– Мне нравится любая информация.
– Спасибо. Как твои дела? Есть ли успехи?
– Я свяжусь с тобой, – пробормотал Борн, вешая трубку и поворачиваясь к Алексу. – Вот это не имеет смысла, а Карлос никогда не поступает бессмысленно, если проанализировать его действия. Он оставляет мне предупреждение, из-за которого я едва не схожу с ума, но у него нет реальной возможности осуществить свою угрозу. Как ты считаешь?
– Смысл заключается в том, чтобы довести тебя до безумия, – ответил Конклин. – Шакал и не собирался организовывать нападение на укрепленное поместье «Танненбаум». Его записка должна была напугать тебя, и своей цели он добился. Шакал хочет, чтобы ты начал делать ошибки. А он бы только дергал за ниточки...
– Именно поэтому Мари должна как можно скорее отправиться в Америку. Она обязана меня послушаться. Я хочу, чтобы она была защищена крепостной стеной, а не сидела за завтраком у всех на виду в Барбизоне.
– Сегодня я с большим пониманием отношусь к твоей точке зрения, чем прошлой ночью. – Алексу не дал договорить звук открываемой двери: в комнату вошел Крупкин с компьютерными распечатками в руках.
– Номер, который вы мне назвали, недавно поменял владельца, – сказал он.
– И кому он принадлежит? – спросил Джейсон.
– Вам это понравится не больше, чем мне... Но я обману вас, если скажу, что могу придумать какое-нибудь правдоподобное объяснение всему этому, я не могу и, без всякого сомнения, вряд ли должен... Пять дней назад этот номер был переведен с одной явно подставной организации на имя Уэбба, Дэвида Уэбба, – слегка запинаясь, сообщил Крупкин.
Конклин и Борн уставились на советского разведчика: казалось, что их молчание насыщено электрическими разрядами.
– Почему ты думаешь, что нам не понравится эта информация? – тихо спросил Конклин.
– Дорогой мой старый враг, – мягким, не более громким, чем у Конклина, голосом начал Крупкин. – Когда мистер Борн выбрался из того ужасного ресторана с зажатой в руке запиской, им овладел истерический припадок. Пытаясь привести его в чувство, ты называл его Дэвидом... Поэтому я знаю имя, которое, честно говоря, мне не хотелось бы знать.
– Забудьте об этом, – сказал Борн.
– Приложу все усилия, но есть способы...
– Я не это имел в виду, – перебил его Джейсон. – Мне придется смириться с тем, что вы знаете то, другое мое имя... Кому раньше принадлежал этот номер? По какому адресу?!
– По данным компьютера, через который выписываются телефонные счета, он принадлежит одной организации, которая называется «Сестры милосердия Святой Магдалины». Явно подставной...
– Нет, не совсем так, – поправил его Борн. – Она существует на самом деле. Там все настоящее – вплоть до монашеских одеяний... И вместе с тем это явка Шакала. По крайней мере, была...
– Замечательно, – пробормотал Крупкин. – Еще один связанный с религией фасад, за которым укрывается Шакал. Великолепный, хотя и несколько избитый modus operand!. Говорят, он когда-то учился в семинарии и хотел стать священником.
– Выходит, церковь вас обошла, – пошутил Алекс, склонив голову. – Они вышвырнули его раньше, чем вы.
– Я всегда преклонялся перед Ватиканом, – засмеялся Дмитрий. – Это еще раз доказывает, что наш Иосиф Виссарионович никогда не углублялся в суть вещей, задаваясь вопросом о том, сколько батальонов в распоряжении Папы. Он не понимал, что его святейшеству они не нужны: Папа добивается своими методами большего, чем Сталин чудовищными партийными чистками. Власть у того, кто внушает страх, разве не так, Алексей? Все земные владыки необыкновенно искусно пользуются орудием страха. Все вращается вокруг страха смерти, так было и будет всегда. Когда же мы наконец очнемся и пошлем их всех к черту...
– Смерть, – нахмурившись, прошептал Джейсон. – Смерть на улице Риволи, в «Мёрисе», сестры Святой Магдалины... Боже мой, я совсем забыл! Доминик Лавье! Она же была в «Мёрисе»! Может, она и сейчас там. Она согласилась работать со мной!
– Работать? С какой стати? – резко спросил Крупкин.
– Карлос убил ее сестру, и у нее не было выбора – работать на него или умереть. – Борн подошел к телефонам. – Мне нужен номер телефона «Мёриса»...
– Сорок два, шестьдесят, тридцать восемь, шестьдесят, – продиктовал Крупкин; Джейсон записал номер в блокноте Алекса. – Приятное местечко, там когда-то останавливались короли; оно всегда славилось отличным приготовлением мяса на вертеле.
Борн нажимал на кнопки, стараясь унять дрожь в руке. Он попросил телефонистку соединить его с номером мнимой мадам Бриэль и, когда услышал: «Mais oui», – кивнул Алексу и Крупкину. Лавье подошла к телефону.
– Да?
– Это я, мадам, – сказал Джейсон, слегка коверкая слова на английский манер: Хамелеон был верен себе. – Ваша экономка подсказала, где найти вас. Платье готово. Извините за опоздание.
– Платье должны были доставить еще вчера, к полудню, болван вы этакий! Я собиралась появиться в нем вчера на приеме в «Гранд Вефуре». Вы меня погубили!
– Тысяча извинений. Мы доставим его в отель немедленно.
– Вы идиот! В этом отеле я только два дня. Доставьте платье в мою квартиру на бульваре Монтеня. Лучше, если вы успеете до четырех часов, иначе счет не будет оплачен и через полгода! – Разговор закончился убедительно громким щелчком на другом конце телефонной линии.
Борн положил трубку и вытер испарину, появившуюся на лбу.
– Давненько я не занимался этим. Она будет в своей квартире на бульваре Монтеня после четырех.
– Кто, черт подери, эта Доминик, как там ее фамилия? – зашипел недоумевающий Конклин.
– Лавье, – ответил Крупкин, – она пользуется именем своей умершей сестры Жаклин. Многие годы она играет ее роль.
– Вам все это известно? – удивился Джейсон.
– Известно, только это не принесло нам большой пользы. Об этом было легко догадаться: похожие друг на друга сестры, отсутствие в течение нескольких месяцев, пластическая операция – все это вполне нормально в этом ненормальном мире... Никто не обращает на такие вещи внимания... Мы следили за ней. У нее нет прямого доступа к Шакалу: ее сообщения Карлосу отфильтровываются... Это обычный стиль Шакала.
– Из этого правила бывают исключения, – сказал Борн. – Я знал одного человека по имени Сантос. Он был хозяином кафе «Сердце солдата», в Аржантей. Он дал мне прямой ход к Шакалу...
– Почему вы говорите об этом в прошедшем времени? – спросил Крупкин.
– Этот человек мертв.
– А это кафе в Аржантей?
– Оно закрыто, – признал Джейсон, но в тоне, которым он отвечал, не было ноток сожаления.
– Значит, этот ход больше не существует?
– Разумеется. Но я верю тому, что Сантос рассказал мне, потому что это стоило ему жизни. Видите ли, он пытался вырваться так же, как сейчас эта Лавье... Его отношения с Карлосом тянулись очень давно. Начало им было положено на Кубе, где Карлос спас такого же неудачника, как и он сам, от казни. Шакал понял, что этот человек – внушающий почтение своими размерами – сможет действовать среди отбросов общества и стать его главным связным. У Сантоса был прямой ход. Он дал мне номер телефона, по которому действительно можно было соединиться с Шакалом. Это было доступно не многим людям...
– Все это замечательно, мистер Борн, – произнес Крупкин. – Но к чему вы клоните, мистер Борн? Ваши слова двусмысленны и таят опасные обвинения.
– Для вас, а не для нас.
– Простите?
– Сантос сказал мне, что только четыре человека во всем мире имеют прямой ход к Шакалу. Один из них находится на площади Дзержинского. «Очень высоко в Комитете», – так сказал Сантос, и, поверьте мне на слово, он придерживался не слишком высокого мнения о вашем начальнике.
Эти слова произвели на Дмитрия Крупкина такое же впечатление, как если бы во время первомайской демонстрации его ударил по лицу член Политбюро. Кровь отлила от его лица, кожа стала пепельно-серой; не отводя глаз, он смотрел на Борна.
– Что еще сказал вам этот Сантос? Я должен знать!
– Что, мол, Карлос заводит связи только среди тех, кто занимает в Москве высокие посты. Это его страсть... Найдите этого-человека с площади Дзержинского, и мы сильно продвинемся вперед. А пока у нас есть Доминик Лавье...
– Черт возьми! – заорал Крупкин, прервав Джейсона. – Какое сумасшествие и какая великолепная логика! Вы, мистер Борн, дали ответы сразу на несколько вопросов, которые иглами впивались в мой мозг. Столько раз я подходил так близко, и всякий раз – ничего. Что ж, позвольте заметить, джентльмены, что игры дьявола не ограничиваются теми, кто заточен в аду. В них могут играть и другие. Боже мой, сколько раз меня обводили вокруг пальца и делали из меня идиота!.. Больше с этого телефона не звонить!
В Москве было 3.30 пополудни. Пожилой человек в форме офицера Советской армии настолько быстро, насколько ему позволял возраст, шел по коридору пятого этажа здания КГБ на площади Дзержинского. День был жаркий, а кондиционеры, как обычно, едва работали. Генерал Григорий Родченко позволил себе вольность, допустимую при его высоком положении: он расстегнул ворот кителя. Несмотря на это, по его изрезанному морщинами лицу на шею стекали капли пота, хотя отсутствие жесткого ворота с красной каймой уже было облегчением.
Он подошел к лифтам, нажал на кнопку и стал ждать, сжимая в руке ключ. Открылись двери правого лифта, и генерал с удовлетворением заметил, что тот пустой: значит, не надо просить людей покинуть кабину; по крайней мере, будет не так неловко. Он вошел, установил ключ в самый верхний замок над панелью с кнопками и вновь подождал. Лифт стремительно опустился на самый нижний, подземный этаж.
Двери отворились, и генерал вышел, мгновенно ощутив давящую тишину, царившую в коридорах. Через какие-то мгновения это изменится, подумал он. Он последовал по левому коридору до большой металлической двери, на которой висела табличка: «Запретная зона. Вход только по специальным пропускам».
Как глупо, подумал генерал, доставая из кармана пластиковую карточку и устанавливая ее в выемку с правой стороны. Без этой карточки-пропуска дверь не откроется. Послышались два щелчка, и Родченко вынул карточку. Тяжелая дверь подалась вперед, и монитор зафиксировал, как генерал вошел в помещение.