– Ну, конечно, случайно, Жанна. Ты же меня знаешь. Разве я посмею что-нибудь подумать…
Жанна гневно на меня сверкнула глазами.
– Именно, Лобов. Я тебя хорошо знаю.
Я вздохнул. И промолчал. Я знал, что сейчас с Жанной лучше не спорить. Иначе она может очень запросто вышвырнуть меня за дверь, так ничего и не сказав. Уж кто-кто, а я Жанну хорошо знал. Она точно не будет считаться с моими литературными способностями. Тем более, что она в них всегда сомневалась.
– Что, Лобов? Напал не след? Вновь нарвался на излюбленный тип женщины? Пустой, как пробка. И развратной, как… – Жанна запнулась, не решившись на продолжение. Такие обороты были не в ее стиле.
Я вновь промолчал. Мне только оставалось ждать. Ждать, пока она сама не успокоится. Пока выскажется до конца. И в ее монологе я пытался уловить что-то для себя важное.
– Кит казался таким счастливым рядом с этой обезьянкой. Я никогда таким счастливым его не видела, – Жанна наморщила лоб, словно от невыносимой боли. Жанна все-таки любила своего мужа.
– Он смотрел только на эту обезьянку. И никого рядом не замечал. Он даже не заметил меня, хотя я находилась совсем рядом. Я присела на соседнюю лавку. И не отрываясь наблюдала за ними. Кит влюбленными глазами… Да, Лобов, я знаю, что такое влюбленные глаза? Именно такими глазами он и пожирал эту мартышку с ног до головы. А она… Она, по-моему, совсем к нему оставалась равнодушной. Она погладила его по растрепанной шевелюре, совсем как маленького. И мне почему-то именно в этот момент показалось, что она гораздо старше его. Хотя на вид ей было не больше. Я помню, что тогда внезапно пошел дождь. И она, как дурочка, вскочила со скамейки. И подставила лицо дождю. По-моему, она просто не хотела смотреть на Алешу. А потом они громко рассмеялась. И куда-то утащила его. Может быть, она просто заметила меня. Она была такой хитрющей, эта мартышка! А у меня, сам понимаешь, не было никакого желания бежать за ними вприпрыжку. А может быть, я очень стара. Как ты думаешь, Лобов?
Жанна замолчала. И зажгла следующую сигарету.
– По-моему, она дурочка, Костя. А Алеша, насколько я его знаю, никогда не любил дурочек.
– Конечное Жанна, – с готовностью поддержал я ее. – Кит сколько раз говорил мне, что любит исключительно интеллектуалок.
– Правда? – словно за соломинку, уцепилась за мои слова Жанна. И мне впервые в жизни стало по-настоящему ее жаль.
Но она тут же взяла себя в руки. И ее лицо вновь стало непроницаемым. И она усмехнулась.
– Я, естественно, даже не заикнулась, что видела его с ней. Я выдержала, Лобов, – и она гордо встряхнула своей пышной прической. – Я же не дура. Я отлично поняла, что Кита лучше не трогать. Им все равно не суждено быть вместе. Так зачем рушить самой нашу жизнь?
Почему она была в этом уверена. Мне угадать было трудно. Я и не пытался. Я давно смирился, что женские проницательность и чутье для меня всегда останутся непокоренной вершиной.
Жанна, – осторожно начал я. – Ты случайно не знаешь, Жанна, где сейчас Вера? – и тут же поспешно добавил: – Это очень для меня важно, Жанна. Очень.
Жанна презрительно оглядела меня с ног до головы. И засмеялась:
– Не могу же я лишить тебя последнего куска хлеба, Лобов, – и она вновь внимательно посмотрела на мои помятые штаны. И старую футболку, выглядывавшую из-под старого летнего пальто.
– Теперь я понимаю, Лобов, почему ты так и не женился.
– Почему? – искренне спросил я. Потому что сам этого никогда не понимал.
– Ты любишь тип женщин, которых брать в жены было бы величайшей глупостью. А ты не настолько глуп.
Я учтиво поклонился. Это был единственный комплимент за наше многолетнее знакомство.
И Жанна вышла в соседнюю комнату. И через несколько минут вернулась с конвертом. И бросила его мне в руки. На конверте стоял Верин адрес.
– Устраивает, Лобов?
Для признательности я не нашел слов. И только развел руками.
– Это ее последнее письмо Алеше. Оно пришло, когда его уже… – Жанна запнулась и поспешно от меня отвернулась. Она так не хотела, чтобы я видел ее слезы. И добавила, чуть дрожащим голосом: – Когда его уже… Уже не стало…
Я тактично выдержал паузу.
– Жанна, – тихонько и вкрадчиво обратился я к ней. Она резко обернулась. И ее светлые глаза гневно сверкнули.
– Нет, Лобов. Этого письма я тебе никогда не отдам. Если он… Он, твой лучший друг тебе ничего не говорил об этом… Я никогда не отдам тебе это письмо, Лобов. Это было его, Кита. Очень личное. Очень сокровенное. Пусть оно с ним и умрет. Я их сожгу, Лобов.
Да, эта женщина несомненно горячо любила моего старого товарища.
– Хорошо, Жанна, – покорно согласился я, зная, что сопротивляться бесполезно. – К тому же это не настолько важно.
– Скажи только, она много ему писала?
– Все семь лет, пока мы с Лешей были вместе. Все семь лет приходили эти письма. А до этого, – Жанна развела руками. – Как знать? Насколько мне известно, она успела побывать в Африке, – и Жанна презрительно скривилась.
– В Африке? – такого не ожидал и я.
– Ты знаешь, Лобов. По-моему, ей там и место. И зачем она вернулась? – Жанна повела плечами. И почему-то спросила. – А ты, Лобов, был в Африке?
Я отрицательно покачал головой.
– Вот именно, Лобов.
Но что этим она хотела сказать. Я не понял.
Жанна схватила сумочку. И стала собираться.
И я понял, что наш разговор был закончен. И мне пора сматываться.
И все-таки просто так я уйти не мог. Я близко подошел к Жанне. И взял ее за руку. И крепко пожал. И прикоснулся губами к ее руке.
– Спасибо, Жанна.
Жанна нахмурилась. И все-таки в ее лице я уже не читал знакомого мне презрения.
– Все у тебя будет хорошо, Жанна. Все у тебя образуется, Жанна.
Что я еще мог ей сказать? И как еще успокоить?
– Я в этом не сомневаюсь, Лобов, – как можно тверже ответила она мне.
А я, закрывая за собой дверь. С сожалением подумал, как часто был к ней не справедлив. А она так горячо любила моего единственного друга. И только теперь понял, насколько ей больно. И насколько мужественно она переносит эту боль. И я впервые за свое многолетнее творчество пожалел, что такие женщины никогда не были героинями моего романа. И совершенно напрасно.
… Я и не подозревал о существовании этого города на планете.
Только я очутился в нем. И огляделся. Я сразу понял. Что в этом городе живет Вера. И только она могла отыскать этот город на планете. И этот город был удивительно похож на нее. Маленький, шустренький, утонувший в зелени, очень жизнелюбивый. Я не мог понять, как в таком крохотном городишке могло уместиться столько людей, столько машин, столько деревьев и столько жизни. Казалось, вся наша планета уместилась в одном городке.
– Вам куда? – широко улыбнулся мне таксист. И открыл дверцу машины.
Я достал конверт с адресом Веры.
– Улица вечерних услад, – не без усмешки прочитал я, усаживаясь на заднее сиденье красного автомобиля. – Если такая улица существует, конечно.
– Вы приезжий? – вновь улыбаясь спросил таксист. И не дожидаясь ответа, продолжил. – Нас туристы балуют редко. Почему-то. Может быть потому, что у нас нет моря. А только маленькое озерцо. Как вы думаете?
Я пожал плечами.
– Но зато у вас есть вечерние услады.
– О! – таксист добродушно рассмеялся. – Эта улица лучшая в нашем городе. – Даже бульвар медовой пыльцы не идет с ней ни в какое сравнение. Я уже не говорю о переулке медной сирени.
– Я и не подозревал, что на свете существует Медная сирень, – ответил я, не скрывая иронии. Но таксист не разбирался в скептически настроенных струнах моей души.
– А какая по вашему должна быть сирень? – удивленно спросил он меня.
– Сирень? – я на секунду задумался. – Я привык считать, что сирень сиреневого цвета. Как медь медного.
Таксист с нескрываемым сочувствием оглядел меня с ног до головы.
– Сразу видно, что вы приезжий, – вздохнул он.
Я уставился в окно. И ослепительно яркая смесь красок, в которые были выкрашены дома и машины. Вызвала в моих глазах слезы. Я зажмурился. Но разговаривать у меня не было никакого желания. Что нельзя было сказать о моем таксисте.
– А вечером… – мечтательно протянул он. – Вы хотя бы дождитесь вечера. Вечером они так пахнут!
– Кто? – не понял я, прервав свои мысли.
– Услады. Так цветы называются. Ими вся улица усажена.
– И кто же их так назвал, если не секрет? – я с заметным волнением ждал ответа таксиста. Но он не замечал моего волнения.
– Кто? – он поморщился, словно вспоминая. – Да я уж и не припомню. Наверно, народное творчество. Уж очень сладко пахнут эти цветы.
– Интересный у нас народ, – я уже не скрывал своего сарказма. Но таксист по-прежнему ничего не замечал. Он оживился. И с неменьшим энтузиазмом продолжил свою болтовню.
– По вечерам всех влюбленных тянет именно на эту улицу. Там так сладко пахнет. Иногда эту улицу называют улицей влюбленных сердец.
– Оригинально, – не выдержал я.
– Природа не бывает оригинальной, молодой человек. Она бывает только естественной. Мы не боимся повторов. Может быть поэтому в нашем городе не прижилась злость. И так легко прижились ночные услады.
– А я, честно говоря, думал, что вечерние услады – это женщины, – с притворным разочарованием вздохнул я. Не знаю почему, но мне хотелось позлить этого ярого патриота своего города. Как я и предполагал, он бурно отреагировал на мои слова.
– В нашем городе есть такие заведения, – и в его голосе уже не слышались дружелюбные нотки. Голос стал монотонным и низким. – Но ради этого не стоило сюда приезжать. Можно было заглянуть в любой другой город. И вы бы не прогадали.
И таксист резко притормозил машину. И я со всей силы ударился о заднюю спинку сиденья.
– Всего доброго. Мы приехали, – и таксист даже не повернулся, когда я протянул ему деньги.
Я открыл дверцу. И на секунду застыл. Я почему-то не мог уйти просто так. Ничего не сказав на прощанье этому добродушному человеку.