеска пенных волн.
Кейт села в соседнее кресло.
Джонни вышел на мгновение, поставил перед ними бокалы и тут же исчез.
Через минуту Талли нарушила тишину:
– Послушай, я это говорю только потому, что люблю тебя. Необязательно ездить на каждую школьную экскурсию и печь пироги для каждой благотворительной ярмарки. Надо выделять время и для себя.
– А теперь скажи мне что-нибудь новенькое.
– Я читаю журналы, смотрю телек. Домохозяйки на сорок процентов чаще…
– Нет, я серьезно. Расскажи мне что-нибудь новенькое. Интересное.
– А про Новый год в Париже я рассказывала? И сейчас речь не про фейерверки. Был там один парень, бразилец…
Первого июля двухтысячного года Талли проснулась от звонка будильника в половине четвертого утра, как делала ежедневно. С глухим стоном она шлепнула по кнопке «отложить», в кои-то веки жалея, что не может поспать еще хотя бы десять минуточек, и сильнее прижалась к Гранту. Она любила просыпаться с ним рядом, пусть даже и не в его объятиях. Последнее случалось крайне редко, оба были одиночками, которые даже во сне держат дистанцию. За годы отношений, которые то заканчивались, то начинались снова, они вместе объехали полсвета, посетили десятки сумасшедших вечеринок и серьезных благотворительных приемов «только в смокингах». Журналисты называли его «бойфрендом на полставки», и Талли всегда считала, что это вполне подходящее прозвище, но в последнее время ее начали терзать сомнения.
Он проснулся, погладил ее по руке:
– Доброе утро, любовь моя. – По хриплому, скрипучему голосу легко было догадаться, что прошлым вечером он курил сигары.
– Кто-кто твоя? – переспросила она, повернувшись на бок и подперев голову ладонью.
Он мужественно сдержался и не закатил глаза, но суть от этого не менялась.
– Опять начинается? Помню я, помню, тебе тридцать девять. Но что это меняет в наших отношениях? Давай, может, не будем искать добра от добра?
Так взбеленился, будто Талли потребовала, чтоб он на ней женился или немедленно сделал ей ребенка. Ни о том ни о другом и речи не шло. Она выбралась из постели, пересекла свою просторную квартиру, зашла в ванную и включила свет.
– О господи.
Вот так вид, точно под мостом спала. Волосы, мелированные и коротко подстриженные, торчат во все стороны – с такой прической только Аннет Бенинг или Шэрон Стоун позволено показываться на людях, – да еще мешки под глазами огромные, хоть в багаж сдавай при перелетах.
Все, никаких больше «слетать на выходные в Калифорнию». Не девочка уже, чтобы два дня тусоваться без продыху в Лос-Анджелесе, а потом сразу с самолета в студию. Остается только надеяться, что вчера ночью никакой ушлый папарацци не сфотографировал ее у входа в квартиру. С тех пор как погиб Джон Кеннеди-младший, они просто с цепи сорвались. На фотографиях знаменитостей – и псевдознаменитостей – можно было прилично заработать.
Талли не спеша приняла горячий душ, вымыла голову, высушила феном волосы и натянула дизайнерский спортивный костюм. Вынырнув из облака пара, повисшего в ванной, она обнаружила Гранта уже у двери. Искусно взъерошенный и во вчерашнем костюме, он показался ей невероятно привлекательным.
– Может, ну ее, работу? – сказала она, обнимая его за талию.
– Прости, милая. Мне через несколько часов в Лондон лететь. Надо с семьей повидаться.
Она кивнула, ничуть не удивившись. У него всегда находилась причина уйти. Заперев дверь, они вместе спустились на лифте. Возле двух представительских автомобилей, припаркованных друг напротив друга на Сентрал-парк-вест, она поцеловала его на прощанье и ненадолго замешкалась, глядя ему вслед.
Когда-то ей нравилось, что он приходит и уходит, всегда появляется в ее жизни внезапно и исчезает, прежде чем успеешь устать от него или влюбиться. Но в последние несколько месяцев она стала замечать, что с ним рядом чувствует себя ничуть не менее одинокой, чем без него.
Водитель, одетый в безукоризненную униформу, протянул ей стакан латте с двойным эспрессо.
– Доброе утро, миз Харт.
Она с благодарностью приняла кофе.
– Спасибо, Ганс.
Забравшись в машину, Талли откинулась на сиденье и попыталась не думать ни о Гранте, ни о своей жизни. Просто смотрела на проносящиеся за тонированным окном темные улицы Манхэттена. Именно в этот час город засыпал – настолько, насколько это было возможно. Не спали только самые отчаянные – дворники, пекари, почтальоны.
Ее утренний распорядок не менялся много лет, она даже считать не хотела, сколько именно. Едва ли не с первого своего дня в Нью-Йорке она вставала на работу в половине четвертого. Настоящий успех привел лишь к тому, что рабочие дни, и без того длинные, сделались еще длиннее. С тех пор как ее пригласили на CBS, после утреннего эфира ей приходилось сидеть на совещаниях чуть ли не до вечера. Казалось бы, слава и деньги должны были позволить притормозить, насладиться моментом, но вместо этого произвели противоположный эффект. Чем выше она забиралась, тем выше метила, чем сильнее боялась потерять то, что у нее есть, тем больше работала. Она бралась за все, что ей предлагали, – озвучивала документальный фильм о раке груди, вела в качестве приглашенной звезды первый выпуск новой телеигры, даже в жюри «Мисс Вселенной» сидела. И постоянно мелькала в вечерних шоу – у Лено, Леттермана, Рози. Командовала праздничными парадами. Делала все, чтобы ее запомнили.
В тридцать у нее хватало сил угнаться за собственным расписанием. Она могла проработать весь день, проспать весь вечер, протусоваться всю ночь, а утром все равно проснуться со свежим лицом и в отличном настроении. Но ей скоро сорок, сил стало меньше, возраст дает о себе знать, уже не побегаешь вот так с одной работы на другую, да еще и на каблуках. Все чаще, возвращаясь домой вечерами, она устраивалась на диване и звонила Кейт, миссис М. или Эдне. И плевать, что ее не увидят, не сфотографируют в очередном модном клубе, на очередной красной дорожке. В последнее время ей хотелось проводить время с людьми, которые знали ее по-настоящему, любили по-настоящему.
Эдна не уставала повторять, что она сама на это подписалась – такова уж цена успеха. Но какой толк быть успешной, спросила Талли, когда они встретились в баре на прошлой неделе, если некому за тебя порадоваться?
Эдна лишь покачала головой:
– Чем-то приходится жертвовать. Нельзя получить все и сразу.
Но что, если именно этого и хочешь от жизни – всего и сразу?
Машина затормозила возле здания CBS, и Талли, дождавшись, пока водитель откроет для нее дверь, вышла в летнее, еще темное утро. Улица под ногами уже источала тепло – жара сегодня будет убийственная. Где-то невдалеке грохотала, заглатывая содержимое очередного бака, мусоровозка.
Она поспешно вошла в здание, по пути к лифту кивнула охраннику. Ее спаситель уже ждал в гримерке – затянутый в красную футболку, безбожно облепившую накачанный торс, и не менее тесные кожаные штаны, Тэнк подбоченился и сокрушенно покачал головой:
– Кое-кто дерьмово сегодня выглядит.
– Не суди себя слишком строго, – сказала Талли, усаживаясь в кресло. Вот уже пять лет Тэнк ежедневно делал ей макияж и прическу, а она почти ежедневно жалела, что когда-то решила его нанять.
Он стянул с ее головы платок «Эрмес», снял темные очки.
– Ты знаешь, что я тебя люблю, дорогая, но тебе пора перестать пахать как лошадь. Смотри, как похудела опять.
– Заткнись и крась.
Начали, как обычно, с прически. Молча Тэнк работать не умел, и время от времени один из них поверял другому что-нибудь невероятно личное – так уж были устроены их отношения. Проведя вместе много часов, они сильно сблизились, но друзьями все же не стали. Очень по-ньюйоркски. Впрочем, сегодня Талли старалась держаться легких, ни к чему не обязывающих тем. Не хотела проболтаться о том, что у нее на душе. Тэнк тут же налетит с советами, ему только дай порешать чужие проблемы.
К пяти утра она помолодела на десять лет.
– Ты гений, – сказала она, поднимаясь из кресла.
– Если не начнешь себя беречь, мамзель, тебе скоро понадобится пластический хирург, а не гений-визажист.
– Спасибо.
Послав ему одну из своих ослепительных телеулыбок, Талли вышла из гримерки, не дожидаясь ответа.
На съемочной площадке она повернулась к камере и снова натянула на лицо улыбку. В этом невсамделишном мире она была идеальной. Легко поддерживала беседу, хохотала над шутками гостей и соведущих, находила подход к каждому – и каждый верил, что с ней ничего не стоит подружиться. Она знала, что ни один человек во всей Америке не представляет, что она сейчас чувствует. Кому придет в голову, что Таллула Харт может хотеть большего?
От походов по магазинам с Марой и близнецами у Кейт неизменно начинала болеть голова. Заехав в супермаркет, библиотеку, аптеку и магазин тканей, она уже чувствовала, что силы на исходе, а ведь еще и трех нет. Мальчики всю дорогу ревели, Мара всю дорогу дулась. В свои десять лет она решила, что уже слишком большая, чтобы ездить на заднем сиденье, и каждый раз закатывала истерику. Видимо, надеялась взять Кейт измором.
– Хватит со мной спорить, Мара, – повторила Кейт по меньшей мере в десятый раз с тех пор, как они отъехали от магазина.
– Да я же не спорю, я просто объясняю. Эмили ездит спереди, и Рэйчел тоже. Все мамы, кроме тебя…
Кейт заехала в гараж и так ударила по тормозам, что пакеты с покупками закувыркались по салону. Впрочем, оно того стоило – хотя бы Мара заткнулась.
– Помоги мне донести покупки.
Мара взяла один-единственный пакет и скрылась в доме.
Кейт не успела ничего крикнуть ей вслед – в гараж вошел Джонни и подхватил сразу несколько больших пакетов. Кейт и мальчики последовали за ним внутрь.