Предметы искусства и обстановки — старинной и современной
Картины — Фарфор — Керамика — Ковры — Постельные принадлежности
Столовое белье — Рояль фабрики «Эрар» — Холодильник и т. д.
Вещи будут выставлены для осмотра в субботу, 6 апреля,
с 14 до 18 часов, а также утром, в дни продажи, с 10 до 12 часов.
Я открываю конверт с наклеенным четырехлистником. В нем лежат маленькие снимки, как для документов: на одном — Фредди, на другом — я, на третьем Гэй Орлова и на последнем — молодая женщина со светлыми волосами.
Там же я обнаруживаю незаполненный паспорт Доминиканской Республики.
Случайно перевернув фотографию светловолосой девушки, я читаю на обороте номер телефона, написанный синими чернилами, почерк неразборчивый, тот же, что и на открытке из Америки:
ПЕДРО: АНЖУ 15–28.
13
В скольких записных книжках сохранился еще этот номер телефона, мой номер? А может, это просто телефон чьей-то конторы, где меня можно было застать в определенный день после обеда?
Я набираю АНЖУ 15–28. Долгие гудки, но никто не подходит. Остались ли еще в пустой квартире, в комнате, где никто уже давно не живет, а сегодня вечером тщетно звонит телефон, следы моего присутствия?
Мне даже не надо звонить в справочную. Достаточно, оттолкнувшись ногой, повернуться в кожаном кресле Хютте. Передо мной ряды Боттенов и справочников. Один из них поменьше, в шевровом переплете, с бледно-зеленым шрифтом. Он-то мне и нужен. Все номера телефонов, которые только существовали в Париже за последние тридцать лет, напечатаны там вместе с адресами абонентов.
Я листаю его с бьющимся сердцем. Наконец вижу:
АНЖУ 15–28 — VIII округ, ул. Камбасерес, 10-бис.
Но другой боттеновский справочник, где телефоны расписаны по улицам, такого номера не дает:
КАМБАСЕРЕС (улица)
VIII округ
10-бис ОБЩЕСТВО ЮВЕЛИРОВ …. МИР 18–16
…… АТЕЛЬЕ МОД ……….. АНЖ 32–49
…… ПИЛЬГРАМ (Элен) …… ЭЛИ 05–31
…… РЕББЕНДЕР (предпр.).. МИР 12–08
…… ПАНСИОН ………….. АНЖ 50–52
…… С.Е.Ф.И.К. ……….. МИР 74–31
……………………….. МИР 74–32
……………………….. МИР 74–33
14
Некто по имени Педро. АНЖУ 15–28. Улица Камбасерес, 10-бис. Восьмой округ.
Работал он как будто в одной из дипломатических миссий Латинской Америки. На часах, оставленных Хютте на столе, уже два. Внизу, по авеню Ньель, проносятся редкие машины, и иногда я слышу скрежет тормозов у светофора.
Я листаю старые Боттены со списками посольств, миссий и работавших там дипломатов.
Доминиканская Республика
Авеню Мессины, 21 (VIII). КАРНО 10–18.
Н… Чрезвычайный посол и полномочный министр.
Доктор Густаво Х.Энрикес. Первый секретарь.
Доктор Сальвадор Э.Парадас. Второй секретарь
(с супругой), Эльзасская ул., 41 (X).
Доктор Бьенвенидо Карраско. Атташе.
Улица Декамп, 45 (XVI), ТРО 42–91.
Венесуэла
Улица Коперника, 11 (XVI). ПАССИ 72–29.
Канцелярия: ул. Ла Помп, 115 (XVI). ПАССИ 10–89.
Доктор Карло Аристимуно Колл. Чрезвычайный посол
и полномочный министр.
Хайме Пикон Фебрес. Советник.
Антонио Маритуб. Первый секретарь.
Антонио Бриуно. Атташе.
Полковник Х.Лопес-Мендес. Военный атташе.
Педро Салагоа. Торговый атташе.
Гватемала
Площадь Жоффра, 12 (VII). СЕГЮР 09–59.
Адам Мориск Риос. Временный поверенный.
Исмаэль Гонсалес Аревало. Секретарь.
Фредерико Мурго. Атташе.
Эквадор
Авеню Ваграм, 91 (XVII). ЭТУАЛЬ 17–89.
Гонсало Сальдумбиде. Чрезвычайный посол
и полномочный министр (с супругой).
Альберто Пуиг Аросемена. Первый секретарь (с супругой).
Альфредо Ганготена. Третий секретарь (с супругой).
Карлос Гусман. Атташе (с супругой). Авеню Иены, 21 (XVI).
Сальвадор
Рикес Вега. Чрезвычайный посол.
Майор Х.Г.Вичо. Военный атташе (с дочерью).
Ф.Капурро. Первый секретарь.
Луис…
Буквы пляшут. Кто я?
15
Вы сворачиваете налево, и вас поражает пустота и безмолвие этой части улицы Камбасерес. Ни одной машины. Я прохожу мимо особняка и зажмуриваюсь, ослепленный радужным сверканием люстры с хрустальными подвесками, висящей в вестибюле. Ее пронизывают солнечные лучи.
10-бис — узкий пятиэтажный дом. На втором этаже высокие окна. Напротив, на другой стороне улицы, стоит на посту полицейский.
Одна из створок входной двери открыта, на лестнице горит свет. Длинный коридор с серыми стенами. В глубине — дверь с забранными в переплет квадратиками стекол, которую я открываю с трудом из-за тугой пружины. Ковра на лестнице нет.
Я останавливаюсь перед дверью на втором этаже. Я решил спрашивать у всех жильцов по очереди, не был ли прежде номер их телефона АНЖУ 15–28, и в горле у меня стоит комок — я отдаю себе отчет, что этот вопрос может показаться несколько странным. На двери медная табличка. Я читаю: ЭЛЕН ПИЛЬГРАМ.
Звонок задребезжал тоненько, с перебоями. Я долго не отнимал от кнопки указательного пальца. Дверь приоткрыли. Показалась голова женщины с коротко стриженными пепельно-серыми волосами.
— Мадам… Я хотел бы узнать…
Она не спускала с меня взгляда очень светлых глаз. Трудно было сказать, сколько ей лет. Тридцать, пятьдесят?
— Ваш прежний номер телефона не АНЖУ 15–28?
Она нахмурилась:
— Да. А что?
Она распахнула дверь. На ней был мужской халат черного шелка.
— Почему вы об этом спрашиваете?
— Я… я жил здесь.
Она вышла на площадку и внимательно посмотрела на меня. Глаза ее внезапно округлились.
— Вы… вы… месье Макэвой?
— Да, — сказал я на всякий случай.
— Входите.
Она, по-моему, действительно была взволнована. Мы стояли лицом друг к другу посреди передней с выщербленным паркетом. В некоторых местах были вклеены кусочки линолеума.
— А вы не так уж изменились, — сказала она с улыбкой.
— Вы тоже.
— Вы еще помните меня?
— Я прекрасно вас помню, — сказал я.
— Приятно слышать…
Она посмотрела на меня с нежностью:
— Прошу вас…
Я последовал за ней в большую комнату с высоким потолком и теми самыми окнами, на которые я обратил внимание еще на улице. Так же как в передней, паркет был кое-где испорчен и прикрыт белыми шерстяными ковриками. Комнату окутывал янтарный свет осеннего солнца.
— Садитесь, пожалуйста…
Она указала мне на стоящий у стены диванчик с бархатными подушками и села сама, слева от меня.
— Странно увидеть вас снова, так… внезапно.
— Я шел мимо, — сказал я.
Сейчас она казалась мне моложе, чем раньше, когда я увидел ее в дверях. Ни одной морщинки — ни в уголках губ, ни у глаз, ни на лбу, и ее гладкое лицо никак не вязалось с седыми волосами.
— Мне кажется, у вас изменился цвет волос, — рискнул я.
— Что вы… я поседела в двадцать пять лет… И решила не красить волосы…
Мебели в комнате было немного. Напротив бархатного диванчика у противоположной стены стоял прямоугольный стол. А между окнами — старый манекен, обтянутый грязной материей песочного цвета, его неожиданное присутствие здесь наводило на мысль о портняжной мастерской. Впрочем, и на столике в углу я заметил швейную машинку.
— Вы узнаете комнату? — спросила она. — Видите… Вещи я сохранила…
Она махнула рукой в сторону манекена.
— Все это осталось от Дениз…
Дениз?
— Да, действительно, — сказал я, — здесь мало что изменилось.
— А Дениз? — спросила она нетерпеливо. — Как она?
— Ну… — сказал я, — я давно ее не видел…
— А…
Она разочарованно покачала головой, словно поняла, что не следует больше говорить об этой Дениз. Из чувства такта.
— Скажите… а вы… вы давно знали Дениз?
— Да… Нас познакомил Леон.
— Леон?
— Леон Ван Аллен.
— Ну как же, конечно, — произнес я, пораженный ее тоном, почти укоризненным, когда при имени «Леон» я не вспомнил в ту же минуту этого Леона Ван Аллена. — А как поживает Леон Ван Аллен? — спросил я.
— О… я уже года два-три ничего о нем не слышала… Он уехал в голландскую Гвиану, в Парамарибо… Организовал там школу танцев…
— Танцев?
— Да. До ателье Леон занимался балетом… Вы разве не знали?
— Знал, конечно. Просто забыл.
Она откинулась назад, чтобы опереться о стену, и затянула туже пояс халата.
— Ну а как жили вы?
— Я? Да никак, собственно…
— Вы уже не работаете в миссии Доминиканской Республики?
— Нет.
— Помните, вы предложили сделать мне доминиканский паспорт? Вы говорили, что в нашей жизни всегда следует принимать меры предосторожности и иметь одновременно несколько паспортов…
Это воспоминание позабавило ее. Она усмехнулась.
— Когда вы слышали о Дениз… в последний раз? — спросил я.
— Когда вы уехали с ней в Межев, она написала мне оттуда. А с тех пор ни слова.
Она вопросительно посмотрела на меня, но, видимо, не осмелилась задать прямой вопрос. Кто же такая эта Дениз? И какую роль играла она в моей жизни?
— Знаете, — сказал я, — бывают минуты, когда мне кажется, что я живу словно в тумане. У меня какие-то провалы в памяти… Периоды хандры… Проходя по этой улице, я позволил себе… подняться… чтобы… чтобы… вернуть…
Я тщетно искал точное слово, но это уже не имело значения, потому что она улыбалась, и по этой улыбке я понял, что мой поступок ее не удивил.
— Вы хотите сказать — вернуть доброе старое время?
— Да. Именно… Доброе старое время.
С низкого столика в изголовье дивана она взяла позолоченную коробку и открыла ее. В ней были сигареты.
— Нет, спасибо, — сказал я.
— Бросили? Это английские. Я же помню, вы курили только английские сигареты… Всякий раз, когда мы собирались здесь втроем, с Дениз, вы приносили мне полную сумку английских сигарет…
— Да, верно…
— Вы могли доставать их сколько угодно в Доминиканской миссии…
Я протянул руку к позолоченной коробке и взял сигарету, зажав ее между большим и указательным пальцами. Потом, не без опасения, сунул в рот. Закурив, она передала мне зажигалку. Мне пришлось чиркнуть несколько раз, прежде чем показалось пламя. Я затянулся. Но в ту же минуту ощутил болезненное покалывание и закашлялся.