ад средним окном второго, парадного, этажа и нарядные филенки над окнами первого этажа объединил широкий балкон. Его изящные парапеты с вписанными в круги цветками и сейчас украшают главный, восточный фасад дома. Более скромный балкон симметрично расположен на дворовом, западном фасаде. Таким образом была достигнута особая выразительность в архитектуре особняка. А оставшиеся от барочной постройки ризалиты оживляли объем дома, создавали богатую игру света и тени на фасаде. Заглубленные двухосе-вые части фасада по сторонам портика объединены рустом в виде полуциркульной арки, которой отвечают парадные с полуциркульным завершением двери. Подъезды же М. Ф. Казаков выделил скромными портиками дорического ордера с изящной балюстрадой над ними. Углы здания были обработаны широким ленточным рустом; к нашему времени сохранилась рустовка только первого этажа торцевого фасада, выходящего на Волхонку. И наконец, главный, восточный фасад был украшен еще веерными сандриками над окнами первого этажа. Они тоже сохранились.
Как уже упоминалось, М. Ф. Казаков перестроил и правый флигель: его центр также украшен портиком, но четырехколонным, а боковые крылья обработаны, как и в главном доме, ленточным рустом. Так подчеркивалось единство ансамбля. Насколько был изменен левый флигель, сейчас сказать невозможно, поскольку он полностью перестроен, но на плане 1802 года показан четырехколонный портик, позднее утраченный.
Что же касается внутренней планировки главного дома - анфиладное построение парадных залов второго этажа, характерное для того времени, в основном сохранилось до наших дней; сохранился и ряд старых филенчатых дверей. На первом этаже можно и сейчас увидеть сводчатые потолки.
В архитектурных альбомах М. Ф. Казакова воспроизведены фасад, разрез и два поэтажных плана дома М. М. Голицына, выполненные в 1775 году. Дом был двухэтажным до 1928 года, когда для разместившейся в нем Коммунистической академии его надстроили двумя этажами. Внешний же вид первых двух этажей современного дома № 14 совпадает за исключением небольших деталей с тем, который запечатлен М. Ф. Казаковым два столетия назад.
Итак, в начале 1775 года Екатерина II прибыла в Москву.
Французский дипломат Корберон, приехавший туда 12 августа 1775 года, был приглашен в Пречистенский дворец и оставил такое описание его в дневнике от 10 сентября 1775 года: «Нынешний дворец недавно устроен; это весьма искусное соединение деревянных и каменных домов, принадлежащих частным лицам; наружный вход украшен колоннами; за прихожей очень большая зала, за которою другая тоже большая, в которой императрица принимает иностранных министров. Дальше следует еще более просторная зала, она тянется в длину всей постройки и состоит из двух комнат, разделенных посередине колоннами; в первой императрица играет, а вторая служит для танцев».
Осуществленный вариант дворца несколько отличался от подписанного Екатериной чертежа. К сожалению, до нас дошли только разрез по копии XIX века и изображение иконостаса дворцовой церкви во имя Антония и Феодосия; фасад не найден. Со стороны Волхонки дворец сомкнулся с домом М. М. Голицына и имел два портика: левый - с пандусом, ведущим в вестибюль, и правый - отвечающий дворцовой церкви. Из вестибюля можно было пройти в огромный тронный зал, о котором писал Корберон, с высокими окнами и троном под сенью. Все помещения, в том числе и дворцовая церковь, были двухсветными. За залом для игр и танцев находилось еще шесть небольших служебных комнат, из последней ступени вели в дом Долгорукова (№ 16), а из зала для приема иностранных министров - переход с двумя печами в дом Голицына.
Екатерина вместе с двором и сыном - будущим императором Павлом I - поселилась во дворце, но он ей не нравился: зимой там было холодно, летом в окна неслись ароматы конюшен Колымажного двора… Она и вообще-то не любила Москвы, о чем писала в своих «Записках», и здесь ее все раздражало: она называла дворец «торжеством путаницы» и жаловалась, что в кабинете ей приходилось сидеть «между тремя дверями и тремя окнами», потому что весь дворец состоял из дверей. «Я в жизнь мою столько не видала их», - восклицала Екатерина. Тем не менее М. Ф. Казаков в мае 1775 года получил за строительство дворца звание архитектора.
Дворец не был рассчитан на долгое пребывание Екатерины, и именно поэтому его в спешке построили не на фундаменте, а на сваях. Уже в 1776 году был дан указ о разборке его деревянной части, но дело затянулось до 1779 года, когда наконец ее перевезли на Воробьевы горы. Иконостас дворцовой церкви перенесли в Кремль, в церковь Петра и Павла (в бывш. М. Николаевском дворце). В дом вернулись Голицыны.
М. М. Голицын умер в 1807 году. За пять лет до его смерти был снят план принадлежавшего ему владения. На нем видно, что центральную часть всей большой площади занимает главный двухэтажный дом, перед ним курдонер с цветником, по правую и левую сторону - флигеля, о которых уже шла речь и будет идти дальше, с внутренними двориками, за главным домом - большой сад, двор, на территории два колодца, по границам владения - нежилые и частично жилые одноэтажные и двухэтажные каменные и деревянные строения. Прямо перед домом - высокие каменные ворота, со стороны Волхонки показаны еще одни каменные ворота, не дошедшие до наших дней. Этот план с некоторыми изменениями, касающимися левого флигеля и построек относительно западного фасада дома, оставался неизменным до начала XX века для дальнейших многочисленных пересъемок землемерами и архитекторами, вызванных, в частности, прошениями в Московскую городскую управу о перестройках погребов, левого флигеля и прочих некапитальных строительных работах в течение второй половины XIX века.
ДОМ «ИЗВЕСТНОГО СТАРИЧКА»
М. М. Голицын от брака с А. А. Строгановой, умножившей своим громадным приданым и без того огромное состояние одного из богатейших людей России, имел семерых детей.
После смерти Голицына хозяином дома становится его сын С. М. Голицын, родившийся в 1774 году. При нем на не раз уже упоминавшихся больших каменных воротах появляются причудливо вплетенные в изящную кованую решетку его инициалы - вензель «С. М. Г.».
Имя С. М. Голицына было хорошо известно и в Петербурге и в Москве. И весь XIX век, и в начале XX дом его называли не иначе, как «дом Сергея Михайловича Голицына», и никто не путал этот дом с другими домами Голицыных. Большую часть жизни он провел в этом доме, предпочитая, правда, летом находиться в принадлежавшем ему тогда загородном имении Кузьминки (или Влахернское).
Как и было принято в дворянской среде, еще ребенком Голицын был записан в лейб-гвардии Измайловский полк сержантом, в 1785 году произведен в офицеры, а десять лет спустя в чине капитана оставил военную службу. С этого момента высокие должности так и посыпались на него. Его грудь украшали почти все российские гражданские ордена первых степеней, он был действительным тайным советником и членом Государственного совета.
В силу своего положения в обществе Сергей Михайлович имел обширный круг знакомств. Общее мнение было таково, что князь не блистал ни умом, ни образованием, но был честен, добр, прямодушен, обладал «рыцарско-барским духом», по словам автора книги «Старая Москва» Д. И. Никифорова.
29 апреля 1830 года Голицын был назначен попечителем Московского учебного округа. 12 мая университетские профессора представлялись новому попечителю, и, если судить по записи в дневнике профессора Московского университета, известного историка М. П. Погодина, благоприятного впечатления князь не произвел: «…Ни слова общего. Невежа и думает исправлять просвещение. Больно смотреть». Довольно язвительно о нем высказывался и А. И. Герцен в «Былом и думах»: «Голицын был удивительный человек; он долго не мог привыкнуть к тому беспорядку, что когда профессор болен, то и лекции нет; он думал, что следующий по очереди должен был его заменить, так что отцу Терновскому пришлось бы иной раз читать в клинике о женских болезнях, а акушеру Рихтеру толковать бессеменное зачатие».
С. М. Голицын, что называется, не сошелся с профессурой Московского университета. П. А. Вяземский записал 3 сентября 1830 года: «Последние дни августа провел в Москве. Был бал 26-го у князя Сергея Михайловича (Голицына). Странно, что был бал у него, но и то странно, что у куратора не было ни одного члена университетского. Наши вельможи думают, что ученость нельзя впускать в гостиную. Голицын, как шталмейстер, который конюшнею заведывает, но лошадей к себе не пускает».
С середины марта до середины июля 1830 года в Москве жил А. С. Пушкин, уже помолвленный в мае этого года с Н. Н. Гончаровой. Точного свидетельства о том, что он был в доме князя Голицына, нет, за исключением краткого упоминания дома Сергея Михайловича в списке аристократических салонов, которые посещал А. С. Пушкин в 1825 - 1830 годах, составленном Н. П. Чулковым. Тем не менее И. Л. Андроников в книге «Лермонтов. Исследования и находки» (М., 1968), приводя воспоминания В. И. Анненковой, урожденной Бухариной, о встрече с Пушкиным на балу, предполагает, что этот бал был в начале лета 1830 года в доме князя Голицына. Но и помимо бала А. С. Пушкин, очевидно, бывал в доме С. М. Голицына.
Еще до постройки Пречистенского дворца в доме М. М. Голицына (сына Михаила Михайловича «младшего») была устроена домовая церковь Рождества Богородицы - на втором этаже правого крыла здания. Она сохранялась до Великой Октябрьской социалистической революции.
Письмо московского почт-директора А. Я. Булгакова к брату от 18 февраля 1831 года - единственное пока свидетельство о намерениях А. С. Пушкина венчаться в домовой церкви князя Голицына: «Сегодня свадьба Пушкина наконец. С его стороны посажеными Вяземский и гр. Потемкина, а со стороны невесты Ив. Ал. Нарышкин и А. П. Малиновская. Хотели венчать их в домовой церкви Кн. Серг. Мих. Голицына, но Филарет не позволяет. Собирались его упрашивать; видно в домовых нельзя, но я помню, что у Обольянинова обвенчали Сабурова, что на Викентьевой женился недавно…» Таким образом, А. С. Пушкин определенно знал и, вероятно, бывал в этой церкви, и был знаком с князем С. М. Голицыным. Иначе вряд ли было бы возможно само намерение его венчаться в домовой церкви незнакомого и столь высокого сановника. Другой вопрос, почему именно это место выбрал поэт для такого важного в его жизни события. Зная о финансовых затруднениях А. С. Пушкина накануне свадьбы, можно предположить, что венчание в домовой церкви было бы дешевле, а помимо этого, возможно, и не привлекло бы особого внимания. А вот почему не разрешил ему митрополит Филарет, это пока загадка.