– Смотрите, братцы, смотрите! – то и дело повторял Терко, и его прекрасно понимали и те, кто знал русский язык, и те, кто русского языка не знал. – Не провороньте! Как только заметите что-нибудь необычное, дайте знать!
Но пока ничего необычного на улицах Восточного Берлина не замечалось. Все было как обычно: будничная жизнь города с ее привычной кутерьмой.
Микроавтобус промчался по улице Петербургской, выехал на улицу Парижской коммуны, свернул на Карлмарксаллее, но все безрезультатно.
– Этак мы можем искать до второго пришествия! – вполголоса произнес Терко, обращаясь к Еремину. – Восточный Берлин – город большой…
– У тебя есть другое предложение? – так же вполголоса спросил Еремин.
– Да какое там предложение… – вздохнул Терко.
– Вот и у меня тоже, – сказал Еремин. – Хотя…
– Что такое? – насторожился Терко.
– Клаус! Моника! – позвал Еремин. – Скажите, а у вашего Вальтера Ульбрихта есть какие-нибудь этакие привычки? – Он неопределенно повертел пальцами в воздухе. – Какие-нибудь чудачества, что ли… Что-нибудь такое, от чего ему очень трудно отказаться, даже когда время поджимает? Даже когда ему самому угрожает опасность?
– Привычки? Чудачества? – недоуменно переглянулись между собой Клаус и Моника.
– Ну да! – нетерпеливо повторил Еремин. – Незапланированное посещение пивных я в виду не имею! – Он с иронией покосился на Терко. – Что-нибудь такое, что связано с политикой.
– Что-нибудь такое… – в раздумье проговорил Клаус. – Что-нибудь такое… Так сразу и не сообразишь!
– А может, выступления перед публикой? – неуверенно предположила Моника. – Знаете, он очень любит общаться с народом и объяснять, так сказать, текущий момент… И вот я подумала…
– Ну-ка, ну-ка! – поддержали Монику хором Еремин и Терко.
– Текущий момент сейчас – очень значимый, – сказала Моника. – О том, что творится по обе стороны стены, без сомнения, знает уже весь Восточный Берлин. Слухи, пересуды, вот-вот начнется паника… Не может быть такого, чтобы товарищ Ульбрихт не пожелал выступить перед народом, успокоить людей и объяснить, что к чему! А потому очень даже не исключено, что сейчас он где-нибудь на трибуне перед большим скоплением народа. Может, нам поискать в этом направлении?
– Да, но, наверно, это проще сделать каким-то другим способом? – усомнился Еремин. – Например, выступить по радио…
– Можно, конечно, и по радио, – согласилась Моника. – Но товарищ Ульбрихт любит, так сказать, живьем… И, к тому же, сейчас такой момент, что не до радио. На выступление по радио надо время, а его-то как раз и нет. Тут, возможно, все гораздо проще. Ехал он на переговоры к Берлинской стене, увидел большое скопление народа, ну, и не удержался.
– Может быть, может быть… – в раздумье проговорил Еремин. – А где у вас в Восточном Берлине наблюдается большое скопление народа?
– На центральных площадях, в парках… – стала перечислять Моника.
– А какой из парков ближе всего к Александерплац? – спросил Еремин.
– Трептов-парк, – ответила Моника.
– А мог ли Вальтер Ульбрихт проезжать к Берлинской стене мимо Трептов-парка?
– Да, конечно, – с некоторым удивлением ответила Моника. – Вы думаете, что…
– Уве! – не дал договорить Монике Еремин. – Где тут у вас Трептов-парк? Сворачивай туда! Самым коротким путем!
Уве резко вывернул руль, и микроавтобус с визгом и скрежетом свернул в переулок.
– Тут не до размышлений! – взглянул Еремин на Монику. – У нас есть такое выражение – наиболее вероятный способ поиска! Вот мы и идем сейчас по наиболее вероятному пути!
– Добавь сюда еще мою интуицию, – сказал Терко.
– И что же она вам говорит? – спросил Клаус.
– Что мы идем по горячему следу, – пояснил Терко. – И добыча… виноват, товарищ Вальтер Ульбрихт где-то совсем рядом.
– Ну, если интуиция… – с некоторым недоверием произнес Клаус.
– Она, родимая! – уверенно воскликнул Терко. – Первейшее дело для нашего брата!
– Трептов-парк! – объявил Уве и нажал на тормоза.
– А почему мы остановились? – не понял Еремин.
– Так ведь запрещающие знаки… – пожал плечами Уве. – Проезд воспрещен. Разрешено двигаться только велосипедистам и пешеходам.
– К чертовой матери все знаки на свете! – повысил голос Еремин. – И запрещающие, и разрешающие! Вперед! Прочесать весь парк! Давай, парень! Жми на газ!
Уве нажал на педаль, автобус взревел, дернулся и каким-то неестественным, почти звериным скачком ринулся вперед. Мимо окошек промелькнуло недоуменное и растерянное лицо какого-то пожилого мужчины – кажется, это был вахтер у центрального входа в парк. Автобус промчался по центральной аллее парка, свернул на боковую дорожку, два или три раза подпрыгнул, наехав на бордюр, резко свернул влево и опять оказался на центральной аллее. От автобуса в недоумении и испуге шарахались люди.
– Стоп! – вдруг скомандовал Клаус, и автобус остановился так резко, что все его пассажиры едва не упали друг на друга.
– Что такое? – недоуменно спросил Еремин.
– А вот – смотрите, – указал Клаус. – Много людей. Толпа.
– В самом деле, – прищурился Еремин. – Много людей… И они не расходятся. Такое впечатление, что они смотрят какое-то представление. Или кого-то слушают…
– Вот и я о том же, – согласился Клаус.
– Уж не нашего ли товарища Ульбрихта они слушают? – предположил Терко. – Даже не верится, что все так просто. Ехали, ехали, и вот – приехали…
– А вот мы сейчас это проверим! – решительно произнес Еремин. – Значит, так. Все выходим из автобуса! Оружие прячем под одеждой. Подходим к толпе, узнаем, в чем дело. Если они слушают Ульбрихта, пробираемся к трибуне, или на чем он там возвышается, этот ваш Ульбрихт. Берем трибуну в кольцо. Но так, чтобы быть друг у друга на виду. Осматриваемся, изучаем ситуацию. Дальше – по моей команде. Командовать буду жестами, так что все поймете без слов. Уве, переведи своим парням.
Уве сказал несколько слов молчаливым парням, те понимающе кивнули.
– Вперед! – сказал Еремин.
Все вышли из машины и пошли к толпе.
– Что там интересного? – спросила Моника у какой-то женщины.
– Да вот, сам Вальтер Ульбрихт выступает, – ответила женщина. – Говорит о Берлинской стене. Объясняет ситуацию. Но ведь ничего отсюда не слышно! И не пробьешься поближе! Такая досада!
Моника кинула беглый взгляд на Еремина и Терко и кивнула головой. Те кивнули ей в ответ – дескать, поняли, Вальтер Ульбрихт здесь, он жив, а значит, выполняем пункт второй операции. То есть пробираемся к самой трибуне. Еремин подал знак рукой и буквально ввинтился в толпу. Остальные повторили его маневр.
Пробираться сквозь толпу – это целое искусство. Еремин и Терко вполне им владели. Похоже, что и остальные члены команды – тоже. Даже – Моника, несмотря на то что была с виду хрупкой девушкой.
Через самое короткое время все уже были у импровизированной трибуны – именно на ней был сейчас Вальтер Ульбрихт. В содержание его речи никто из команды не вслушивался – было не до этого. Расположившись вокруг трибуны, советские и восточногерманские спецназовцы принялись зорко оглядываться по сторонам, оценивая обстановку.
Наметанным глазом Еремин и Терко ощупывали каждого человека, стоящего неподалеку от Ульбрихта. И очень скоро они стали отличать обычных слушателей и зевак от свиты главы государства. Да и что тут было отличать? Это – искусство нехитрое. Свита очень отличается от зевак. У свиты и осанка не та, и выражение лиц особенное, и взгляд, которым они буквально скользят поверх толпы. Это – если телохранители. А если это какие-нибудь секретари, переводчики и прочие клерки, то, опять же, их совсем несложно отделить от слушающего народа. Народ слушает с вниманием, а свита, можно сказать, и вовсе не слушает. А для чего ей слушать, когда речь, которую произносит патрон, они до этого слышали в разных вариациях много раз? Поневоле будешь присутствовать с терпеливо-скучающим выражением лица. Так что не такое уж это хитрое умение – различать, кто есть кто.
Так вот, о телохранителях. Всего их было шестеро. Может, где-нибудь в толпе были и другие, но рядом с Вальтером Ульбрихтом красовались шестеро. Именно на них в первую очередь и обратили внимание Терко с Ереминым, да, думается, и другие члены команды тоже. Ведь кто их знает, этих телохранителей, кто они такие! Возможно, это люди, честно выполняющие свою работу, а может быть – сотрудничающие с американцами, а может статься, и вовсе никакие они не охранники, а под их видом – самые настоящие бойцы американского спецназа? Ну, а что тут такого хитрого? Незаметно ликвидировали охранников и заняли их место, чтобы выбрать удобный момент и похитить главу государства… Спецназовцы это умеют. Это самый удобный способ похищения важного человека. Это, можно сказать, спецназовская классика, которая прекрасно знакома спецслужбам любой страны. Занял место телохранителя – и, считай, половина дела сделана. А почему не похищают? Ну, так это, как говорится, дело времени. Тут нужно выбрать подходящий момент. А выступление Вальтера Ульбрихта перед народом таким моментом как раз не было. Кто же станет похищать человека принародно, тем более если этот человек – глава государства?
Так что тут все было более-менее понятно. Но это, разумеется, лишь теоретически. А вот практически этих самых охранников как-то надо было вычислить. Кто они? Немцы? Американцы? А если они – честные немецкие охранники, то где, спрашивается, американские спецназовцы? А ведь они должны быть неподалеку! Потому что задание у них – срочнее некуда!
Вот как стремительно развиваются события! Итак, они неподалеку – возможно, затесались в толпу и обдумывают, как бы им половчее выполнить задачу. А коль они здесь, то, значит, при оружии. Припрятали автоматы под демисезонные пальто и куртки – точно так же, как и сами Терко с Ереминым со своими немецкими помощниками. Это, между прочим, такая же спецназовская классика – прятать оружие так, чтобы его не было видно.
Ну и что тут будешь делать? А делать что-то надо! Думается, очень скоро Вальтер Ульбрихт закончит свою речь и отправится к Берлинской стене