Вреде вернулся через неделю. Мы договорились и обсудили с ним и с Бессоном все детали перехода через границу. Никогда еще Вреде не казался мне таким сердечным и достойным доверия. Его дружеская манера похлопывать собеседника по плечу, его светлые глаза и белые зубы, его предупредительность — все это нравилось мне, хотя Гэй Орлова часто повторяла, смеясь, что с русскими и поляками надо держать ухо востро.
В то утро, очень рано, мы с Дениз уложили свои вещи. Остальные еще спали, и нам не хотелось их будить. Я оставил Фредди записку.
Они ждали нас на обочине дороги, в черном автомобиле Бессона, том самом, который я видел в Саланше. Вреде сидел за рулем, Бессон рядом. Я сам открыл багажник, чтобы положить туда наши сумки и чемодан, и мы с Дениз устроились на заднем сиденье.
На протяжении всего пути мы не произнесли ни слова. Вреде, по-моему, нервничал.
Шел снег. Вреде вел машину медленно. Ехали мы по горным дорогам. Прошло часа два.
Только когда Вреде остановил машину и потребовал деньги, у меня появилось смутное тревожное предчувствие. Я протянул ему пачку купюр. Он пересчитал их. Потом повернулся к нам и улыбнулся мне. Он сказал, что теперь, прежде чем пересечь границу, нам надо ради большей безопасности разделиться. Я пойду пешком с Бессоном, а они с Дениз поедут с багажом на машине. Мы встретимся через час, у друзей, уже на той стороне… Он по-прежнему улыбался. Странной улыбкой, которую я и теперь еще вижу иногда в своих снах.
Мы с Бессоном вышли из машины. Дениз пересела вперед, к Вреде. Я посмотрел на нее, и снова у меня дрогнуло сердце от дурного предчувствия. Я хотел открыть дверцу и попросить ее выйти. Мы ушли бы вдвоем. Но я сказал себе, что подозрителен по природе и вечно что-то выдумываю. Дениз, казалось, не испытывала никакой тревоги и была в хорошем настроении. Она послала мне воздушный поцелуй.
В то утро на ней была шубка из скунса, свитер с пестрым узором и лыжные брюки Фредди. Ей было двадцать шесть лет. Светлые волосы, зеленые глаза, рост — метр шестьдесят пять. Наш багаж был невелик — две кожаные сумки и темно-коричневый чемоданчик.
Вреде, все так же улыбаясь, завел мотор. Дениз высунулась из опущенного окна, и я махнул ей на прощанье. Я провожал взглядом удалявшуюся машину. Я смотрел на нее, пока она не превратилась в черную точку.
Потом я пошел за Бессоном. Я видел его спину и следы на снегу. Внезапно он сказал, что отправится на разведку, потому что мы приближались к границе. И попросил подождать его.
Минут через десять я понял, что он не вернется. Зачем я втянул Дениз в эту западню? Изо всех сил я пытался отогнать от себя мысль, что и Вреде бросит Дениз и мы оба бесследно исчезнем…
По-прежнему валил снег. Я продолжал идти, тщетно пытаясь отыскать хоть какие-нибудь ориентиры. Я шел очень долго. Потом лег на снег. Вокруг меня все было белым-бело.
38
Я сошел с поезда в Саланше. Светило солнце. На вокзальной площади ждал автобус с заведенным мотором. Единственное такси, «Ситроен-19», стояло у тротуара. Я сел в него.
— В Межев, — сказал я шоферу.
Такси тронулось. Шофер, человек лет шестидесяти, с проседью в волосах, был в канадке с потертым меховым воротником. Он сосал леденец или Пастилку.
— Хороша погодка, а? — сказал он.
— Да…
Я смотрел в окно и пытался узнать дорогу, по которой мы тогда ехали, но без снега она выглядела совсем иначе. Освещенные солнцем пихты, лужайки, переплетенные ветви деревьев, образующие своды над дорогой, — богатство зеленых оттенков поражало меня.
— Ничего не узнаю, — сказал я шоферу.
— Вы здесь бывали?
— Да, но очень давно… и тогда лежал снег…
— Когда снег, здесь все по-другому.
Он вынул из кармана круглую металлическую коробочку и протянул мне.
— Хотите?
— Спасибо.
Он тоже взял пастилку.
— Я уже неделю как бросил курить… И доктор мне посоветовал сосать пастилки… А вы-то курите?
— Я тоже бросил… Скажите… Вы из Межева?
— Да, месье.
— У меня были здесь знакомые… Интересно, что с ними стало. Например, я знал одного типа по имени Боб Бессон…
Он чуть притормозил и обернулся.
— Робер? Тренер?
— Да.
Он кивнул.
— Я учился с ним в школе.
— И что с ним стало?
— Он умер. Разбился, прыгая с трамплина, несколько лет назад.
— Вот как…
— Он мог бы сделать что-то стоящее… Но… Вы знали его?
— Так, немного…
— Роберу слишком рано вскружили голову… Такие у него были клиенты… — Он открыл металлическую коробочку и взял пастилку. — Он разбился и мгновенно умер.
Автобус ехал за нами метрах в двадцати. Небесно-голубой автобус.
— Он очень дружил с одним русским, да? — спросил я.
— С русским? Бессон дружил с русским? — Он не понимал, что я хочу сказать. — Знаете, в общем, Бессон был не слишком-то привлекательным человеком… И никогда нельзя было знать, что у него на уме…
Я понял, что он больше ничего не скажет о Бессоне.
— В Межеве есть шале «Южный Крест»?
— «Южный Крест»? Тут много шале с таким названием…
Он снова протянул мне коробку с пастилками. Я взял одну.
— То шале стояло прямо над дорогой.
— Над какой дорогой?
Действительно — над какой? Та, что возникала в моих воспоминаниях, была похожа на любую горную дорогу. Как ее найти? Шале, может быть, уже не существует… А если и существует…
Я наклонился к шоферу. Мой подбородок коснулся мехового воротника его куртки.
— Отвезите меня назад, на вокзал в Саланш, — сказал я.
Он обернулся. Вид у него был удивленный.
— Как вам будет угодно, месье.
39
«Объект: ГОВАРД ДЕ ЛЮЦ, Альфред, Жан.
Родился: в Порт-Луи (остров Маврикий), 30 июля 1912-го, от ГОВАРД ДЕ ЛЮЦА, Жозефа Симети и Луизы, урожденной ФУКЕРО.
Подданство: британское (и американское).
Месье Говард де Люц проживал по адресам:
Замок Сен-Лазар, Вальбрез (Орн);
Ул. Рейнуар, 23, Париж (XVI);
Отель «Шатобриан», ул. Сирк, 18, Париж (VIII);
Авеню Монтеня, 53, Париж (VIII);
Авеню Маршала Лиоте, 25, Париж (XVI).
В Париже месье Говард де Люц, Альфред Жан, не имел определенной профессии.
С 1934 по 1939 г. он занимался изучением рынка сбыта и скупкой старинной мебели для одного поселившегося во Франции греческого подданного, некоего Джимми Стерна, и совершил в связи с этим длительное путешествие в Соединенные Штаты, откуда была родом его бабушка.
Хотя месье Говард де Люц происходил из французской семьи с острова Маврикий, у него было двойное подданство — британское и американское.
В 1950 г. месье Говард де Люц покинул Францию и обосновался в Полинезии, на острове Падипи, возле Бора-Бора (острова Общества)».
К этой карточке была приложена записка следующего содержания:
«Дорогой месье, приношу Вам свои извинения за опоздание, с которым посылаю имеющиеся в нашем распоряжении сведения о месье Говард де Люце. Получить их оказалось очень трудно: месье Говард де Люц, будучи британским (и американским) подданным, не оставил ни малейшего следа в наших службах.
Примите мои искренние пожелания Вам и Хютте.
Ж.-П.Бернарди».
40
«Дорогой Хютте, на будущей неделе я уезжаю из Парижа на тихоокеанский остров — у меня есть слабая надежда найти там человека, который сможет рассказать мне, какой же все-таки была моя жизнь. Мы как будто дружили с ним в юности.
До сих пор мне все казалось таким хаотичным и раздробленным… Какие-то лоскутки, обрывки чего-то возвращались ко мне неожиданно, по ходу моих поисков… Но может, в конечном счете это и есть жизнь.
Только моя ли? Или другого человека, в шкуру которого я влез?
Я напишу Вам оттуда.
Надеюсь, у Вас в Ницце все идет хорошо и Вы получили должность библиотекаря, которой так добивались, — там, где все напоминает Вам детство».
41
«ОТЕЙ 54–73: ГАРАЖ «КОМЕТА», ул. Фуко, 5, Париж (XVI)».
42
Улица выходит на набережную перед садами Трокадеро, по-моему, именно здесь живет Уолдо Блант, американский пианист, которого я как-то провожал домой, — он был первым мужем Гэй Орловой.
Судя по тому, как заржавела большая железная дверь, гараж давно закрыт. Над дверью, на серой стене, еще можно прочесть надпись, хотя синие буквы почти стерлись: «ГАРАЖ «КОМЕТА».
На втором этаже, справа, окно со спущенной оранжевой шторой. Спальня? Контора? Может, в этой комнате и находился тот русский, когда я позвонил ему из Межева по номеру ОТЕЙ 54–73? Чем занимался он в гараже «Комета»? Как это узнать? Когда стоишь перед заброшенным зданием, все кажется таким бесконечно далеким…
Я пошел назад, но задержался на набережной. Я смотрел на проезжавшие мимо машины, на огни на том берегу Сены, у Марсова поля. Какая-то частичка моей жизни, быть может, продолжала существовать там, в маленькой квартирке вблизи садов Трокадеро, и, может, кто-то, кто там бывал, еще помнит обо мне.
43
На первом этаже дома на углу улиц Рюд и Сайгонской у окна стоит женщина. Светит солнце. Чуть поодаль, на тротуаре, дети играют в мяч. Они все время кричат «Педро» — должно быть, так зовут одного из них. Они то и дело окликают его. Эти звонкие детские выкрики «Педро» как-то странно звенят в воздухе.
Из окна ей не видно детей. Педро. Она знала человека, которого так звали, но очень давно. Под крики, смех и глухие удары мяча, отскакивающего от стены, она пытается вспомнить, когда же это было. Ну да, конечно. В то время она служила манекенщицей у Алекса Маги. Там она познакомилась с Дениз, блондинкой с азиатскими чертами лица, — она тоже работала у этого модельера. Они сразу друг другу понравились.
Эта Дениз жила с неким Педро. Скорее всего латиноамериканцем. Во всяком случае, она помнит, что Педро работал в миссии. Высокий брюнет — его лицо с неожиданной четкостью всплывает в ее памяти. Она могла бы узнать Педро даже сейчас, хотя, наверное, он сильно постарел.