Недавно их переманила другая радиостанция, пообещав вещание на три штата, и в настоящий момент они находились в трехнедельном отпуске, готовясь к выходу их новой программы, на самом деле той же старой, с прежними Маком и Шелли у микрофона и прежним режимом, как в студии, так и вне ее. Все эти годы пять дней в неделю они вставали в четыре утра и ложились спать в восемь вечера. А вот в этот вынужденный перерыв словно с цепи сорвались («Совершенно одичали, подошли к той черте, после которой уже невозможно найти обратный путь к цивилизации», — заявлял Мак), бодрствовали до десяти вечера, иногда до полуночи, спали до шести, а однажды проснулись в десять минут восьмого.
В «Пендлтоне» они поселились недавно, купили квартиру «3-Ж» только десятью месяцами раньше. В этот вечер относительное уединение кабинки в ресторане «У Топпера» их особенно устраивало, потому что разговор, так уж вышло, плавно перетек в обсуждение их соседей по старинному особняку.
Тема эта возникла, потому что они заметили в дальнем конце вестибюля Сайлеса Кинсли, когда метрдотель подошел к ним, чтобы отвести к их столику. Он и еще какой-то мужчина одевались, чтобы выйти в дождь. Компания Сайлеса специализировалась на гражданском законодательстве, но до того, как выйти на пенсию четырьмя годами раньше, Сайлес был их личным адвокатом. Они любили Нору, им недоставало общения с ней так же, как всем, кто ее знал, и именно обед в квартире Кинсли убедил их продать свою квартиру в районе Дубовая Роща и переселиться на Холм Теней, в самое сердце города.
Хотя встреча с Сайлесом и подвигла их на разговор о соседях, о нем они практически не говорили, потому что он на сплетни не вдохновлял. Милый, обаятельный, а вся его эксцентричность состояла в одном — он совершенно зациклился на истории «Пендлтона». Но эта навязчивость казалась нормальной и безвредной в сравнении с интересами их непосредственного соседа, Филдинга Уделла. Между собой Шелли и Мак называли Уделла Цыпленком Цыпой или просто Цыпой.
— Этим утром я вышла из квартиры, чтобы взять газету, и Цыпа стоял в коридоре, подбирая с пола принесенную ему обычную груду корреспонденции. Курьер, наверное, обожает старину Цыпу. Еще несколько лет, и он сможет обеспечить себе пристойную пенсию только с одного этого счета. Прежде чем я успела схватить газету и нырнуть в квартиру, Цыпа спросил, известно ли мне, что случилось с мытником.
— Ты сделала вид, что у тебя проблемы со слухом.
— Не думаю, что я смогу провернуть это снова. Теперь он знает, что мы работаем на радио, а для этого надо иметь хороший слух.
— У тебя внезапно начался приступ аритмии?
— Это твоя отговорка. Он никогда не поверит, что у нас обоих больное сердце. Мы слишком для этого молоды.
— Так ты знаешь, что случилось с мытником?
— Я ответила, что среди моих знакомых есть парочка Мытников, но у них все в полном порядке.
— Ты моя любимая жена. И что он тебе сказал?
— Он сказал, что все виды мытников обречены на вымирание, и последствия будут катастрофические.
— Они такие всегда. А что такое мытник?
— Как выясняется, растение. Пользуется популярностью у всех жвачных животных.
— Коров?
— Коров, овец, коз, возможно, и снежного человека.
— Снежный человек — жвачное животное?
— Знаешь, он всеядный, то есть отправляет в пасть все, что захочется, — мытник, кошек, маленьких детей.
— У меня есть одна версия насчет снежного человека. — Мак насупился. — Я знаю, она очень неоднозначная. Но моя версия такова — снежного человека не существует.
— Радикально. С ней ты точно получишь три часа эфирного времени в субботней программе Айана Паннетта[36] на «От побережья до побережья».
— Так в чем катастрофа?
— Некоторые травы растут в изобилии лишь рядом с мытником, а других трав будет много, только если их опылят первые травы. Я, возможно, что-то и путаю, потому что тогда меня занимали мысли о самоубийстве. Но итог я помню точно — возникнет биологическая цепная реакция, которая приведет к исчезновению тысячи видов трав.
— А что же мы посадим на нашей лужайке?
— В квартире у нас нет лужайки.
— Не думай только о себе. А как же пригороды?
— Если их обитателям не придется выкашивать лужайки, они будут больше времени проводить у радиоприемников, — указала Шелли. — Знаешь, я не верю, что ты способен на такую экстраполяцию — с мытника на весь мир.
— Как я понимаю, Цыпа экстраполировал, так что ты в курсе.
— Да, экстраполировал и по доброте душевной поделился со мной результатами. Потеряв травы, мы потеряем всех жвачных животных. Это означает, что мы потеряем источник мяса, молока, сыра, шерсти, кожи, костяной муки и оленьих рогов, которые вешают над камином в охотничьих домиках. Начнется голод. Обувь останется только из кожзаменителя.
Отпив вина, Мик сменил тему:
— Сегодня я видел Микки Дайма в «Баттеруортсе».
— По-моему, не очень хорошее название для магазина мужской одежды.
— У них распродажа галстуков.
— Похоже на сироп для блинов.
— Десятки, может, и сотни стоек с галстуками. Я видел Дайма, а он меня — нет.
— Милый, когда ты изображаешь манекен, то никому не под силу отличить тебя от настоящего.
— Его интересовали шелковые галстуки. Но сначала он достал из пачки влажную салфетку и протер руки.
Шелли щелкнула указательным пальцем по стакану с вином.
— То же самое он проделал, когда я увидела его в отделе свежих фруктов супермаркета «Вся еда». Он понюхал салфетку?
— Просто уткнулся в нее носом. Я даже подумал, а не пропитываются ли эти влажные салфетки кокаином.
— Просто этому человеку нравится отдушка влажных салфеток.
— Как только его руки стали чистыми, он начал теребить шелковые галстуки.
— Теребить?
Мак показал на матерчатой салфетке, как это делается.
Шелли принялась обмахиваться винной картой, словно лицезрение этого действа воспламенило ее либидо.
— От него мурашки бегут по коже.
— Он понюхал несколько.
— Понюхал галстуки? Только не говори, что еще и полизал.
— Нет. Возможно, только намеревался. Шелковые галстуки определенно его возбуждали.
— И сколько это продолжалось?
— Я наблюдал за ним минут пять. Потом ушел. Не хотел присутствовать при оргазме.
После того как вежливая официантка остановилась у их столика, чтобы сказать, какое сегодня блюдо от шеф-повара, и отошла, Шелли заметила:
— С такой матерью Дайм никак не мог стать нормальным человеком.
— Если по-честному, мы встречались с ней лишь однажды, — Маку становилось не по себе, когда о мертвых отзывались плохо. — Может, в тот день она просто была не в себе.
— Рената Дайм сказала мне, что она бессмертна.
— Тем не менее она умерла.
— Готова спорить, это стало для нее сюрпризом.
— Она имела в виду, что обретет бессмертие через книги, — предположил Мак.
— Мы оба пытались прочитать одну, помнишь?
Он вздохнул.
— У меня из глаз пошла кровь.
Снаружи завыла сирена, и водители прижали свои автомобили к тротуару, чтобы пропустить патрульную машину с включенными сине-красными мигалками. Когда копы промчались вниз по Холму Теней, Мак Ривс взглянул на «Пендлтон», стоящий на вершине. И хотя патрульная машина не имела никакого отношения к величественному старому особняку, Маку вдруг показалось, что выглядит особняк не так, как обычно, не приглашает к себе, а, наоборот, отталкивает. Его вдруг охватило предчувствие беды, по телу пробежала дрожь.
От Шелли это не укрылось.
— Что не так? — спросила она.
— Ничего. Не знаю. Может, разговор о Ренате Дайм портит мне настроение.
— Тогда мы больше не будем говорить о ней.
Глава 26Здесь и там
Микки Дайм
Он не знал, что произошло с трупами. Он не знал, почему помещение ЦООУ изменилось. Он не знал, что будет дальше.
Наконец решил, что ему лучше вернуться в квартиру. Фотографии его матери, ее мебель, вещи, которые она любила, позволили бы ему оказаться ближе к ней, насколько это возможно. А эта близость и воспоминания могли направить его на путь истинный. Подсказать, что надо делать.
Если бы не сработало, возможно, ему пришлось бы пойти и разобраться со Спаркл и Айрис. Он, в конце концов, чувствовал себя отвергнутым так же, как пятнадцать лет тому назад, когда официантка из коктейль-холла унизила его своим отказом. Он ощущал себя маленьким и глупым, когда она дала ему от ворот поворот, но насколько улучшилось его настроение после того, как он получил все, что хотел, от нее самой, ее сестры и ее подруги, как быстро восстановилось и самоуважение, и прекрасное расположение духа.
Когда он вышел из помещения ЦООУ, выяснилось, что коридор изменился ничуть не меньше. Стал грязным и замусоренным. Половина потолочных светильников не горели. На стенах и потолке поселилась плесень, местами черная, местами светящаяся желтым. Пахло плохо, определенно не эссенцией лайма или шелковым бельем.
Потеряв ориентацию, Микки двинулся направо, от северного лифта, на котором собирался подняться в свою квартиру. Осколки флуоресцентных трубок хрустели под ногами, от мусора на полу, потревоженного его шагами, поднимался неприятный, терпкий запах.
За постом службы безопасности, за квартирой управляющего, под потолком висел маленький телевизор. На экране от центра к периферии пульсировали кольца синего цвета. Микки приблизился к телевизору на восемь или десять шагов, когда из него раздался механический голос:
— Взрослый мужчина. Каштановые волосы. Карие глаза. Подвал. Западное крыло. Уничтожить. Уничтожить.
Это стало последней каплей. «Пендлтон» в мгновение ока превратился в руины. Мертвые Джерри и Клик исчезли. Все стало, каким быть не могло. А тут еще какой-то хрен призывает убить его. Что ж, не получится. Микки убивал сам, его как раз не убивали.
Сильные действуют, слабые реагируют. Микки повел себя как сильный, достал пистолет и одним выстрелом разбил экран.