Она блеснула злыми глазами. Но промолчала.
– Я приехала к Киту, Костя. Чтобы сказать… Да, рассказать о своем замужестве. Я не хотела больше, чтобы он мне писал, звонил. Я устала от него. К тому же он мог все напортить. Ты пойми, Костя. Мне уже за сорок. Я уже свое отпорхала.
– Ну что ты, Вера. Ты по-прежнему молода и привлекательна.
Вера отмахнулась.
– Ты ужасно вежлив, Лоб. Это наследственное. Но ты внимательно. Внимательно взгляни, – и она ткнула пальцем в какую-то точку на лице. – Видишь – морщинка. А вон еще. И еще.
Вера взяла мою руку. И приложила к своему лицу. Лицо почему-то было шершавым.
– Понял, Лоб?
– Ничего я не понял.
– Потому что ты можешь жить один. А я… Во всяком случае замужество дает хоть какую-то гарантию. Уверенность, что ли… И как я мог подумать, что передо мной прежняя Вера. Идиот!
– А Кит это не понимал, – продолжала Вера. – Хотя почему-то каждый раз женился. Я встретилась с ним в скверике. И почему-то пошел дождь. И он, помню, предложил мне пробежаться босиком. До гостиницы, где я остановилась. Но я разозлилась.
– Ты мальчишка, Кит. Когда ты повзрослеешь?
Со злостью крикнула я ему. Но он закрыл мой рот ладонью. И поцеловал. Еще раз, еще. Он целовал, помню, как-то отчаянно. Как-то безнадежно. Словно в последний раз. Словно хотел заранее отдать все оставшиеся поцелуи мне. Я вырвалась. Я закричала:
– Я не могу больше! Леша! Я не могу! Понимаешь, это идиотизм! Всю жизнь встречаться! Всю жизнь расставаться! Всю жизнь любить других и быть при этом вместе! Я не хочу больше так!
– Но ведь ты меня любишь, Вера? – он посмотрел в мои глаза. Так жалобно. Так робко. И как-то по – собачьи преданно. И я не выдержала. И отвернулась.
– Но ведь ты меня любишь, Вера? – повторил он дрожащим голосом.
Я отрицательно помотала головой.
– Нет, Леша. Я тебя не люблю. Надо быть слепым, чтобы ото не видеть. – И я повернулась к нему лицом. И уже выдержала взгляд.
– Это правда, Вера? – и его голос стал тверже. Словно он что-то решил для себя. – Это правда, Вера?
– Правда, Леша.
– Неужели так легко можно бросать людей?
Он уже не смотрел на меня. А смотрел куда-то вверх. На небо. Дождь уже кончился. И, помню, на небе появилась радуга.
– Ведь даже так собак не бросают, Вера. А людей почему-то можно.
Мне стало его ужасно жалко. Я нежно погладила его по плечу. И тоже посмотрела на небо. И заметила радугу. Не знаю почему, но я обрадовалась этому. Я захлопала в ладоши. И закричала:
– Кит, смотри! Ну, смотри же! Какая красивая! Считай. Кит! Сколько цветов! Фиолетовый, розовый…
Я осеклась. Его лицо было бледным. И губы дрожали. И глаза. Его черные-черные глаза были словно мертвые. И не отрываясь смотрели на радугу.
– Загадай желание, Леша. И оно обязательно сбудется, – это было единственным. Что я могла сказать ему в утешение.
– Я уже загадал, Вера, – и он протянул мне руку. – До свидания, Вера.
– Поцелуемся? – предложила я. Мне хотелось сделать ему приятное. Хотя бы на прощанье.
Мы прикоснулись друг к другу сжатыми губами. Мы поцеловались, как дети. Помню, его губы были ледяными. И мне на секунду показалось, что я целую мраморную статую.
– Твое желание обязательно сбудется, Леша.
Но он уже повернулся ко мне спиной. И пошел прочь. Я долго ему смотрела вслед. Очень долго. Я даже не знаю почему. Мне хотелось его запомнить. Такая хрупкая, мальчишечья фигура. И плащик совсем короткий. И такие же помятые штаны. Прямо как у тебя, Лоб. Я даже сцапала за ним шаг. Поверь, Костя, этот шаг был сделан. Но потом… Потом я вновь заметила радугу. И успокоилась. Я поверила… Почему-то поверила. Что его желание обязательно сбудется…
– Оно сбылось, Вера, – глухо выдавил я сквозь зубы.
В ее глазах промелькнул страх. Но тут же исчез. Она поджала губы. И стряхнула со своих залатанных джинс пепел от сигареты. И громко вздохнула. Чтобы я услышал, и услышал. И не отрываясь наблюдал за этой маленькой мартышкой. Так безумно влюбленной в жизнь. И так легко способной отнять эту жизнь у другого. Она, по-моему, этого до конца так и ни поняла. Она была способна понять только дождь, радугу, вечерние услады. А чело – век… А на человека ей было глубоко наплевать. Безмозглое развратное существо. И меня переполняла злоба. И лицо мое пере – косилось в ядовитой усмешке.
– Ну что, Вера, – и губы мои скривились. – Ловко ты на-училась классифицировать любовь. Так, значит, навязчивая идея, говоришь, была у Кита? А как ты вообще можешь судить о любви, если понятия не имеешь, что это такое. – И я медленно стал на нее наступать. – Слышишь, твои маленькие обезьяньи мозги не способны узнать любовь. И твое маленькое обезьянье сердечко не способно почувствовать любовь.
Вера не на шутку испугалась. И закрыла лицо руками. Я действительно был в этот момент малопривлекателен. И напоминал кровожадного палача. Я силой оторвал ее руки от лица. И Вера громко вскрикнула. Я стал трясти ее за плечи. И страшная ненависть к этой женщине проступала наружу. Но как с ней поступить – я не знал.
И вдруг. Вдруг я почувствовал ее руки. Ее сухие прохладные руки. Скользнувшие по моей спине.
– Ты что, Вера? – вскрикнул я.
И увидел ее глаза. И осекся. Я не подозревал, что глаза могут быть такими. Они горели таким ярким пламенем. Что казалось вот-вот сожгут меня до пепла. И в них прочитывалось все. И страх. И желание. И любовь. И отчаяние. И, конечно, страсть. Жаркая и откровенная страсть. Способная безжалостно испепелить мое тело до тла. И на мгновенье мои руки расслабились. И она воспользовалась этим. И со всей силы притянула меня к себе. И вдруг я услышал запах, исходящий от этой женщины. Это был запах земли. Сухой, потрескавшейся земли, на которой ничто не росло. Это был запах одинокого мира. И там, среди этих сухих комков земли я увидел Кита. Он беспомощно оглядывался кругом. И не звал о помощи. И его глаза были почему-то совсем бледными. Словно навсегда потеряли свой черный цвет.
Я встряхнул головой, словно после тяжелого сна. И со всей силы отшвырнул ее от себя. Вера не упала. Она умела сохранять равновесие, эта чертовка. Она прищурила свои глаза. И забросила руки за голову.
– А ты, оказывается, хулиган, Лоб. И сильнющий такой, ух!
– Когда-то ты меня научила драться, Вера.
– Ты оказался способным учеником, Лоб. Жаль, что только не всему тебя научила.
Я схватил ее за руку. И крепко сжал.
– Перестань, Вера!
Она вырвалась. Захохотала. Встряхнула своими путаными лохматыми волосами. И, как девчонка, выбежала за дверь.
Вскоре она вернулась. И в ее руках лежала охапка изумрудных свежих цветов.
– Какая прелесть, Лоб. Ну посмотри, какая прелесть! – И она ткнула охапку цветов в мое лицо. Я уткнулся лицом во влажные зеленые лепестки. И моя голова закружилась от пьянящего аромата. И я увидел землю, влажную, взрыхленную, богатую землю. Усыпанную цветами. И среди этих цветов места для моего друга Лешки уже не нашлось.
– Это герань, Вера? – спросил я ее, чтобы позлить. Отлично зная название этих цветов.
Я не ошибся. Вера обиженно надула губы. И бросила цветы на диван.
– Эти цветы называются услады, Лобов. Вечерние услады.
– Я не слышал о таких цветах, Вера, – вновь солгал я.
– Слышал, Костя. Но почему-то забыл, – Вера не смотрела на меня. Веру это явно задело. – Впрочем, прошлое часто забывается. Особенно, если оно незначительно.
Я вновь назло ей промолчал в ответ.
– Я автор этих цветов. Я их сочинила. Вот ты бы мог такое сочинить, сочинитель?
Я чистосердечно признался, что на такое не способен.
Вера резко оживилась. Захлопала в ладоши. Меня часто удивляла ее внезапная смена настроения. И я ей часто в этом завидовал.
– Вот видишь? – Вера показала мне язы. – Я гораздо талантливей тебя, Лоб! Разве не так?
– А разве я когда-нибудь отрицал это?
Вера обвила мою шею руками. И уткнулась остреньким носиком в мою спину.
– Ты такой славный, Лоб.
– И что дальше, Вера?
– Я не Вера, Лоб.
Я взял ее за руки. И повернулся к ней лицом.
– А кто ты?
– Для тебя я Вера, Лоб. И для твоего милого обаятельного отца тоже была Верой. И для… – Вера сморщила лобик. И вздохнула. Так она выражала свою печаль. – И для бедного дурачка Кита тоже была Верой…
– Кто ты? – перебил я ее.
– А сегодня… Сейчас… Сейчас я… Венера, – и она от неловкости закусила губу.
Я не выдержал. И расхохотался во весь голос.
– Вера! Ну, Вера! Уж от кого-кого, а от тебя я такого в жизни не ожидал. Я всегда считал, что вкус у тебя есть. Единственное, чем ты владела в совершенстве, так это вкусом. Но Венера! Венера превзошла все мои ожидания! Ты меня сразила наповал, Вера. Ой, простите, Венера! Мне теперь только остается застрелиться. – И я приложил палец к виску. И вновь во весь голос расхохотался.
– Не издевайся, Лобов, – Вера вертела в руках какую-то безвкусную фарфоровую статуэтку. И не смотрела на меня. – Думаешь, я не соображаю? Но ты ведь ничего не знаешь, Лоб. Я придумываю имена, которые необходимы моим близким людям. Вам нужна была Вера. Ему… Ему нужна Венера. Я это сразу поняла.
– Ну, – я развел руками. – Теперь я легко могу представить твоего супруга. А почему не Сюзанна? Или Корнелия? Или твой супруг астроном? И помешан на звездах? Но, если честно, имя Венера хорошо исключительно для звезд. Имена звезд не нужны людям. Имена звезд хороши только для звезд, Вера.
– Для него я звезда, Костя, если хочешь. И он меня любит.
– А кто тебя не любил, Вера? Назови мне его имя. И я поставлю ему памятник за стойкость.
Вера поежилась. И поставила статуэтку на место. Под стекло низкого бежевого буфета.
– В таком случае поставь себе памятник, Лоб. И я каждое утро к его подножью буду приносить свежие услады.
Я, честно говоря, растерялся. И, честно говоря, не знал, что ответить.
Вера приблизилась ко мне. И заглянула в глаза.