«Когда рассказываешь историю своей жизни, происходит одна странная вещь. Сначала пытаешься припомнить даты, события, имена. Думаешь, что она состоит из разнообразных фактов — твоя жизнь, — а тебе надо, внимательно вглядываясь в прошлое, постараться вспомнить все успехи и поражения, написать этакую хронику юности и зрелых лет. Но главное вовсе не это.
Любовь. Семья. То, над чем мы смеялись. Вот что вспоминается, когда все уже сказано и сделано. Я так много размышляла о жизни, что очень мало сделала и совсем не многого хотела. Думаю, мне можно простить мою глупость — я была молода. Я хочу, чтобы мои дети знали, как я горжусь ими и даже собой. Мы были всем, чего нам хочется в этой жизни — вы, папа и я. И у меня было все, чего мне хотелось.
Любовь.
Вот что мы вспоминаем прежде всего».
Кейти закрыла альбом. Больше ей нечего было сказать.
Талли вернулась из магазина, гордая собой. Она положила пакеты на кухне, разобрала купленные продукты, открыв банку пива, вышла наружу.
— Этот супермаркет — настоящие джунгли, Кейт, — пожаловалась она. — Я прошла весь первый ряд, а может, это был последний. Чувствовала себя так, словно я враг народа номер один — никогда еще мне столько не гудели в спину.
— У нас — неработающих мам — нет времени останавливаться надолго.
— Не представляю, как ты делала это столько лет. Я чувствую себя вымотанной уже в десять часов утра.
Кейт улыбнулась:
— Садись, Талли.
— Если я сейчас растянусь и притворюсь мертвой, мне дадут печенья?
Кейт протянула ей альбом:
— Тебе дадут вот это. Первой.
Талли вздохнула. В течение лета она видела, как Кейт пишет в альбоме, сначала легко и быстро, потом все реже и медленнее. В последние несколько недель она вообще все делала очень медленно.
Талли, внезапно ослабев, опустилась в кресло — почти что упала. Она уже знала, что прочитанное вызовет у нее слезы, но это будет необходимая плата за то, что очистится ее душа. Она сжала руку Кейт и наконец решилась открыть первую страницу.
Одно предложение сразу же бросилось ей в глаза:
«Когда я впервые увидела Талли Харт, то сразу подумала: „Вау! Вот это сиськи!“»
Талли рассмеялась и продолжила чтение — страницу за страницей.
«Мы сбегаем из дома?» — «Конечно. Бери свой велик».
И:
«Я подбрею тебе брови. Просто чтобы придать им форму… упс! Что-то получилось не очень…».
«У тебя вылезают волосы. Наверное, мне надо прочитать инструкцию еще раз».
Талли, смеясь, повернулась к Кейт. От этих слов, от написанного возникло вдруг такое чувство, что у них все хорошо и впереди еще много счастливых дней.
— И как ты могла со мной подружиться?
Кейт улыбнулась в ответ:
— А как я могла с тобой не подружиться?
Талли чувствовала себя захватчицей, прокравшейся в жизнь, в постель Кейт и Джонни. Нет, конечно, ее присутствие в их супружеской спальне было вполне объяснимо, но именно сегодня ей почему-то было особенно неловко. Чтение альбома напомнило Талли обо всем, что было общего у них с Кейт, обо всем, чего им предстоит лишиться.
Наконец, часов около трех, она забылась беспокойным сном. Ей снилась улица Светлячков, две девочки, несущиеся на велосипедах с Саммер-Хилл в ночной тьме. В воздухе пахло свежескошенным сеном, а звезды были необычайно яркими.
«Только, чур, без рук, Кейт! Отпусти руль!»
Но Кейт не было рядом. Велосипед без седока катился по дороге, белые ленты трепетали над ручками руля.
Тяжело дыша, Талли резко села на кровати.
Вся дрожа, она встала и надела халат. В коридоре она шла мимо фотографий, на которых отобразилась вся их жизнь. И мимо двух закрытых дверей, за которыми спали дети Кейти и видели, возможно, такие же кошмарные сны.
Талли спустилась вниз, сделала себе чашку чая и вышла на террасу. Ночная прохлада немного успокоила ее.
— Плохие сны?
Голос Джонни напугал Талли. Он сидел в одном из пляжных кресел и смотрел на нее снизу вверх, в глазах его светилась та же грусть, которая наполняла каждую клеточку ее собственного тела.
— Привет! — сказала Талли, садясь в соседнее кресло.
Холодный ветер дул с залива со зловещим гулом, примешивающимся к привычному рокоту волн.
— Я не знаю, что мне делать, как с этим справиться, — тихо сказал Джонни.
— То же самое сказала мне Кейти, — сообщила Талли, и мысль о том, как же они похожи, снова невольно причинила Талли боль. — Зато у вас была такая красивая любовная история.
Джонни повернулся к ней, и при свете луны Талли увидела жесткую линию его подбородка и морщинки вокруг глаз. Джонни держал все в себе, изо всех сил стараясь быть сильным ради всех, кто был рядом.
— Тебе ведь не обязательно делать это всегда, — тихо сказала Талли.
— Что именно?
— Быть сильным.
От этих слов внутри Джонни словно лопнула какая-то пружина. Слезы заблестели в его глазах. Джонни чуть наклонился вперед, он не издал ни звука, но плечи его тряслись.
Талли протянула руку, сжала пальцы Джонни и сидела так, пока он плакал.
— Вот уже двадцать лет, стоит мне только отвернуться, как вы двое оказываетесь вместе.
Талли и Джонни одновременно обернулись.
Кейт стояла у открытой двери на террасу, завернувшись в казавшийся огромным на ее похудевшем теле махровый халат. Облысевшая и невозможно худая, она была похожа на ребенка, нарядившегося во взрослую одежду. Она и раньше говорила им такие слова, но на этот раз Кейти улыбалась. Она выглядела одновременно печальной и умиротворенной.
— Кейти, — сказал Джонни охрипшим голосом. Глаза его блестели. — Не надо…
— Я люблю вас обоих, — сказала Кейт, не делая ни шагу в их сторону. — Вы сможете утешить друг друга… позаботиться друг о друге и о детях… когда меня не станет.
— Прекрати, — сказала Талли и заплакала.
Джонни вскочил на ноги. Подойдя к жене, он нежно поднял ее и впился в ее губы долгим поцелуем.
— Возьми Кейти в вашу спальню, Джонни, — сказала Талли. — А я посплю в комнате для гостей.
Джонни нес ее наверх с такой осторожностью, что Кейт почувствовала себя совершенно бессильной, почти безжизненной. Войдя в спальню, Джонни опустил Кейт на кровать.
— Зажги камин, — попросила она.
— Тебе холодно?
«Да, я промерзла до костей».
Кейт кивнула и попыталась сесть на кровати, пока Джонни разжигал газовый камин. Сине-оранжевое пламя с гулом взвилось над фальшивым поленом, окрасив темную комнату золотистым сиянием.
Когда Джонни вернулся и лег рядом с Кейт, она провела кончиком пальца по его губам.
— Первый раз ты соблазнил меня на полу перед камином, помнишь?
Джонни улыбнулся. Она, словно слепая, почувствовала его улыбку подушечкой пальца.
— Если я все помню правильно, соблазнила меня ты.
— А что, если я захочу соблазнить тебя сейчас?
Джонни выглядел таким испуганным, что Кейт захотелось рассмеяться.
— А нам можно?
Джонни заключил жену в объятия. Она знала, что оба они думают о том, как сильно она потеряла в весе, так сильно, что от нее почти ничего не осталось.
Ничего не осталось.
Кейт закрыла глаза и крепче обняла мужа за шею.
Кровать показалась ей вдруг такой огромной, словно море мягкого белого хлопка, по сравнению с другой кроватью, которая была местом ее болезни.
Кейт медленно сняла с себя халат и принялась стаскивать ночную рубашку, стараясь не смотреть на свое исхудавшее тело, на неестественно худые ноги. Она боялась опустить глаза и увидеть то место, где когда-то была ее грудь. Теперь Кейт была бы похожа на мальчика, если бы не ее шрамы.
Джонни быстро разделся, лег рядом с Кейт и прикрыл их обоих одеялом до бедер.
— Ты такая красивая, — прошептал он и наклонился, чтобы поцеловать ее шрамы.
Чувство облегчения и любви накатило на Кейт с такой силой, что вызвало возбуждение. Она ответила на поцелуй мужа, чувствуя, как участилось ее дыхание. За двадцать лет супружества они занимались любовью тысячи раз, и это всегда было потрясающе, но теперь все было по-другому. Теперь Джонни надо было быть особенно нежным. Кейт понимала, что он боится причинить ей боль. Потом она плохо помнила, как все произошло, как она вдруг оказалась сверху. Все.
Все, что она знала, это что отчаянно нуждается в нем, и что все, чем она была в жизни, было неизбежно и неразрывно связано с этим мужчиной. Когда он наконец вошел в нее, медленно и нежно наполняя ее собой, Кейт раскрылась ему навстречу и на какую-то секунду почувствовала себя той, прежней, — страстной и любящей. Наклонившись, она поцеловала Джонни, чувствуя на губах вкус его слез.
Он так громко выкрикнул ее имя, что Кейт пришлось прикрыть его рот ладонью.
— Дети! — предостерегающе прошептала она.
Если бы у нее оставалось хоть немного дыхания, она бы, наверное, рассмеялась.
Но собственный оргазм через несколько секунд заставил Кейт забыть обо всем, кроме испытанных только что невероятных ощущений.
Наконец, улыбаясь и снова чувствуя себя молодой, Кейт устроилась поудобнее около Джонни и уткнулась ему в плечо. Он обнял ее и притянул к себе. И так они еще долго лежали на высоко поднятых подушках и смотрели, не говоря ни слова, на горящий камин.
Затем Кейт произнесла то, что давно вертелось у нее в голове:
— Мне нестерпима мысль, что ты останешься один.
— Я никогда не останусь один. У нас с тобой трое детей.
— Ты знаешь, что я имею в виду. Я пойму, если вы с Талли будете вместе.
— Прекрати!
Джонни наконец посмотрел на Кейт, и в его глазах, которые она знала лучше, чем свои, Кейт увидела такую глубокую, пронзительную печаль, что ей захотелось плакать.
— Для меня существовала всегда только одна женщина, только ты, Кейти. Талли была лишь кратким приключением. Я не любил ее ни до, ни после этого. Ни одной секунды. Ты — моя душа и мое сердце, весь мой мир. Как ты можешь этого не понимать?
Кейт видела, что он говорит правду, слышала это в его голосе, и ей стало стыдно. Она должна была верить ему, как верила сейчас.