Цель курсов: дать научную подготовку к сельскохозяйственной, общественной, частной и педагогической деятельности. Значение же их было очень велико. Вопрос о высшем женском образовании в дореволюционной России оставался все еще очень острым. «С любовью относились к курсам и преподаватели и слушательницы. Женская аудитория того времени, - вспоминает Д. Н, Прянишников, - отличалась особой чуткостью и отзывчивостью, дорожила «своими» курсами, как «не казенным» учреждением, но в то же время это был филиал академии». Курс обучения был рассчитан на четыре года, летняя практика проходила на подмосковных фермах. Лекции читали преподаватели Московской сельскохозяйственной академии, ассистенты вели практические занятия. Голицынские высшие женские сельскохозяйственные курсы сыграли большую роль в развитии высшего женского образования в России, в подготовке специалистов сельского хозяйства.
Вернемся теперь в начало века и посмотрим, что происходило в меблированных комнатах «Княжий двор».
Здесь осенью 1904 года ненадолго останавливался А. М. Горький. Этот год был для него полным счастливых событий, встреч и горестных потерь. Вместе с актерами Московского Художественного театра, а также с А. П. Чеховым, Ф. И. Шаляпиным, Н. Э. Бауманом он встречал этот Новый, 1904 год. 17 января 1904 года Горький присутствовал в Художественном театре на чествовании А. П. Чехова в связи с 25-летием его литературной деятельности, а через полгода приехал проводить своего дорогого друга в последний путь. Осенью 1904 года Горький опять в Москве. На сей раз он остановился в меблированных комнатах «Княжий двор», где принимал С. Т. Морозова.
Знакомство Горького с этим незаурядным человеком, «замечательным человеком, гениальнейшим ребенком», как назвал его К. С. Станиславский, купцом, вложившим немалые средства в строительство Московского Художественного театра, увлеченно рассуждавшим об учении Маркса и гении Пушкина, произошло в осенние дни 1902 года. «…Я встретил Савву Морозова за кулисами Художественного театра, - театр спешно готовился открыть сезон в новом помещении, в Камергерском переулке», - писал А. М. Горький в очерке «Савва Морозов», С. Т. Морозов стоял в перепачканном известью сюртуке, с рулеткой в руках; вместе со слесарями и электротехниками он «трудился как простой мастер, удивляя специалистов своим знанием электротехнического дела», - вспоминал К. С. Станиславский. Горького же он поразил своей кипучей энергией, широтой и глубиной познаний и интересов, но, главное, верным ощущением эпохи, духа времени. «…В словах Саввы Морозова не прикрыто ничем взвизгивала та жгучая боль предчувствия неизбежной катастрофы, которую резко ощущали почти все честные люди накануне кровавых событий японской войны и 905 года. Эта боль и тревога были знакомы мне; естественно, что они возбуждали у меня симпатию к Морозову», - писал Горький в упомянутом очерке. Вскоре они стали друзьями, даже на «ты», и встречались каждый раз, когда Горький приезжал в Москву. Вот как описывает одну из этих встреч Алексей Максимович:
«Как-то осенью, дождливым днем, он сидел у меня в комнате гостиницы «Княжий двор», молча пил крепкий чай и назойливо стучал пальцами по столу. Дождь хлестал в окно, по стеклам текли потоки воды, было очень скучно, казалось, что вот стекла размоет, вода хлынет в комнату и потопит нас.
- Что с тобой? - спросил я.
- Сплю плохо, - неохотно ответил Савва, сморщив лицо. - Вижу дурацкие сны…
…И вдруг, вскочив, он забегал по комнате, нервно взвизгивая и скаля зубы:
- Нет, подумай! Эта бесшабашная сволочь, эти анархисты в мундирах сановников, - вот! - затеяли войну. Японцы бьют нас, как мальчишек, а они шутки шутят, шуточки!… Бессмысленно, преступно…
Сразу оборвав свои крики, - точно оступился и упал, - он остановился среди комнаты спрашивая:
- Неужели и это пройдет безнаказанно для них? И снова сел к столу, жадно глотая остывший чай». Последний раз они виделись 9 января 1905 года. Вскоре после этой встречи Савва Морозов уехал за границу и там застрелился. Горький писал, что когда прочитал телеграмму о его смерти, то пережил час острой боли… «Жалко этого человека… Затравили его, как медведя, маленькие, злые и жадные собаки…»
В 1910 году в «Княжьем дворе» поселился знаменитый русский живописец Василий Иванович Суриков. Окно его комнаты на третьем этаже выходило на Волхонку. Внучка В. И. Сурикова, писательница Н. П. Кончаловская, вспоминает, как еще маленькой девочкой бывала у дедушки в гостях в «Княжьем дворе»: «Внутри было мрачно, тихо, холодно. Широкие длинные коридоры… были всегда безлюдны, казалось, здесь никто не живет. А жили там в высоких и больших комнатах подолгу - годами. Среди жильцов было много знаменитостей: композитор Гречанинов, скульптор Опекушин, профессор Северцов. Был даже особый корпус, где останавливались проездом исключительно художники. Там, бывало, постоянно жил Репин».
К В. И. Сурикову в «Княжий двор» приходили друзья: актриса Малого театра В. О. Массалитинова, балерина, последовательница Айседоры Дункан Н. Ф. Тиан, поэт М. А. Волошин. С Волошиным Сурикова связывала давняя дружба. Василий Иванович рассказывал ему о своей жизни, а Волошин записывал все, что запоминал. Позже он написал на основе этих записей биографию В. И. Сурикова, «ту биографию, - пишет Н. Кончаловская, - без которой не обходился ни один автор научного или художественного труда о Сурикове».
В этой же комнате, куда приходили друзья, была и мастерская художника. Здесь, в «Княжьем дворе», он работал над полотном «Посещение царевной женского монастыря». Маленькая Наталья Кончаловская позировала В. И. Сурикову: «Он надевал на меня царевнин наряд, взятый напрокат в костюмерной Большого театра, - бармы, оплечье и кокошник. Я стояла, переступая с ноги на ногу, и терпеливо позировала. Бармы и кокошник были тяжелы, платье мне было велико, рукава волочились по полу…»
В «Княжьем дворе» В. И. Суриков прожил несколько лет, с перерывами. В 1914 году он опять поселился здесь после болезни. Дочь выбрала ему комнату на первом этаже, чтобы Василию Ивановичу легче было выходить на воздух. Комната оказалась сырой, больные легкие Сурикова не выдержали. Пришлось навсегда покинуть «Княжий двор». Художника на лето отвезли в Крым, но оттуда он вернулся совсем больным. Последним жильем В. И. Сурикова в Москве, как и А. Н. Островского, был номер в гостинице «Дрезден», где в начале 1916 года В. И. Суриков скончался от двустороннего воспаления легких.
В «Княжьем дворе» останавливались и жили также художник Н. Милиоти, писатель И. Бунин и другие. И наконец, перед самой Октябрьской революцией, в 1917 году, в «Княжьем дворе» поместилась Ломжинская учебная дирекция (министерства народного просвещения Польши), эвакуированная в Москву в числе многих польских, в частности варшавских, учебных заведений. Шла первая мировая война. Назревала революция.
ПОСЛЕ ОКТЯБРЯ
После Великой Октябрьской социалистической революции старый голицынский особняк, меблированные комнаты «Княжий двор» и все службы были национализированы. У дома появился новый хозяин - народ.
В первые годы Советской власти в этом доме продолжали работать Голицынские сельскохозяйственные курсы. В 1922 году здание заняли Московский лесной (или лесотехнический) институт и Московский народный лесотехникум. В 1925 году техникум переехал на территорию Погонно-Лосинопетровского учебного лесничества. К этому времени из дома № 14 выехал и лесной институт, три факультета которого готовили инженеров-лесотехнологов (механиков и химиков) и лесоводов-мелиораторов. Среди профессоров института мы снова встречаем имя выдающегося ученого С. А. Чаплыгипа. Здесь же преподавали известный ботаник В. М. Арциховский и О. Ю. Шмидт, жизнь которого с этого времени оказалась тесно связанной с Волхонкой, 14.
В бывших меблированных комнатах «Княжий двор» в первые годы Советской власти помещались общежития. В 1920 году здесь было Третье общежитие Наркоминдела. Осенью этого года в общежитии останавливался временно исполнявший тогда роль дипкурьера И. Эренбург (он жил здесь еще в меблированных комнатах «Княжий двор» - в 1904 году, будучи гимназистом). Впоследствии он вспоминал: «…Коменданта Третьего общежития Наркоминдела звали товарищем Адамом; но, если говорить откровенно, Адамом чувствовал себя я: я оказался в раю, откуда меня легко могли выгнать… Товарищ Адам поселил нас в комнате, которая не отапливалась, и все же «Княжий двор» был раем». Потом все-таки начали топить, и стало уютнее. «По вечерам, - вспоминает Эренбург, - к нам часто приходили друзья. Почти каждый вечер приходил Б. Л. Пастернак, который жил в соседнем доме. Мы спорили о мировых событиях, о поединке между футуристами и имажинистами…»
В 1920-е - первой половине 30-х годов Б. Л. Пастернак жил в главном доме, в квартире JSfb 9. Здесь у него останавливался известный советский поэт Николай Тихонов.
В правом флигеле ансамбля бывшей голицынской усадьбы в начале 20-х годов было общежитие студентов Московского лесного института. В нем в 1923 году жил некоторое время у друзей будущий академик, лауреат Ленинской премии, ученый-генетик, а тогда только принятый во 2-й Московский государственный университет 16-летний студент Н. П. Дубинин. В книге «Вечное движение» (М., 1973) он вспоминает об этих счастливых и трудных днях: «Думал ли я, сидя вечерами в садике внутри двора, какие бури будут бушевать в Институте философии (Институт философии АН СССР и в настоящее время работает в доме № 14. - Е. М.) в адрес генетики, да и в мой адрес, как затем в этих же стенах -наступит признание генетики, понимание ее роли! А тогда, в те вечера осени 1923 года, мирный, большой, темный дом, казалось, спал, укрывшись за высокими сумрачными деревьями… Прошло какое-то время, и я перешел в общежитие университета, находившееся на Смоленском бульваре в доме 15».
Флигель этот, украшенный портиком, скромно и безмолвно почти два века игравший роль служебного, зажил полнокровной жизнью после Октября. Ему суждено было стать колыбелью Большой советской энциклопедии.