28
«Объект: КУДРЕЗ, Дениз Иветт.
Родилась: в Париже, 21 декабря 1917-го, от Поля Кудреза и Генриэтты, урожденной Богарт.
Подданство: французское.
3 апреля 1939-го в мэрии XVII округа зарегистрировала брак с Джимми Педро Стерном, родившимся 30 сентября 1912 г. в Салониках (Греция), греческим подданным.
Мадемуазель Кудрез проживала по следующим адресам:
Аустерлицкая набережная, 9, Париж (XIII);
Римская улица, 97, Париж (XVII);
Отель «Кастилия», ул. Камбон, Париж (VIII);
ул. Камбасерес, 10-бис, Париж (VIII).
Мадемуазель Кудрез позировала фотографам журналов под именем Мут.
Потом работала манекенщицей у Ж.Ф., ул. Ла Боэси, 32; в дальнейшем стала компаньонкой некоего Ван Аллена, голландского подданного, открывшего ателье мод на сквере Оперы, 6, Париж (IX), в апреле 1941 г. Ателье просуществовало недолго — оно закрылось в январе 1945-го.
Мадемуазель Кудрез исчезла, пытаясь тайно пересечь франко-швейцарскую границу в феврале 1943-го. Расследование, проведенное в Межеве (Верхняя Савойя) и Аннемассе (Верхняя Савойя), не дало никаких результатов».
29
«Объект: СТЕРН, Джимми Педро.
Родился: в Салониках (Греция), 30 сентября 1912-го, от Джорджа Стерна и Джювии Сарано.
Подданство: греческое.
3 апреля 1939 г. в мэрии XVII округа зарегистрировал брак с Дениз Иветт Кудрез, французской подданной.
Где месье Стерн жил во Франции, неизвестно.
Сохранилась лишь гостиничная карточка, датированная февралем 1939-го, где указано, что некий месье Джимми Педро Стерн проживал в это время по адресу:
Отель «Линкольн», ул. Байар, 24, Париж (VIII).
Тот же адрес фигурирует в акте бракосочетания в мэрии XVII округа.
Отеля «Линкольн» более не существует.
На карточке отеля «Линкольн» стояло:
Имя: СТЕРН, Джимми Педро.
Адрес: улица Темных Лавок, 2, Рим (Италия).
Профессия: маклер.
Месье Джимми Педро Стерн исчез в 1940 году».
30
«Объект: МАКЭВОЙ, Педро.
Было очень трудно собрать какие-либо сведения о месье Педро Макэвое как в префектуре полиции, так и в адресном столе.
Нам сообщили, что некий Педро Макэвой, подданный Доминиканской Республики, работал в Доминиканской миссии в Париже и проживал в декабре 1940 года на бульваре Жюльен-Потен, 9, в Нейи-сюр-Сен.
В дальнейшем его следы теряются.
Судя по всему, месье Педро Макэвой покинул Францию во время последней войны.
Возможно также, что этот человек пользовался чужим именем или фальшивыми документами, как нередко случалось в те годы».
31
День рождения Дениз. В тот зимний вечер в Париже шел снег, но тут же таял, превращаясь в грязь. Людей поглощало метро, они торопливо шагали по улицам. На Фобур-Сент-Оноре сверкали витрины. Приближалось Рождество.
Я зашел к ювелиру — я так и вижу лицо этого человека. Его бороду, очки с дымчатыми стеклами. Я купил Дениз кольцо. Когда я вышел из магазина, снег падал по-прежнему. Я испугался, что Дениз не придет на свидание, и тогда впервые мне пришло в голову, что мы можем потерять друг друга в этом городе, среди снующих в спешке теней.
Но я уже не помню, звали меня в тот вечер Джимми или Педро, Стерн или Макэвой.
32
Вальпараисо. Она стоит на задней площадке трамвая, около окна, зажатая в толпе пассажиров, между человечком в темных очках и черноволосой женщиной с лицом мумии, пахнущей фиалковыми духами.
Скоро они все сойдут на остановке у площади Эчауррен, и она сможет сесть. Она только два раза в неделю ездит в Вальпараисо за покупками, потому что живет на холмах, в квартале Серро Алегре. Она снимает там дом, в котором открыла балетную школу.
Она не жалеет, что покинула Париж пять лет назад, — после того как сломала ногу в щиколотке и узнала, что больше не сможет танцевать. Тогда она решила уехать и порвать со всем, что было ее жизнью. Почему Вальпараисо? Потому что здесь у нее был хоть один знакомый — бывший танцор балетной труппы Куэваса.
Она не собирается возвращаться в Европу. Она навсегда останется жить там, на холмах, будет давать уроки в своей балетной школе и в конце концов забудет старые фотографии, висящие на стенах, — фотографии тех времен, когда она была в труппе полковника Базиля.
Она редко вспоминает о своей жизни до несчастного случая. В ее голове все смешалось. Она путает имена, места, даты. И все же одно воспоминание неизменно всплывает в ее голове, два раза в неделю, всегда в одно и то же время, в одном и том же месте, — воспоминание более четкое, чем остальные.
Это случается, когда трамвай, как и сегодня вечером, останавливается в нижней части проспекта Эррасурис. Тенистый, обсаженный деревьями проспект, полого поднимающийся вверх, напоминает ей улицу в Жуи-ан-Жоза, где она жила в детстве. У нее перед глазами стоит дом на углу улицы Доктора Курцена, плакучая ива, белая ограда, протестантский храм напротив и там внизу — ресторанчик «Робин Гуд». Она помнит одно воскресенье, так не похожее на все прочие, когда за ней приехала ее крестная.
Она ничего не знает об этой женщине и помнит только ее имя — Дениз. У нее была машина с открытым верхом. В то воскресенье ее сопровождал темноволосый мужчина. Они втроем ели мороженое и катались на лодке, а вечером, возвращаясь в Жуи-ан-Жоза, остановились на ярмарке. Она с этой Дениз, своей крестной, каталась на автоскутере, а темноволосый мужчина смотрел на них.
Она хотела бы знать о них больше. Их имена и фамилии. Где они жили? Что с ними стало? Она всегда задает себе эти вопросы, пока трамвай едет по проспекту Эррасурис, поднимаясь к кварталу Серро Алегре.
33
В тот вечер я сидел за столиком в баре при бакалейной лавке, куда меня когда-то привел Хютте, — она находилась прямо напротив Агентства, на авеню Ньель. На полках за стойкой разложены экзотические продукты: разные сорта чая, рахат-лукум, варенье из розовых лепестков, балтийская сельдь. Завсегдатаи бара, бывшие жокеи, вспоминали былое, показывая друг другу старые, замызганные фотографии лошадей, давно уже не участвующих в скачках.
Двое мужчин у стойки разговаривали вполголоса. Один из них был в пальто цвета палых листьев, доходившем ему почти до пят. Как и большинство посетителей, он был невысокого роста. Он повернулся, вероятно, для того, чтобы посмотреть на часы, висевшие над входной дверью, и его взгляд упал на мое лицо.
Он смертельно побледнел. И уставился на меня, разинув рот, вытаращив глаза.
Нахмурившись, он медленно подошел ко мне. Остановился перед моим столиком.
— Педро…
Он помял ткань моего пиджака у плеча.
— Педро, это ты? — Я не решался ответить. Он, видимо, смутился. Простите, — сказал он. — Вы не Педро Макэвой?
— Да, — сказал я быстро. — А что?
— Педро, ты… ты не узнаешь меня?
— Нет.
Он сел напротив.
— Педро… Я… Я Андре Вилдмер… — Он был потрясен. Он взял меня за руку. — Андре Вилдмер… Жокей… Ты меня не помнишь?
— Извините, — сказал я. — У меня провалы в памяти. Когда мы с вами встречались?
— Но… ты же прекрасно знаешь… Я, Фредди…
Это имя словно током ударило меня. Жокей. Бывший садовник в Вальбрезе рассказывал мне про какого-то жокея.
— Странно, — сказал я. — Один человек говорил мне о вас… В Вальбрезе…
Глаза его увлажнились. Из-за того, что он был навеселе? Или просто разволновался?
— Но послушай, Педро… Ты что, не помнишь, как мы с Фредди ездили в Вальбрез?..
— Смутно. Садовник в Вальбрезе мне как раз про это рассказывал…
— Педро… но, значит, ты жив?
Он крепко сжал мне руку. До боли.
— Да. А что?
— Ты… ты в Париже?
— Да. А что тут такого?
Он смотрел на меня потрясенный. Ему трудно было поверить, что я жив. Что же все-таки произошло?
Как бы мне хотелось все наконец узнать, но он, видимо, не решался прямо заговорить об этом.
— Я… Я живу в Живерни… в департаменте Уаза… — сказал он. — И… редко приезжаю в Париж… Выпьешь что-нибудь, Педро?
— «Мари Бризар».
— Идет, я тоже.
Он сам, не торопясь, разлил ликер в рюмки, и я подумал, что он нарочно тянет время.
— Педро… Так что же произошло?
— Когда?
Он разом осушил рюмку.
— Когда вы с Дениз пытались перейти швейцарскую границу.
Что я мог ему ответить?
— Мы так и не получили от вас никаких вестей. Фредди очень беспокоился… — Он снова наполнил рюмку. — Мы решили, что вы заблудились в этих снегах…
— Не стоило волноваться, — сказал я.
— А что с Дениз?
Я пожал плечами.
— Вы хорошо помните Дениз? — спросил я.
— Что ты, Педро, конечно… И потом, почему ты со мной на «вы»?
— Извини, старик, — сказал я. — Последнее время я что-то в плохой форме… Пытаюсь вспомнить те годы… Но все как в тумане…
— Понимаю. Это было так давно… Ты помнишь свадьбу Фредди?
Он улыбнулся.
— Не очень.
— В Ницце… Когда они с Гэй поженились…
— С Гэй Орловой?
— Ну разумеется, с Гэй Орловой… На ком еще он мог жениться!
Он был явно огорчен, что свадьба Фредди не вызвала у меня никаких воспоминаний.
— В Ницце… В русской церкви… Венчание… Без гражданской регистрации…
— В какой русской церкви?
— В маленькой церквушке с садом…
В той, о которой говорит в своем письме Хютте? Бывают все-таки загадочные совпадения…
— Ну конечно, — сказал я, — конечно… русская церквушка на улице Лоншан, с садом и приходской библиотекой…
— Так, значит, ты помнишь? Мы четверо были свидетелями… Держали венцы над головами Гэй и Фредди…
— Четверо?
— Ну да… ты, я, дед Гэй…
— Старик Джорджадзе?
— Ну да, Джорджадзе…
Фотография, где я снят в обществе Гэй и старого Джорджадзе, была наверняка сделана по этому случаю. Надо ему показать ее…
— А четвертый свидетель был твой друг Рубироза…
— Кто?
— Твой друг Рубироза… Порфирио… Доминиканский дипломат…