– Он же каменный, – с разочарованием глядя на пляж, сказал Леха.
Народу здесь было тоже немало, и Игорь ничего не ответил.
Они расположились на краю пляжа, там, где не доставала тень огромного дуба. Сели на вещи, покурили, по очереди сходили искупаться. Королев доплыл до буйков и посмотрел на берег. Справа от места, где сидел Игорь, шел забор, за ним вдавался в реку широкий бетонный волнорез, на нем сидело несколько детей с самодельными удочками, рыбачить им мешали другие, прыгавшие в реку. Дальше шел пляж санатория. Там был песок, шезлонги и, по сравнению с каменистым куском берега, куда они пришли, всего лишь несколько человек.
– Вода вовсю цветет, – вытираясь собственной майкой, сказал Леха.
Игорь без спросу взял выпавшие из кармана штанов Лехины папиросы и, закурив, уставился вправо вдаль. Там перед изгибом реки виднелась далекая, сиявшая белым известняком гора на Красной Глинке. Цыганков не выглядел взволнованным, но долгое молчание его выдавало.
– Он же и раньше пропадал, – сделал попытку его разговорить Леха.
– Сто раз, – выпустил дым Игорь. – Опять, наверное, у дружка какого-нибудь старого жена на юг уехала, и они забухали там у него.
– Вернется тогда.
– Ясно, что вернется. Мать че-то совсем изнервничалась. Обыск ее сначала напугал, потом меня уволили, как только я уехал, сарай взломали. Теперь этот говнюк одноногий пропал.
– Я не слышал, что у тебя сарай взломали.
– По центральному телевидению не передавали.
– Я серьезно. Когда взломали, Игорь?
– Че такого? Там брать нечего. Вот я только от деда соленые огурцы привез, так и замок новый повесили.
Они вместе следили за баржей, упорно ползшей против течения. Вдоль реки подул ветер, к берегу прямо перед друзьями подплыла моторка. Загоревший мужик спрыгнул с нее и, втащив по камням, приковал к стальному тросу, врезавшемуся в кору многовекового дуба. Дерево устало зашелестело листвой, словно стараясь стряхнуть с себя оковы.
– Мы когда у тебя в Прибрежном были, я с утра вернулся, мать на дежурстве, сестра в лагере, смотрю, у меня следы по квартире.
– Ты уверен? – Леха кивнул. Игорь нашел среди камней два плоских и пощелкивал ими друг об друга. – Да, сарай, получается, у меня тогда же вскрыли. Знали, когда искать. На кого думаешь?
– На Виталика, на кого еще? Надо бы с ним поговорить.
– Конечно, нам он тут же признается. Может, еврей этот? А че? Про слитки мы ему сказали, уехать нам он сам советовал, как нас зовут, знает. Зачем ему деньги тратить? Вынул тихо, и все. Че мы в милицию побежим?
– Он мороженое сам поднять не мог, че ты, Игорян, придумываешь.
– Не сам же, а этот, блондин его. Как его там?
– Иван.
– Вот. Иван. Спокойно мог. Он обещал, через месяц скажет, че как. Че-то не торопится.
– Не торопится, – согласился Леха.
За баржей последовал прогулочный пароходик. Дети побежали к воде встречать волны. Правее, на лодочной станции, заволновались привязанные лодки, и, словно чуя непорядок, оттуда хрипло залаяла собака.
– Ты из-за отца, что ли, раньше от деда приехал?
– Да заебался я там сидеть. Там делать нечего.
– А здесь есть чего?
Цыганков ничего не ответил и пошел купаться. Пляж постепенно пустел. Леха поежился от налетевшего ветра и подумал, что в воду, скорее всего, больше сегодня не полезет.
– Пятно у тебя на пузе еще больше стало, – сказал Игорь, нагибаясь за папиросами и капая на одежду Лехи.
– К Ринату майор на рынок приходил. Запугивал.
– Ты говоришь, делать нечего, когда кругом дела, – задумчиво покивал Игорь.
Погода была не самая праздничная: солнце постоянно исчезало за облаками, и тогда сразу начинал дуть ветер. В городе, среди домов, это было не так заметно, а здесь, на каменистом берегу Волги, от его порывов становилось прохладно. Они прошли от крутого склона, насколько хватило сил, и, задыхаясь после спуска, поставили сумки, оглядываясь, где можно присесть.
Ринат тут же притащил здоровую корягу, его подруга-продавщица, смущенно улыбнувшись, села, придерживая широкую юбку. Ветка хозяйственно отряхнула большой валун и забралась на него. Леха выбрал камень поменьше, и только Игорь остался стоять.
– Ты не мог поближе места найти? Че тебя носит? То на седьмую просеку, то в Загородный парк? – возмущался Леха.
– Какая разница? Его день рождения, куда хочет, туда пусть и ведет, – примирительно сказал Ринат.
– Не могу я больше на Безымянке сидеть. Вот тут уже. Вы хоть на работу ходите, а я только выйду из подъезда и на лавке сижу, как старый дед.
– Ладно, давайте раскладываться, – скомандовал Наташка и пошел вдоль берега, набирая дрова для костра.
Ветка достала еду. Игорь разулся, закатал штаны и пошел в воду прилаживать авоську с водкой и вином так, чтобы она полностью оказалась под водой и при этом не побилась об камни на речных волнах.
Леха не был ничем занят и, встретившись с продавщицей взглядом, смутился. Она была постарше. Симпатичное личико с узким тонким подбородком было похоже на сердечко, только вид у женщины был усталый, а в больших темных глазах виднелась такая жуткая грусть и растерянность, как будто ее только что привели в новый мир и оставили без присмотра и объяснений.
– Меня Таня зовут, – представилась она, заметив взгляд Лехи.
– Ринат шашлык приготовил, может, мне мясо на шампуры насадить? – чтоб не молчать, спросил у нее Королев.
– Он все уже сделал, – так быстро ответила она, что Леха не знал, чем продолжить беседу, слез с камня и пошел искать крупные булыжники для кострища.
Плавник быстро прогорал, Наташка достал завернутые в газету шампуры с мясом и начал его жарить. Игорь открыл вино девушкам, но продавщица, краснея, попросила водки. Цыганков одобрил ее выбор и, разлив всем, замер.
– Чтобы все, Игорь, у тебя было хорошо, – искренне пожелала Ветка. Все кивнули, соглашаясь, и выпили.
– Че Ирка-то не пришла? – не мог больше держать в себе вопрос Леха.
– У нее работы в парикмахерской полно, – заметно поспешила с ответом Ветка и, пытаясь сгладить свою оплошность, объяснила: – Август, все с отпусков возвращаются, хотят перед работой получше выглядеть.
– Че-то я до нее никак дозвониться не могу, – упорно продолжил Леха, чувствуя, будто все, кроме него, знают почему, а ему не говорят.
Игорь, спасая Ветку, щедро разлил и, сам поздравив себя с днем рождения, выпил.
– Как в лагерь-то съездила? – стряхивая слезу и втягивая воздух через зубы, спросил Цыганков.
– Хорошо. Ребята такие интересные были, письма мне писать обещали. Привыкаешь к ним за месяц, я даже всплакнула на последнем костре, – сделав маленький глоток вина, улыбнулась Ветка. – Представляете, мы молнию видели, дождь начался. Мы под грибком спрятались. Вдруг совсем рядом ка-а-ак шарахнет, прямо в дерево. Оно как факел вспыхнуло, и с него щепки полетели.
– Загорелось? – Ринат снял первые шампуры и предложил их девушкам. Те отказались, и Леха с Игорем вгрызлись в мясо.
– Нет, не загорелось. Потом только подошли, посмотрели, обуглилось чуток.
– У нас в армии один парень из Казахстана рассказывал, как шаровая молния над степью летала. Тоже, говорит, ни хрена не подожгла.
Цыганков расправился со своей порцией и снова налил. Наташка молча пропустил, а его девушка выпила. На ее лице появился румянец, а в глазах загорелся безрадостный блеск.
– Мне когда четыре года было, – начала она, глядя поверх углей, где плавился воздух. – В сентябре, кажется. Я во дворе играла, и вдруг взрыв такой, аж земля затряслась, я перепугалась и в слезы, а отец смеется надо мной. Не бойся, дурочка, сказал, это войсковые учения. Небо потемнело, гул такой, самолеты сверху пролетели, он стоит, смотрит. Я в дом пошла, и вдруг отец влетает. Швырнул меня на пол и сверху прижал. Тут все стекла в избе вылетели. Он встал, глаза бешеные. Матерится, прикурить хочет и никак спички найти не может. Под ногами у него стекло хрустит. Он сказал: осторожно, не обрежься. Вот тут мы оба про маму вспомнили. Она на речку стирать пошла. Мы в огород, и на улицу. Она навстречу нам бежит. Подлетела, обняла, а у самой руки ходуном ходят. Зашла в дом, увидела стекло перебитое и как закричит. Отец бутылку достал, ей налил и сам выпил. Мать только одно повторяет: стена огня, стена огня. Через год мы из Федоровки уехали, отец уже ходил еле-еле. Помер в Чкаловске. Мать еще пять лет прожила. Болела все время. Я вот ничего, живу пока, вроде как тогда отец меня собой закрыл от взрыва. Может, потому что маленькая была, не взяло. В селе говорили, это бомбу фашистскую обезвредили. Я потом учительницу спросила, не было под Тоцком фашистов.
– Ядерное оружие испытывали, – пояснил, видимо, уже слышавший эту историю Ринат.
– На людях, что ли?
– Может, заряд не рассчитали, хрен его знает.
Цыганков хмыкнул и сходил к воде за холодной бутылкой.
– Я уже поеду скоро, – извиняясь, сказала Ветка. – У меня отец завтра в рейс уходит, его собрать надо, отгладить.
– Подожди, сейчас мясо доедим, вместе поедем, – сказал Ринат, беспокоясь за свою пьяную подругу.
– Хоть ты, Лех, со мной останешься? – спросил Игорь.
– Мне никуда завтра идти не надо, – чокнулся с ним Королев и выпил водки, холодной, как речная вода.
В прохладе и свежем воздухе ли было дело или в жирных шашлыках, но Леха с Игорем пьянели медленнее обычного.
– Вот мне двадцать один год, – сказал Цыганков, подкидывая сухой плавник в ненужный костер. – В ноябре у нас с тобой срок закончится, в армию пойдем, че-то не хочется.
– Если платину продадим, вернемся уже богатыми, – ответил Леха.
– Ты че, думаешь, Наташка нам все два года на сберкнижки долг будет списывать?
– Договоримся как-нибудь. Че, он возьмет наши пять тысяч и убежит с ними?
– Так-то оно так, только знаешь, я вот вспомнил… – Игорь замолк. Закат не задался, солнце скрыли плотные облака, и только оранжевые отблески пробивались через них, как свет ночника через занавески. – Помнишь, как я в детстве двадцать пять рублей нашел? По сколько нам тогда было? По семь? Деньги огромные, а как их потратить, неизвестно. Я сначала хотел мороженого, потом думаю, продавщица спросит, откуда у меня столько. Потом хотел велосипед купить, а как родителям объяснишь, откуда он взялся? С месяц меня этот четвертак мучил, так матери и отдал. Вот так и с этими деньгами выйдет.