о поджал губы детина. – Уразумел.
Махнув рукой, Григорий Леонидович произнес:
– Ладно, ступай.
Подъехав на Мещанскую улицу, Виноградов распорядился:
– Вот что, братец, останови нас около этого дома.
– Как скажете, ваше высокоблагородь, – охотно отвечал кучер, натягивая вожжи. – Я вашу милость и в Тмутаракань могу отвезти, – охотно пообещал он, – главное, чтобы уплачено было.
– А вот в Тмутаракань не надобно, братец, – заверил Григорий Леонидович, – как-нибудь без того обойдусь.
Виноградов в сопровождении Краюшкина сошел на брусчатку и, поколачивая тростью базальтовую поверхность, вышел к зданию, где всего лишь несколько дней назад прятались злоумышленники. Теперь, не в пример прошедшему дню, улица выглядела пустынной, если, конечно же, не считать пивной, где мужики, вооружившись батареями кружек с разливным пивом, размеренно постукивали пересушенной воблой о край стола. Лица одухотворенные, какие можно повстречать разве что еще в церкви.
Но лоточники с газетчиками исчезли, как если бы их не было вовсе. От их недолгого пребывания остались разве что рваные газеты, которые теперь нещадно трепал набежавший ветер. Да еще пара горстей семечек у парадного подъезда, оброненных в суматохе. Глянув на окна третьего этажа, Григорий Леонидович увидел, что занавески распахнуты, а на подоконнике, растопырив листья во все стороны, стояла герань.
Ничего не изменилось, все в точности, как и было оставлено.
Виктор Краюшкин топал рядом, едва не касаясь плечом Виноградова. Как и подобает праздному гуляке, безделья ради кончиком трости он цеплял обрывки бумаг.
– И все-таки, куда исчезли процентные бумаги? Ведь никто из дома их не уносил, а за подъездом было установлено круглосуточное наблюдение.
– А вам не приходила такая мысль, что деньги где-то до сих пор лежат в одной из квартир здания? – спросил Краюшкин. – Причем они должны быть где-то вблизи той квартиры, где прятались медвежатники.
– И где именно, по-вашему, должны располагаться процентные бумаги?
– Мне думается, что, скорее всего, в одной из пустующих квартир, где давно никто не проживает.
– А знаете, вы ведь правы, – легко согласился Виноградов. – Давайте поинтересуемся у швейцара.
У входа в подъезд их встречал все тот же швейцар с длинной окладистой бородой, в которую длинными серебряными нитями вкралась седина. Осанка прямая, благородная, взгляд направлен поверх голов. Обычно так на необстрелянных новобранцев посматривает боевой генерал, за плечами которого не одна военная кампания.
– Послушай, голубчик, – заговорил Виноградов. – Я начальник сыскной полиции Григорий Леонидович Виноградов…
– Кто же вас не знает, ваше высокоблагородие! – заверил швейцар.
– Прекрасно! Ты мне вот что скажи, батенька, сколько квартир в вашем подъезде?
– Восемь.
– А сколько из них пустующих?
– Одна, ваше высокоблагородие.
– Кто там проживал?
– Купец Ксенофонтов. Как жена у него померла три года назад, так он в Париж и съехал. Сказывают, сошелся он там с какой-то престарелой мадам, вот и держат теперича совместное хозяйство.
– Значит, в квартире никто не проживает?
– Никто, – уверенно проговорил швейцар, – ежели бы кто там проживал, так я бы непременно знал.
– Прекрасно! А ключ-то от квартиры у тебя имеется, братец?
– А то как же! – почти обиделся швейцар. – Без него нынче никак нельзя. У нас ведь хозяйство большое. Мало ли что случиться может!
– Давайте поднимемся, посмотрим квартиру.
– Сейчас, господа, – сказал швейцар, удаляясь в служебное помещение. – Ключ только захвачу.
Через минуту он вернулся с большой связкой ключей в руках.
– Вот все они здесь, один к одному, от каждой квартиры. Бывает, что кто-то и забывает ключ, так сразу ко мне. Михалыч, говорят, отопри дверь. Ну, я со всей душой, – тяжело поднимался он по лестнице, пыхтя, как груженый паровоз. – Ежели гривенник за труд мне дадут, так и спасибочки. А ежели нет, так я и не обижаюсь.
Остановились напротив высокой дубовой двери.
– Вот здесь, господа.
Согнувшись, Виноградов внимательно осмотрел замочную скважину и, обнаружив на поверхности свежие царапины, поинтересовался:
– А вы уверены, что замок никто не открывал?
Швейцар выглядел оскорбленным:
– Да как же можно, господа хорошие, ежели я здесь на входе стою. А потом, как же ее откроют без ключа? Замок-то не простой, аглицкий. Чтобы его отворить, особый талант надо иметь.
– А может, у него и есть этот талант, а? Давай посмотрим!
– Ну что с вами сделаешь! Где же этот ключ-то? Ага, вот он, отыскался! – Толстые волосатые пальцы ухватили за дужку. – Уверяю вас, господа, тут даже с талантом такой замок не отомкнешь. – Дважды повернув ключ, швейцар открыл дверь. – Мне хозяин как-то говорил, что такого замка по всей России не отыщешь. Один он такой! Пожалте! – уверенно распахнул он дверь, пропуская вперед Виноградова с Краюшкиным.
Первое, что увидел Григорий Виноградов, когда перешагнул комнату, так это бумажные ленты, какими обычно перематывали процентные бумаги.
– Господи! – невольно воскликнул швейцар. – Этого не может быть! В последний раз я заходил сюда полгода назад вместе с хозяином квартиры. Здесь был полнейший порядок. Я сам расставлял мебель. А этого мусора не было и в помине.
Вздохнув, Виноградов прошел в глубину комнаты. Следом протопал Краюшкин.
– Я теперь больше ничему не удивляюсь. То, что и требовалось доказать… А ведь это не просто бумаги. – Наклонившись, Григорий Леонидович поднял ленту. – Знаете, что это такое?
– Да откуда же мне знать по своему скудоумию? – пожаловался швейцар.
От его былого величия осталась разве что русая борода. Осанка была уже не столь прямой, как полчаса назад, да и ростом как будто бы усох. Голос стал не такой трубный и больше напоминал шипение затертой пластины.
Хмыкнув, Виноградов продолжал:
– Этими лентами кассиры процентные бумаги перематывают в банке. Вот и остается тогда спросить: каким это образом они в комнате оказались?
– Вы, господа, чего думаете-то? – теперь в голосе швейцара послышались пискливые интонации. – Что это я? Да ни в жизнь на такое не способен.
– Да мы, милый мой, тебя пока не обвиняем, – задумчиво протянул Виноградов, сунув в карман порванную ленту. – Замок и в самом деле очень крепкий. Такой взломать под силу разве что самому Савелию Родионову!
– Не знаю я никакого Савелия Родионова, – в отчаянии воскликнул швейцар.
– Вас никто не обвиняет. А вы слышали про Савелия Родионова? – повернулся Виноградов к примолкшему Краюшкину.
– Наслышан, – охотно кивнул Виктор Алексеевич. – Одно время о нем много писали. Я слышал, что сейчас он проживает где-то во Франции.
Хмыкнув, Виноградов произнес:
– Судя по тому, что здесь творится, я бы сказал, что он уже вернулся.
– Возможно, что так оно и есть.
– Как вы думаете, что здесь произошло?
– Кто открыл этот замок, тот и есть организатор преступления, – отвечал Краюшкин. – Вряд ли на это способна женщина… Вот посмотрите на замок, – склонился Краюшкин. – Здесь нужна не только сила, но еще и знание механики. Женщине постичь эти премудрости сложно. Пока мы искали деньги в комнате, он спокойно пребывал этажом выше. А когда стало тихо, злоумышленник спокойно их забрал и ушел.
– Так оно и было, – кивнул Григорий Леонидович, невольно соглашаясь. – А вы никого не видели из посторонних в последнее время? – повернулся он к швейцару.
– Чужих здесь не бывает, – охотно отвечал швейцар. Теперь его голос звучал побойчее. – На то я и приставлен, чтобы не шастали. Добро стерегу.
– Может быть, вы видели полотеров, ремонтников, которые не должны были появляться в тот день в вашем доме?
Швейцар призадумался:
– Помнится, в тот день, как вы уехали, трубочист приходил. Я еще дверь ему на крышу отворял.
– Долго он пробыл?
– Да часа два! Когда он уходил, я у него еще спросил, все ли он прочистил. А он мне с улыбкой отвечает, что теперь дымить будет лучше прежнего.
– Куда он пошел?
– Как только он вышел, так к нему тотчас лихач подкатил.
– Что за лихач, запомнил?
– Как же не запомнить?! Морда у него такая разбойная была, узкоглазая. Трубочист ему еще рукой издалека помахал, дескать, подъезжай сюды!
– Как выглядел этот трубочист?
– Высок, – вскинул швейцар руку над головой. – Я ведь и сам роста немалого, а только на него снизу посматривал. Ну что еще… Пегая бороденка у него была и усища с аршин! Я еще тогда подумал, когда же это он мог такие усы отрастить. А на первый взгляд вроде бы и не шибко стар.
– Понятно, – обреченно кивнул Виноградов.
– Григорий Леонидович, – позвал Краюшкин, – взгляните сюда.
На подоконнике отчетливо проступали следы сажи.
– Вот оно что, – невесело хмыкнул Виноградов. – Следы от мешка. Наш трубочист не очень-то и торопился. Чего же ему спешить, если комната свободна. Наверняка еще и почаевничал. Гляньте вокруг, Виктор Алексеевич, может, где грязный стакан отыщется? А это что такое? – поднял начальник сыскной полиции с пола листок бумаги. – Никак меню! Что же тут написано? Ресторан «Берлин». Карта вин… Как же она сюда попала?
– Ее точно прежде не было! – убежденно заверил швейцар.
Виноградов покрутил в руках бумагу.
– Не похоже, чтобы ее тут оставил прежний хозяин. Да и в саже она… Фу-у, перепачкался! Наверное выпала из его кармана. Только зачем он ее таскал? Ага… Делал на ней какие-то пометочки, – сощурил близорукие глаза Григорий Леонидович. – Что же здесь написано?… Чего же это наш трубочист так опростоволосился? Вот что, давайте-ка с вами поедем в ресторан «Берлин». Надеюсь, что-то прояснится. А вы батенька, заприте дверь покрепче. И непременно сообщите, если увидите что-то подозрительное.
Глава 32РЕСТОРАН «БЕРЛИН»
Едва они вышли из подъезда, как к ним подъехал лихач – бедового облика малец, с волосьями соломенного вида, торчащими во все стороны. Разбойная наружность не помешала ему низенько склонить голову и растечься елейным голосом: