— Я не нарочно выбрал именно это место, Алекс, — сказал Джейсон. — Но с этой толпой внизу, ничего лучше я не смог придумать.
— Помнишь сторожку и ту широкую дорожку к стоянке?.. Ты победил. У меня кончились боеприпасы, и ты мог легко отстрелить мне голову.
— Ты не прав, сколько можно объяснять? Я не мог убить тебя. Это было в твоих глазах; хоть я и не мог их видеть, я знал об этом. Злость и замешательство, последнее в большей степени.
— Это никогда не было поводом не убивать того, кто пытается убить тебя.
— Да, если ты не можешь вспомнить. Память может и уйти, но фрагменты остаются — для него это были… пульсирующие картинки. То зажгутся, то снова погаснут, но они были.
Конклин посмотрел на Борна с грустной ухмылкой на лице.
— Пульсирующие картинки, — сказал он. — Это термин Мо. Ты украл его.
— Возможно, — ответил Джейсон, когда они оба одновременно оглянулись на Мари и Панова. — Она ведь обо мне говорит, ты знаешь?
— А почему бы и нет? Она беспокоится, и он тоже.
— Боюсь представить, сколько еще поводов для беспокойства я им обоим предоставлю. Да и тебе тоже.
— Что ты пытаешься сказать мне, Дэвид?
— Ничего. Забудь о Дэвиде. Дэвид Вебб не существует. Не здесь, не сейчас. Он роль, которую я играю для его жены, и у меня плохо получается. Я бы хотел, чтобы она вернулась в Штаты, к ее детям.
– Ее детям? Она не сделает этого. Она приехала, чтобы найти тебя, и она нашла. Она помнит Париж, как было тринадцать лет назад, и она не бросит тебя. Если бы не она, тебя бы уже не было в живых.
— Она мешает. Она должна уехать. Я найду способ.
Алекс посмотрел в холодные глаза создания, некогда известного как Хамелеон, и сказал тихо:
— Тебе пятьдесят лет, Джейсон . Это не Париж тринадцать лет назад и не Сайгон задолго до того. Это сейчас , и тебе нужна любая помощь. Если она думает, что может хоть чем-то помочь, я ей верю.
Борн резко повернулся к Конклину.
— Мне судить, кому во что верить.
— Это уже крайность, приятель.
— Ты знаешь, что я имею в виду, — сказал Джейсон, смягчив тон. — Я не хочу повторения здесь того, что случилось в Гонконге. Это не должно быть проблемой для тебя.
— Может, и нет… Слушай, давай уберемся отсюда. Наш водитель знает маленький провинциальный ресторан в Эперноне, примерно в шести милях отсюда, где мы сможем спокойно поговорить. Нам есть что обсудить.
— Скажи, — сказал Борн, — зачем здесь Панов? Зачем ты привез Мо с собой?
— Потому что если бы я этого не сделал, он бы подсыпал мне стрихнина.
— Что, черт возьми, это значит?
— То и значит. Он часть нашей команды, и ты знаешь это лучше, чем Мари или я.
— С ним что-то случилось, да? С ним что-то случилось из-за меня.
— Все прошло, и он снова с нами — это все, что тебе нужно знать.
— Это все «Медуза», не так ли?
— Да, но, повторяю, он вернулся, и если не считать того, что он малость устал, он в полном порядке.
— Малость?.. Кстати, маленький провинциальный ресторан в шести милях отсюда — его, кажется, назвал твой водитель?
— Да, он отлично знает Париж и его окрестности.
— Кто он?
— Французский алжирец, многие годы работающий на Управление. Его для нас нанял Чарли Кассет. Он крепкий, знающий, и за все это хорошо оплачиваемый. Ему можно доверять.
— Думаю, сойдет.
— А ты не думай, просто прими это.
Они устроились в кабинке в задней части небольшой деревенской гостиницы, укомплектованной потертой скатертью, тяжелыми сосновыми скамьями и вполне приемлемым вином. Хозяин, широкоплечий румяный жирный мужчина, заявил, что его кухня превосходна, и, хотя никто из них не мог пробудить в себе голод, Борн заплатил за четыре блюда, просто чтобы доставить хозяину радость. Это сработало. Хозяин прислал два больших графина хорошего красного вина и бутылку минеральной воды и удалился.
— Ладно, Мо, — сказал Джейсон, — ты не хочешь рассказать, что случилось или кто это сделал, но ты по-прежнему действующий, хотя и болтливый, медицинский работник, которого мы знаем уже тринадцать лет, верно?
— Верно, ты, шизофреник, сбежавший из Беллеву. И, чтобы ты не подумал, что я геройствую, позволь заявить абсолютно прямо, что я здесь исключительно в целях защиты моих немедицинских гражданских прав. Мой главный интерес — моя ненаглядная Мари, которая, как ты, я надеюсь, можешь видеть, сидит сейчас рядом со мной, а не ты. И я положительно истекаю слюной при мысли о делаемых ею замечательных отбивных.
— О, как я люблю тебя, Мо! — сказала жена Дэвида Вебба, пожимая руку Панова.
— Позволь мне ответить взаимностью, — ответил доктор, целуя ее в щеку.
— Я все еще здесь, — заговорил Конклин. — Мое имя Алекс, и я бы хотел обсудить кое-какие вещи, в число которых отбивные не входят… Хотя, должен сказать тебе, Мари, я вчера говорил Питеру Холланду, что они чудесны.
— А что с моими несчастными отбивными?
— Красный соус, — вставил Панов.
— Давайте вернемся к тому, зачем мы здесь, — монотонно проговорил Джейсон Борн.
— Прости, дорогой.
— Мы собираемся сотрудничать с русскими, — Конклин говорил быстро, предвосхищая мгновенную реакцию Борна и Мари. — Все в порядке, я знаю контактное лицо, знаю его уже много лет, но Вашингтон — нет. Его имя Крупкин, Дмитрий Крупкин, и, как я уже говорил Мо, он может продаться за пять серебряных монет.
— Дай ему тридцать одну, — перебил его Борн, — чтобы быть уверенным, что он на нашей стороне.
— Я предполагал, что ты это скажешь. Какой потолок?
— Никакого.
— Не так быстро, — сказала Мари. — Какая начальная цена?
— Слово нашему экономисту, — объявил Панов, потягивая вино.
— Учитывая его позицию в парижском КГБ, я бы назвал сумму около пятидесяти тысяч американских.
— Предложи ему тридцать пять и при давлении увеличивай до семидесяти пяти. Максимум — сотня, если необходимо, конечно.
— Ради Бога, — вскричал Джейсон, еле сдерживая голос. — Речь идет о нас и о Шакале . Дай ему все, что он захочет!
— Чем легче человека купить, тем легче его перекупить.
— Она права? — спросил Борн, уставившись на Конклина.
— При обычных условиях — да, но в данном случае для перекупки потребуется действующее месторождение алмазов. Никто так не желает смерти Карлоса, как русские, и тот, кто принесет его труп, станет героем Кремля. Помните, его тренировали в Новгороде. Москва такое не забывает.
— Тогда делай, как она говорит, только купи его, — сказал Джейсон.
— Я понял. — Конклин наклонился вперед и глотнул воды из стакана. — Я позвоню ему сегодня, с телефона-авто shy;мата на телефон-автомат, и обо всем договорюсь. Потом организую встречу на завтра, возможно ланч где-нибудь за пределами Парижа. Очень рано, до прихода большинства посетителей.
— Может, здесь же? — спросил Борн. — Бессмысленно искать дальше, и я буду знать дорогу сюда.
— Почему бы и нет? — согласился Алекс. — Я поговорю с хозяином. Но только не все четверо из нас — только я и Джейсон.
— Я уже думал об этом, — холодно сказал Борн. — Мари нельзя втягивать. Ее не должно быть ни видно, ни слышно, это ясно?
— Дэвид, ты уверен…
— Да, уверен .
— Я буду с ней, — быстро вмешался Панов. — Отбивные? — добавил он, стараясь разрядить обстановку.
— У меня нет кухни, но там есть поблизости отличный ресторан, где подают замечательную форель.
— Что ж, придется отказаться от отбивной, — вздохнул психиатр.
— Думаю, вам лучше будет поесть в комнате, — сказал Борн тоном, не терпящим возражений.
— Я отказываюсь быть заключенной, — тихо возразила Мари, прямо глядя на мужа. — Никто не знает, кто мы и где мы, и, по-моему, женщина, сидящая взаперти и не показывающаяся наружу, может привлечь гораздо больше внимания, чем нормальная француженка, занимающаяся своими повседневными делами.
— Она права, — заметил Алекс. — Если у Карлоса есть сеть осведомителей, ненормальное поведение действительно может привлечь их внимание.
— Вернемся к делу, — отрывисто предложил Борн.
— Ты очень груб, Дэвид.
— Я очень нетерпелив, помнишь?
— Ладно, остынь, — сказал Конклин. — Мы все на взводе, но необходимо все прояснить. Как только Крупкин будет в наших рядах, его первой задачей будет отследить номер, который Гейтс дал Префонтейну в Бостоне.
– Кто дал кому , что и где? — спросил ошарашенный психиатр.
— Ты не в курсе, Мо. Префонтейн — это отстраненный судья, который связался с агентом Шакала. Короче говоря, агент дал нашему судье парижский номер, чтобы связаться с Шакалом, но он не совпал с номером, который уже был у Джейсона. Но в том, что агент, юрист по имени Гейтс, имел связь с Карлосом, сомнений нет.
– Рэндольф Гейтс? Бостонский подарок залам суда Чингис-хана?
— Тот самый.
— Боже правый… Прошу прощения, я не должен был говорить этого, я же язычник. Да какого черта! — я в этом плохо разбираюсь, но, думаю, вы согласитесь, что это шок.
— Немалый. И мы должны выяснить, кому принадлежит этот номер здесь, в Париже. Крупкин может это для нас выяснить. Это настоящий штопор для подобных головоломок, гарантирую вам.
– Штопор? — переспросил Панов. — Для чего, ради всего святого, во всем этом Префонтейн, судья, юрист и все остальные? Звучит, как плохое недодержанное вино.
— Это очень хорошее, выдержанное марочное вино, — вставила Мари. — Тебе бы понравилось, доктор. Ты мог бы месяцами изучать его, потому что у него больше оттенков вкуса, чем у большинства из нас, а его интеллект все еще невредим, несмотря на такие неприятности, как алкоголь, коррупция, потеря семьи и тюрьма. Он оригинал, Мо, и где большинство преступников его лиги обвиняют во всем всех, кроме себя, он — нет. Он сохранил великолепное ироническое чувство юмора. Если бы у американского правосудия было хоть немного мозгов — что оно регулярно старается опроверг