Я последовал за Эртером на веранду, выходившую на пруд. Слева от меня через пруд был перекинут горбатый мостик в китайском стиле, ведущий в то, второе бунгало. За стеклянными дверьми в резком свете двигались пары. Там танцевали. До нас доносились еле уловимые звуки музыки.
— Здесь всего несколько пар, — сказал он. — Боюсь, эта свадьба закончится оргией.
Он пожал плечами.
— Вы должны приехать к нам летом. У нас ужинают на веранде. Это так приятно.
Мы вернулись в ресторан, и Эртер затворил стеклянную дверь.
— Я приготовил вам легкий ужин, без затей.
Он жестом пригласил нас к столу. Они сели рядом, напротив меня.
— Какие вина вы предпочитаете? — спросил Эртер.
— Полагаюсь на вас.
— «Шато-петрюс»?
— Отличная мысль, Жан, — сказал Зонахидзе.
Подавал нам молодой человек в белой куртке. Свет бра, висевшего над столиком, бил мне прямо в глаза. Эртер и Зонахидзе оставались в тени, они наверняка посадили меня так нарочно, чтобы легче было разглядывать.
— Ну, Жан?
Эртер принялся за заливное, время от времени бросая на меня пронизывающие взгляды. У него были такие же темные волосы, как у Зонахидзе, и тоже крашеные. Сухая кожа, дряблые щеки и тонкие губы гурмана.
— Да-да… — прошептал он.
Я не переставая моргал — из-за света. Он разлил вино.
— Да-да… Мне кажется, я уже где-то вас видел.
— Настоящая головоломка, — произнес Зонахидзе. — И месье отказывается помочь нам…
Он, по-моему, вошел во вкус.
— Но может, вы не хотите больше говорить об этом? Предпочитаете остаться инкогнито?
— Вовсе нет, — улыбнулся я.
Молодой человек подал телятину.
— Чем вы занимаетесь? — спросил Эртер.
— Я проработал восемь лет в Частном сыскном агентстве Хютте.
Они ошарашенно уставились на меня.
— Но это наверняка не имеет отношения к моей прошлой жизни. Не принимайте этого в расчет.
— Странно, — заметил Эртер, пристально глядя на меня, — я бы не смог сказать, сколько вам лет.
— Наверное, из-за усов.
— Не будь у вас усов, — проговорил Зонахидзе, — мы, может, сразу бы вас узнали.
Он протянул руку и, приставив ладонь к моей верхней губе, чтобы закрыть усы, прищурился, словно портретист перед моделью.
— Чем больше я на вас гляжу, тем больше мне кажется, что вы появлялись в компании тех кутил… — начал Эртер.
— Но когда? — спросил Зонахидзе.
— Ну… очень давно… Мы уже целую вечность не работаем в ночных заведениях, Поль…
— Думаешь, еще в эпоху «Танагры»?
Эртер не сводил с меня глаз, и взгляд его становился все более напряженным.
— Простите, — сказал он, — вы не могли бы на минутку встать?
Я повиновался. Он оглядел меня с головы до ног, потом с ног до головы.
— Да-да, вы напоминаете мне одного нашего клиента… Тот же рост… Постойте…
Он поднял руку и замер, словно пытался удержать что-то, стремительно ускользавшее от него…
— Постойте, постойте… Все, я вспомнил, Поль… — Он торжествующе улыбнулся. — Можете сесть.
Эртер ликовал. Он не сомневался, что его сообщение поразит нас. С нарочитой церемонностью он подлил вина нам в бокалы.
— Так вот… Вы всегда приходили с одним человеком… таким же высоким… Может, даже выше… Не вспоминаешь, Поль?
— О каком времени ты говоришь? — спросил Зонахидзе.
— О временах «Танагры», само собой.
— Такой же высокий? — пробормотал себе под нос Зонахидзе. — В «Танагре»?
— Не помнишь? — Эртер пожал плечами.
Теперь пришла очередь Зонахидзе торжествующе улыбаться. Он кивнул.
— Помню…
— Ну?
— Степа.
— Правильно. Степа.
Зонахидзе повернулся ко мне.
— Вы знаете Степу?
— Может быть, — сказал я осторожно.
— Ну конечно, — подтвердил Эртер, — вы часто приходили со Степой… я уверен…
— Степа…
Судя по тому, как Зонахидзе его произносил, имя было русское.
— Он всегда заказывал оркестру «Алаверды»… — сказал Эртер. — Это кавказская песня…
— Помните? — спросил Зонахидзе, изо всех сил сжимая мне запястье. «Алаверды»…
Он начал насвистывать мелодию, и глаза его заблестели. Я тоже вдруг растрогался. Мне казалось, я узнаю эту мелодию.
Тут к Эртеру подошел официант, подававший нам ужин, и указал в глубину зала.
Там в полумраке за столиком, подперев ладонями голову, одиноко сидела женщина в бледно-голубом платье. О чем она думала?
— Новобрачная.
— Что она тут Делает? — спросил Эртер.
— Не знаю, — ответил официант.
— Ты не спросил, может, ей что-нибудь надо?
— Нет-нет, ей ничего не надо.
— А остальным?
— Они заказали еще десять бутылок «Крюгга».
Эртер пожал плечами.
— Меня это не касается.
Зонахидзе, не обращая внимания на новобрачную и на их разговор, настойчиво повторял:
— Ну… Степа… Вы помните Степу?
Он был так возбужден, что в конце концов я ответил ему с загадочной улыбкой:
— Да-да. Немного.
Он обернулся к Эртеру и торжественно произнес:
— Он помнит Степу.
— Я так и думал.
Официант, не двигаясь, стоял возле Эртера, и вид у него был растерянный.
— Месье, мне кажется, они займут спальни… Что делать?
— Я же говорил, эта свадьба плохо кончится… Ладно, старина, пусть себе… Нас это не касается…
Новобрачная по-прежнему неподвижно сидела за столиком. Только руки скрестила.
— Интересно, чего она там сидит в одиночестве? — сказал Эртер. Впрочем, нас это совершенно не касается.
И он махнул рукой, точно отгоняя муху.
— Вернемся к нашим баранам, — сказал он. — Значит, вы подтверждаете, что знали Степу?
— Да, — вздохнул я.
— Стало быть, вы принадлежали к их компании… А отличные были ребята, черт возьми, да, Поль?
— Да уж… Но все исчезли, — подавленно произнес Зонахидзе. — Вот только вы, мсье… Я рад, что нам удалось вас… локализовать… Вы были в компании Степы… Поздравляю… Та эпоха куда лучше нашей… а главное люди были иного сорта, не то что теперь…
— Главное — мы были моложе, — усмехнулся Эртер.
— Когда, в какие годы? — спросил я с бьющимся сердцем.
— Да мы все путаемся в датах, — сказал Зонахидзе. — Во всяком случае, до потопа…
Он внезапно помрачнел.
— Бывают же совпадения… — сказал Эртер.
Он встал, подошел к невысокой стойке в углу и вернулся к нам, листая газету. Потом протянул ее мне, указывая на объявление:
«Дочь, сын, внуки, племянники и внучатые племянники, а также друзья Жорж Сашер и Степа де Джагорьев — с прискорбием извещают о кончине Мари де Резан, воспоследовавшей 25 октября, на девяносто втором году жизни.
Погребение на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа после отпевания в кладбищенской часовне 4 ноября в 16 часов.
Заупокойная служба девятого дня состоится 5 ноября в русской православной церкви: Париж, XVI округ, ул. Клод-Лоррен, 19.
Специальные уведомления рассылаться не будут.»
— Так, значит, Степан жив? — спросил Зонахидзе. — Вы с ним видитесь?
— Нет, — сказал я.
— И правильно. Надо жить настоящим. Ну что, Жан, коньячку напоследок?
— Сейчас.
С этой минуты они, казалось, потеряли всякий интерес к Степе и к моему прошлому. Но это уже не имело значения. Я напал на какой-то след.
— Вы не дадите мне эту газету? — спросил я с деланным безразличием.
— Конечно, — сказал Эртер.
Мы чокнулись. Итак, от того, кем я был когда-то, остался лишь смутный силуэт в памяти двух барменов, да и то заслоненный наполовину фигурой некоего Степы де Джагорьева. А об этом Степе они ничего не слышали со времен «потопа», как выразился Зонахидзе.
— Значит, вы частный детектив? — спросил Эртер.
— Уже нет. Мой патрон ушел на покой.
— А вы? Продолжаете этим заниматься?
Не отвечая, я пожал плечами.
— Как бы то ни было, я рад с вами познакомиться. Приходите, вы всегда будете здесь желанным гостем.
Он уже встал и протягивал нам руку.
— Простите меня… Я вас выставляю, мне надо заняться бухгалтерией… А тут еще они… только оргий мне не хватало…
Он кивнул в сторону пруда.
— До свиданья, Жан.
— До свиданья, Поль.
Эртер задумчиво посмотрел на меня. И сказал, растягивая слова:
— Теперь, когда вы встали, у меня в памяти возникает совсем другой человек…
— Кто же? — спросил Зонахидзе.
— Один постоялец из отеля «Кастилия», который всегда возвращался поздно ночью… когда мы там работали…
Зонахидзе в свою очередь окинул меня взглядом.
— А что, — заметил он, — может, вы и жили когда-то в «Кастилии»…
Я растерянно улыбнулся.
Зонахидзе взял меня под руку, и мы направились к выходу. В зале стало еще темнее, чем раньше. Новобрачной в бледно-голубом платье за столиком уже не было. Когда мы вышли, с той стороны пруда до нас долетели всплески музыки и смех.
— Прошу вас, — обратился я к Зонахидзе, — если вам не трудно, напомните мне мелодию песни, которую заказывал этот, как его…
— Степа?
— Да.
Он стал насвистывать первые такты. Потом остановился.
— Вы хотите встретиться со Степой?
— Может быть.
Он с силой сжал мне руку.
— Скажите ему, что Зонахидзе часто думает о нем.
Его взгляд задержался на мне.
— Кто знает, может, Жан и прав. Вы были постояльцем отеля «Кастилия»… Постарайтесь вспомнить… отель «Кастилия», улица Камбон…
Я повернулся и открыл дверцу автомобиля. Кто-то съежился на переднем сиденье, прижавшись лбом к стеклу. Я наклонился и узнал новобрачную. Она спала, бледно-голубое платье задралось выше колен.
— Надо как-то от нее избавиться, — сказал Зонахидзе.
Я легонько потряс ее, но она не просыпалась. Тогда я обхватил ее за талию и с трудом вытащил из машины.
— Не можем же мы бросить ее прямо на землю, — сказал я и, подняв, отнес на руках в ресторан. Голова молодой женщины откинулась на мое плечо, светлые волосы ласкали шею. Пряный аромат духов напоминал мне что-то. Но что?
3
Было без четверти шесть. Я попросил шофера такси подождать меня на улочке Шарль-Мари-Видор, а сам пошел пешком к улице Клод-Лоррен, где находилась русская церковь.