После очередного круга Леха, старавшийся пропускать, с сожалением расстался с трешкой, отданной юному гонцу за добавкой, и попрощался. Захмелевший Игорь его ухода даже не заметил.
Быстрая ночь конца июня все-таки наступила, и застолье поредело. Наконец, на лавочке остались только Игорь и Виталий, под лавочкой лежал какой-то паренек.
– Слушай, Игорян, – тише сверчка у сарая, тяжело, но решительно начал Виталий. – Я при всех не хотел об этом. Пацаны говорят, вы с Лехой че-то жирное с завода спиздили?
Цыганков медленно помотал головой из стороны в сторону, Виталий видеть его лица не мог.
– Не ссы, мне можешь рассказать. У вас же обыски были. – Он выждал, давая Игорю время открыться, потом продолжал, понизив голос до хрипа: – Смотри, я, если че, людей нужных знаю, кому толкнуть можно, я много сам не попрошу.
Цыганков не то чтобы протрезвел после этих слов, но голова его заработала.
– Че с завода брать? Я, считай, только ручки дверные себе сделал, и те из обрезков, – пьянее, чем он был, отвечал Игорь. – Ничего я с завода не брал, только они с меня. Ты слышал, Виталь, меня ж уволили, на что мне теперь жить?
– Вот я тебе и говорю, Игорян, ты ж меня знаешь, – доверительно зашептал Виталий, обдавая Цыганкова самогонным смрадом. – Давай платину продадим и заживем как люди.
Вместо ответа Игорь разлил мутный остаток. В голове появилась четкая картина, и она ему совсем не нравилась.
Июль. Прибрежный
В первую пятницу июля железнодорожная станция «Безымянка», всего лишь открытая солнцу бетонная платформа, была заполнена людьми. Привычные молчаливые хмурые дачники терялись в толпе молодежи. Парни и девушки, предвкушая поездку на Грушинский фестиваль, стояли стайками, смеялись, садились, нарушая всякие приличия, прямо на теплые плиты перрона, свесив полуголые ноги в шортах и юбках к сверкающим, как ручьи, рельсам.
Цыганков стоял среди них, одинокий и важный, в обязательной вязаной кепке, с пиджаком через одну руку и большим черным чемоданом в другой, нелепо смотревшимся среди туристических рюкзаков. Девчонки быстро на него оглядывались и заходились смехом, гадая между собой, куда собирается уехать этот темный курортник на пригородной электричке. Игорь не обращал на них никакого внимания и не сменил мрачное выражение лица, даже когда к нему подошли Леха и Ринат.
– Че так долго?
– Подарок тебе готовили, – устало кивнул Ринат на объемный мешок в ногах и пнул ногой; мешок отозвался глухим звоном.
– Че там?
– Шашлык, – лениво отозвался замученный рабочей неделей Леха.
– Дело, – одобрил Игорь. – Под дедову настойку пойдет.
Слева появился поезд. Толпа засуетилась, вставая, хватая сумки и гремя котелками, с трудом взваливая на плечи тяжеленные рюкзаки. Мимо промчался короткий товарняк, наполнив и без того жаркий перрон раскаленным воздухом стальных цистерн. Самые неудачливые успели, кряхтя, снять с плеч свою поклажу, когда показалась настоящая электричка. Она была забита от головы до хвоста, и каждому показалось, что влезть в нее невозможно.
После штурма тамбура, мучительного выбора между вагонами, левый или правый (другой всегда кажется свободнее), потной толкучки в узких проходах, полупадений от качнувшегося состава все чудом уместились. Трое друзей смогли даже сесть на пол в крошечном, но собственном пространстве между последним креслом и стеной тамбура.
– Как приедем, надо первым делом костер развести, на такой жаре мясо мгновенно сгниет, – кое-как усевшись на свои кастрюли, сказал Ринат и, не утруждая себя стереть пот, стекавший с висков, закрыл глаза.
Наташка за последнее время накатался на поездах, и романтика путешествий его не интересовала. Леха посмотрел на друга: за два месяца тот почти набрал прежний вес, темные волосы отросли, на сложенных руках – несмытые пятна крови. Это показалось Королеву забавным; он посмотрел на свои пальцы в машинном масле и, ничего по этому поводу не решив, опустил голову на грудь, тоже попытался задремать. Шум вокруг накатывал неритмичными волнами, прерываемыми только объявлениями остановок. Вишневая, Яблочная, Ягодная – словно электричка была размером с гусеницу и ползла по рельсам, проложенным в Цветочном городе коротышек. В полудрему врывались звуки, живущие в этом вагоне без кислорода. Сами по себе, без тел, голоса играли в карты на перевернутой гитаре, все время забывая козырь, говорили о поездке в Сибирь: «А сосны, сосны там…» В сознание Лехи вплыл лось из Наташкиной истории и удовлетворение, потому что Ринат рассказывал лучше и честнее, а этот геолог-романтик просто выделывается перед девочками. Иногда начинала звенеть гитара, и голос с затаенной улыбкой пел про зеленый поезд. Королев этой светлой грусти не понимал, от интонаций хотелось вставить исполнителю крепкий подзатыльник. Он подумал, что сейчас испытывает Цыганков, и на этой мысли уснул.
Игорь угрюмо осмотрел товарищей, запихнул свой чемодан под ноги не проснувшемуся от этого Ринату и протолкался к тамбуру, где висела плотная пелена табачного дыма. Он уверенно протиснулся к самой двери, достал папиросу, убедился, что на него никто не смотрит, и улыбнулся. После дачных полустанков под мостом пролетел Сок, широкий в этом месте, с островками-деревьями, с маленьким катером, то ли оставлявшим пенный след, то ли выходившим из него. Стальная и водная дороги снова разминулись. Дальше пошли овраги, глубокие и изломанные, потом холмы, невысокие, но так близко стоявшие к дороге, что не видно верхушек, они тут же уступили окно долгому полю с горизонтом, и хотя Игорь видел все это много раз, все равно любил эту неожиданную смену.
На подъезде к сто тридцать пятому километру Цыганков вернулся в вагон, гудевший в возбужденном ожидании. Электричка остановилась, беспокойный смех в длинной очереди, попытки удержать многокилограммовые рюкзаки в руках, давка… Всего пара минут, и состав снова тронулся. Пока поезд набирал ход, Игорь смотрел в окно на удалявшихся туристов. По опустевшему вагону перекатилась бутылка, он проследил за ней взглядом и уткнулся в забытого пикового валета на полу, потом поднял глаза. На полке для багажа лежала смятая панама, Цыганков выбросил ее в открытое окно и вернулся к друзьям.
– Вставайте, пацаны, наша – следующая. – Игорь тихо и спокойно потряс Леху и Рината за плечи.
Электричка отошла. На маленьком бетонном полустанке стояли только они трое. За их спиной был Прибрежный, поселок городского типа, перед ними на три километра вниз неровными ступенями сбегал холм, покрытый домиками и деревьями, дальше виднелась Волга, светившаяся закатом, а за ней – Жигулевские горы. Небольшие по меркам гор и огромные в масштабах панорамы, уходившей, насколько хватало глаз, и влево, и вправо. Друзья, отвыкшие от горизонта в Безымянской яме, не могли привыкнуть, что бывает столько пространства, а небо бывает таким большим, что в одном его конце – закат, а с другой стороны – уже почти ночь.
Они двинулись вдоль путей, и ветер с реки мешал запах воды, трав и креозота. Идти по крупному железнодорожному щебню было неудобно, а шпалы располагались так, что каждый второй шаг попадал мимо, ломая темп и заставляя все время смотреть, куда ставишь ногу. Тем не менее друзья по одному поднимали взгляды от земли и смотрели вдаль, совсем не обращая внимания на поселок справа от себя.
Остановились у спуска к селу Задельное и закурили, чтобы передохнуть перед походом вниз. Солнце за их спинами зашло за лес на холме, а впереди остывало небо, меняясь с желтого на синее.
– Через полчаса будем у деда, – глубоко затягиваясь, сказал Игорь.
– Мясо надо готовить сразу, – звякнув кастрюлей, напомнил Ринат.
Сзади к ним незамеченными подобрались туристы. Леха повернулся к ним первым. Три парня и две девушки, все с огромными рюкзаками. Приехали на автобусе в Прибрежный.
– Добрый вечер, ребят. Вы местные? – спросил широкий в плечах очкарик с прилипшей к потному лбу кудрявой челкой. Цыганков утвердительно кивнул. – Не подскажете, в какую сторону фестиваль?
– А вы откуда? – втаптывая папиросу в пыль, спросил Игорь.
– Мы из Свердловска, – с трудом поправляя лямку и стараясь улыбаться, ответил за всех кудрявый.
– Долгий же вы путь проделали, но ничего, осталось вам совсем чуть-чуть, – неожиданно бодро отозвался Цыганков. – Вот по этой дороге, до упора, там развилка будет. Вам направо и вверх, прям через сосновый бор. Там ваш фестиваль.
– Спасибо огромное, – вразнобой отблагодарила компания и заспешила в указанном направлении.
– Груша в другой стороне, – с печалью глядя им вслед, сказал Леха.
– Ну а че. – Игорь подхватил свой чемодан. – Они ж туристы, любят походы. Пусть походят.
Когда они оказались около дома, уже стемнело. Вокруг пахло скошенной травой и навозом, песчаной пылью и тысячами других незнакомых запахов. Свет в окне деда горел, как на идиллической картинке. Цыганков приподнял щеколду калитки, прошел к двери и открыл ее без стука.
– Принимайте гостей.
– Ой, вы запозднились, по самой темноте шарохались, – выбежала в коридор бабка, здороваясь с Лехой и Ринатом и создавая суету бесконечными движениями. – Я вам все уже наготовила и застелила, в комнате все свежее, чистое, проголодались ведь с дороги, сейчас…
Дед вышел из комнаты, не обращая внимания на бабкин щебет, сурово пожал руки гостям. Глаза его мерцали плохо скрываемой радостью, и, как только старушка скрылась на кухне, дед позволил себе улыбнуться и степенно приложил два пальца к шее. Телепатическим образом этот жест не укрылся от бабки, выглянувшей из кухни именно в этот момент.
– Да дай ты им разуться, разбойник! Ждет не дождется, когда в подпол полезет за холодным.
– Там очень холодно? А то я мясо привез, боюсь, что до завтра испортится.
Без слов дед взял из его рук мешок с кастрюлькой и пошел в погреб.
На столе остались настойка и соленые огурцы в качестве закуски. Впрочем, напиток шел легко, и заедать его не требовалось.