– Обещают сохранить нам жизнь и обращаться с нами гуманно, – переводил Муромцев. – Говорят, что все равно деваться нам некуда…
– Да пошли они! – махнул рукой Рябов. – А ты – лежи и не шевелись! Потому что медицинские процедуры еще не окончены. Вот я сделаю сейчас тебе один хороший укольчик, и ты будешь совсем как новенький! Хоть женись, было бы только на ком!
Рябов сделал укол, и по телу Муромцева почти моментально разлилась слабость, которая, впрочем, очень скоро прошла, а вслед за нею ушла и боль. Не совсем, конечно, но все же.
– Ну как? – внимательно глядя на Муромцева, спросил Рябов.
– Подходяще, – слабо улыбнулся Муромцев.
– Ковылять-то – сможешь? – спросил Рябов.
– Попробую, – не очень уверенно ответил Муромцев.
– Попробуй, милый, попробуй! А то глянь – они там тоже зашевелились!
И действительно: не дождавшись ответа от Рябова и Муромцева, преследователи решили приступить к решительным действиям. Растянувшись в шеренгу, они перебежками стали приближаться к спецназовцам, охватывая их в кольцо.
– Ну-ка, парень, поднимайся, да побежали! – сказал Рябов. – Вот так… Ноги-то чувствуешь?
– Чувствую, – ответил Муромцев.
– Тогда – вперед!
Конечно, Рябов и раненый Муромцев прекрасно понимали, что им не спастись. Если бы Муромцев не был ранен, тогда, конечно, какие-никакие шансы на спасение оставались. Но, как говорится, «бы» не считается. Но и оставаться на месте они не могли. Они не хотели быть плененными. Плен – не для спецназовца, таков с самого начала был девиз спецназа КГБ. К нему еще полагалось дополнение: лучше погибнуть, чем сдаться в плен. И Рябов, и Муромцев, несмотря на свой совсем небольшой стаж в спецназе, прекрасно знали этот девиз вместе с дополнением к нему и ничуть против него не возражали. И потому единственное, к чему они сейчас стремились, – это успеть отыскать хоть какое-нибудь укрытие, залечь и отбиваться, пока хватит патронов и сил.
Есть известная поговорка, которая гласит: «Везет тому, за кем правда». Вот, говорят, поговорки – они для красного словца и больше ни для чего. А ведь нет! Очень часто они сбываются – точь-в-точь, до самой своей последней буковки! Оттого, надо думать, они и живут веками и тысячелетиями, что сбываются!
Так случилось и на этот раз. Противник был уже совсем близко, уже с трех сторон окружал Рябова и Муромцева, и вдруг – со стороны центральных ворот послышалось торопливое рычание мотора, а вслед за рычанием из-за недалекого поворота появился джип с открытым верхом. Никого, кроме водителя, в джипе не было.
Решение у Рябова созрело мгновенно. Поддерживая Муромцева, он вышел на самую середину дороги и поднял руку. Он рассчитывал, что водитель, не понимая, в чем дело, обязательно остановится. Ну, а дальше – дело техники. Это был для Рябова и Муромцева шанс. Хоть мизерный и предельно авантюрный, но – шанс.
Произошло все так, как Рябов и рассчитывал. Водитель, увидев посреди дороги людей с оружием и в униформе и не понимая, в чем дело, остановил машину. Рябов знаками попросил его выйти из машины, что водитель и сделал. Возможно, он думал, что Рябов просит его посадить в машину раненого, которого он поддерживал одной рукой. Водитель подошел к Рябову и Муромцеву совсем близко…
Ну, а дальше – произошло то, что произошло. Рябову хватило одного короткого, резкого движения, чтобы водитель оказался лежащим на дороге без сознания. Затем Рябов и Муромцев сделали мгновенный, стремительный рывок – и Муромцев с помощью Рябова грузно рухнул на дно джипа, так, что только ноги оказались торчащими вверх и в разные стороны, а сам Рябов – оказался за рулем. Машина взревела, сделала посреди дороги противоестественный пируэт и помчалась прочь от погони, в сторону центрального входа. И тут только американцы опомнились и открыли вслед джипу беспорядочную стрельбу.
Конечно, пули настигли бы и Рябова, и Муромцева – тут и говорить нечего. Но этому помешал поворот дороги. В мгновение ока джип скрылся из глаз, его заслонили здания, и пули не могли уже достать ни сам автомобиль, ни сидящего за рулем Рябова, ни лежащего сзади Муромцева.
Не снижая скорости, автомобиль выскочил на ровный отрезок дороги и понесся прямо к центральным воротам. Связи на базе по-прежнему не было, никто не мог предупредить часовых у входа о происшествии, и потому они очень поздно заметили мчащийся джип и еще позднее сообразили, что к чему. Всей своей мощью, помноженной на скорость, автомобиль врезался в ворота, протаранил их, снес с петель, едва не заглох, но, фыркнув, смог помчаться дальше – в сторону недалеких городских окраин.
Погони за ними не было. То ли у часовых на воротах не было своего автомобиля, чтобы пуститься в погоню, то ли они растерялись от неожиданности, то ли им своевременно не поступило команды – связь по-прежнему отсутствовала, – но вдогонку не последовало даже выстрелов.
Какое-то время Рябов колесил по узким улочкам предместья, чтобы на всякий случай окончательно замести следы и таким образом сбить с толку возможную погоню. Затем он остановился, заглушил мотор и, задыхаясь от усталости, уронил голову на руль. Но так он сидел всего лишь несколько мгновений. Подняв голову, он оглянулся – ведь сзади лежал раненый Муромцев. Впрочем, оказалось, что Муромцев уже не лежал на самом дне джипа, а сидел на сиденье, откинувшись на его спинку и закрыв глаза.
– Живой? – спросил у него Рябов.
– Еще толком не знаю, – слабым голосом ответил Муромцев. – Но, похоже, что больше жив, чем мертв.
То, что Муромцев пребывает в сознании, сидит, а не лежит, да еще и пытается шутить, приободрило Рябова. Значит, дело не так уж плохо.
– Ну а встал-то зачем? – спросил Рябов. – Лежал бы…
– Так ведь неудобно, – ответил Муромцев. – Трясет, и боль такая… К тому же а вдруг пришлось бы отстреливаться? Вот я и поднапрягся.
– Э! – только и нашел что сказать Рябов. – Ну-ка, давай я осмотрю твою рану.
Рана как рана – таких ран Рябов за свою бытность спецназовцем повидал немало. Немного кровоточило, вокруг раны образовалась припухлость. Одно было плохо: похоже, в теле Муромцева застряла не одна пуля, а как минимум две. Впрочем, и с этим приходилось мириться. Две так две, тут уж ничего не поделаешь.
Рябов снял окровавленные бинты и наложил новую, чистую повязку.
– Как дышится? – спросил он.
– Через раз, – попытался улыбнуться Муромцев.
– И то хорошо, – проворчал Рябов.
– Угораздило меня, – тоскливо произнес Муромцев. – На первом же задании… Невезучий я человек…
– Ну, это ты зря! – возразил Рябов. – Еще какой везучий! Могли ведь и убить. А так – всего-то ранение средней тяжести… И потом: есть у нас такая примета. Коли тебя зацепило на первом же задании, то это – к счастью и к долгим годам жизни. Так что тут не горевать надо, а радоваться.
– Что ж, попытаюсь радоваться…
– Вот это правильно! Тем более что задание мы выполнили на все сто! Да и сами, похоже, уцелели. Хрен им с маковкой, а не связь!
– Это – да…
– Одна беда, – почесал затылок Рябов. – Как же быть с тобой? Куда тебя девать – такого-то? Ведь нам надо на всех парах мчаться на аэродром. Там, я думаю, варится каша покруче нашей. Помогать ребятам надо…
– Вот и поехали, – ответил Муромцев. – Чего смотришь? Заводи мотор, да и вперед. Со мной все в порядке. Почти… Может, и я пригожусь. Удержу автомат в руках, если что…
Рябов ничего не сказал, завел мотор, и автомобиль на полной скорости помчался к аэродрому Темпельхоф, где сейчас, по расчетам наших бойцов, должны были варить свою «кашу» Богданов, Дубко и Павленко. Сбиться с пути Рябов не опасался: он, как опытный боец спецназа, прекрасно ориентировался в любой, даже совсем незнакомой местности. И вскоре они уже подъезжали к аэродрому.
Глава 7
Не доезжая до аэродрома, Рябов остановил машину. Теперь предстояло подумать, что делать дальше. В том, что Богданов, Дубко и Павленко находились сейчас на аэродроме или, по крайней мере, где-то поблизости, ни Рябов, ни Муромцев не сомневались. Но только – как их разыскать?
Впрочем, такая возможность имелась, и она была оговорена заранее. Спецназовцы в случае необходимости могли связаться друг с другом с помощью портативных раций. Терко и Еремин, разумеется, не могли воспользоваться таким способом связи – из Восточного Берлина в Западную Германию было, что называется, не дозвониться. А если бы Еремин с Терко и дозвонились, то толку от этого все равно бы не было. Скорее всего, их разговор перехватили бы. Конечно, спецназовцы общались между собой на одном им понятном языке, но кто может поручиться, что этот язык не расшифровали бы немецкие или американские спецслужбы? Противник – он ведь тоже парень башковитый, обученный всяческим премудростям.
А вот разыскать таким способом Богданова, Павленко и Дубко можно было бы попытаться. Конечно, и тут была опасность перехвата, но приходилось рисковать. Да и как спецназовцы могли бы встретиться друг с другом иначе? К тому же перехват перехватом, но ведь разговор двух групп нужно было еще расшифровать! А для этого необходимо было время. Может статься, даже много времени. А спецназовцы действовали мгновенно – их поджимала ситуация, сложившаяся по обе стороны Берлинской стены. И потому, даже если их переговоры окажутся расшифрованными, это, по сути, не будет иметь никакого значения. Все равно к тому времени задача будет уже выполнена.
– Рация при тебе? – оглянулся Рябов на Муромцева. – Не потерял?
– Сейчас проверю, – ответил Муромцев, делая слабые попытки извлечь рацию из внутреннего кармана.
– Не шевелись понапрасну, я сам, – сказал Рябов и принялся шарить у Муромцева по карманам. – Кажется, вот она… Сейчас проверим, цела ли.
Рация оказалась неповрежденной, и это было сродни чуду. Все-таки Муромцев катился вместе с нею кубарем по лестнице, спасаясь от взрыва, затем – в него стреляли и даже попали, а если попали в него, то запросто могли попасть и в рацию. Но все обошлось – рация была цела. И это существенно облегчало задачу поиска Богданова и двух других членов группы. Конечно, если только у них с рацией ничего не случилось. Если же случилось,