Сизые сумерки пугливо прятались от победно пляшущего пламени костра в густой кустарник у речки. В два часа ночи после короткой передышки солнце поднялось над тёмно зелёными елями, осушая созревшую на траве ягоду – росу. Противоестественно – солнечная ночь, создавала ощущение нереальности, фантастичности всему происходящему. Белые ночи – награда северянам за бедные светом, короткие зимние дни. Природа восстанавливает справедливость, удлиняя летние дни за счёт ночей. Но, даже, солнечной ночью хочется спать. Устали и мы. Бойко взялся отвезти Марину в Троицко – Печёрск, Мы с Галей остались у меня дома. Попили чай и легли спать. Когда я, утомлённый её ласками заснул, она была свежа и ясноглаза, как утренняя роса. Вот, что значит молодость, позавидовал я. Утром за завтраком выпили сухого вина, после обеда я отвёз её домой. Больше мы не виделись, Новые планы, дела, заботы и увлечения помешали нашим встречам.
Глава 6. Новые успехи
Я никогда не чувствовал склонности к торговле. Заниматься ею на закате лет, заставила необходимость. Торговал, но душа рвалась к производству. Скопив деньги, решил купить леспромхоз, в котором, когда то был директором. В годы Горбачёвской перестройки, директорам прибавили самостоятельности, дали возможность проявлять инициативу, предприимчивость. Одни из них стали воровать, создавать при предприятиях кооперативы и перекачивать в них бюджетные деньги. Другие, более консервативные, начали реконструировать, модернизировать производство, улучшать условия труда. Я был из их числа. За хвойные балансы, от которых область отказывалась, приобрёл в Финляндии, через внешнеторговую организацию – Ленфинторг, четыре ангара и два лесопильных станка «Кара», предназначенных для переработки тонкомерной древесины. У нас она спроса не имела, поэтому накапливалась на нижних складах, сжигалась тысячами кубометров. Мечтал организовать из этих отходов выпуск пиломатериалов европейского качества.
Управляющего трестом переработка тонкомера не волновала. Он уже перестроился, понял куда ветер дует, стал требовать финские промтовары, продукты и деньги. Я взяток давать не захотел, поэтому мы поругались. Вспылив, я написал заявление с просьбой уволить меня по собственному желанию. Уволился и занялся торговлей. Конечно, это было большой глупостью с моей стороны. Через год к власти пришёл Ельцин, началась шоковая терапия, леспромхоз захирел. Хорошо, что новый директор молодой, волевой, энергичный не дал его растащить ни рабочим, ни бандитам, ни тёмным дельцам из Москвы, шнырявшим по северу в поисках лёгкой наживы. Представители фирм – кидал, приезжали, трясли пачками долларов, щедро обещали, отгружали лес и исчезали. Денег на зарплату, солярку, бензин, оплату электроэнергии у предприятий не стало. За зиму леспромхоз с трудом заготовил лес, но раскряжевать его было не на что. Я встретился с директором Башметовым Виктором Тихоновичем. Сухощавый, темноволосый, с узким лицом и хитрыми восточными глазами, спокойный и рассудительный он всё понимал с полуслова.
Поговорив, мы быстро пришли к единому мнению: Нужно акционироваться. Составили учредительные документы. Провели общее собрание работников леспромхоза. За месяц создали акционерное общество ЗАО «Омралес». Пятьдесят один процент акций достался спонсору – оформленной на меня фирме, по десять процентов у нас с Башметовым, остальные у рабочих. К сожалению, люди обнищали за годы безденежья из – за не выплаты зарплат и увлечением дешёвой, палёной водки испортили рабочих. Я многих просто не узнавал. За годы вынужденного безделья и пьянки, люди сильно деградировали. Некоторые так и не смогли начать нормальную жизнь, войти в ритм и нормально работать. Мне их было жаль до слёз, но приходилось увольнять. Постепенно, рабочие продали мне свои акции, так я стал владельцем леспромхоза. Работы прибавилось. Много времени и сил потребовало восстановление дисциплины, подбор рабочих, ремонт техники, установка финских лесопильных станков. Вначале многие сомневались, что будет толк, посмеивались. Когда запустили финские станки, установку для пакетирования, торцовки и увязки пакетов лентой, скептики примолкли. Как любил повторять автор перестройки, процесс пошёл. На складе начали скапливаться пиломатериалы. Нужно было искать надёжного, платёжеспособного покупателя на качественную доску. К этому времени, деньги со всей страны собрались в Москве. Решил лететь в Москву.
Глава 7. Москва
В старой записной книжке разыскал телефон Бори Трутмана – в советские времена кандидата наук, доцента. Ныне – господина Бориса Исааковича Трутмана – москвича, акционера ликёроводочного завода. Позвонил ему и договорился о встрече у Павелецкого вокзала. Поезд прибыл в 9.30 минут. Время до встречи оставалось, решил позавтракать в кафе на привокзальной площади. Шумная Москва меня быстро утомляет, толпы вечно спешащих, толкающихся людей выводят из себя, злят. Нескончаемое мелькание машин и человеческих лиц оглушает. Невозможно идти не спеша, обязательно кто-нибудь толкнёт, нахамит, обругает. Встречные милиционеры то и дело требуют документы, беспризорники просят денег, цыганки просят позолотить ручку. Надоедает от них отбиваться. Я ждал Борю у стоянки автомобилей. Стоял, подставив лицо под теплые лучи, со всеми ласкового солнца. Оно отражаясь, сияло на полировке проезжающих мимо меня иномарок. Пунктуальный Трутман приехал, как договаривались, минута в минуту. Я интуитивно угадал его чёрный Фольксваген-Пассат, раньше, чем разглядел номер машины. Припарковавшись, Боря вышел из машины. Я крикнул, привлекая его внимание. Увидев, что он услышал, пошёл к машине. Время не изменило привычек друга. Джинсы топорщились на коленях, как жестяные, белая рубашка была расстёгнута на две пуговицы. Новым была толстая золотую цепь шее. За годы, раньше едва заметная лысина, разрослась на пол головы. Редкие, седые волосы остались только на висках и затылке. Ясные, удивительно добрые глаза с тёмными пушистыми ресницами не постарели, не поскучнели, светились искренней радостью. Мы обнялись.
– Ты сильно изменился, но я всё равно узнал тебя сразу – сказал он пожимая руку.
– А, я узнал твою машину, даже не разглядев номера. – похвастался я.
Боря недоверчиво посмотрел на меня:
– Помнится, в молодости ты внимательностью похвастаться не мог. Сколько раз, задумавшись проходил мимо. Приходилось окликать.
– Выходит, в отличии от тебя, я сильно изменился.
Он ещё раз оглядел меня с ног до головы, покачал головой, но ничего не сказал. Открыл дверцу машины и предложил сесть: Садись, Для начала покажу свой офис. Похвастаюсь офисом, потом поедим. Обедать будем у меня дома.
Я не представляю, как можно запомнить переплетения сотен московских улиц и переулков, поэтому в Москве езжу или в метро, или на такси. Трутман уверенно протискивался между обгоняющими друг друга машинами. На одном из перекрёстков он, уворачиваясь от наглого Мерседеса, нарушил правила движения. Тотчас, нас остановил щуплый, конопатый гаишник. Козырнув, потребовал документы, но увидев честные, невинные глаза и виноватую улыбку моего друга, штрафовать не стал. Вернул документы, сказав:
– Езжайте и впредь будьте внимательней.
Борина фирма прописалась в двухэтажном особняке на тихой улице. Охранник, узнав Бориса, открыл металлическую дверь. Мы вошли и поднялись на второй этаж. Офис состоял из двух комнат. В приёмной стоял стол для секретаря, факс, сейф и компьютер. Во второй комнате четыре стола и четыре стула. На стенах висели пейзажи и абстрактные картины с пересекающимися треугольниками, кругами и квадратами. За столами сидели три сотрудника – молодые весёлые парни лет тридцати, Борис представил их мне, но я тут же забыл все имена.
– Сегодня у меня гость, можете идти по своим делам – сказал им Борис.
Ребята весело загалдели, простились и ушли. Боря достал из сейфа бутылку молдавского коньяка Дойна, лимон и плитку шоколада. Мы выпили по рюмочке за встречу, потом за студенческую юность и здоровье наших друзей. Золотое тепло южного солнца, согревавшего гроздья винограда много лет назад, разлилось по телу и оживило разговор. Комната стала уютней, зайчики на полу и стенах золотистей. Для начала поделились пережитым в смутные годы перестройки и шоковых реформ. Боря простился с наукой сразу после распада СССР. Быстро сообразил, что водка в России нужна, как хлеб, и вложил все, что имел, в акции ликёроводочного завода. В то время, спиртзаводы и заводы по производству водки с линиями розлива, продавались недорого, вместе с лицензиями на производство водки. Расчёт оправдался, друг многократно преумножил, деньги, накопленные им в советское время. Большинство, менее расторопных и предусмотрительных, простых советских людей потеряли все свои сбережения.
Я искренне похвалил друга:
– Молодец не растерялся, правильно сориентировался. Я не успел. У меня, от накопленных на севере четырнадцати тысяч, осталась советская сберкнижка и память о мечте рядового северянина тех лет: вернуться домой, купить машину, дачу и в достатке дожить до смерти.
– На то я и еврей, чтобы беды предвидеть заранее и успеть соломки подстелить. Это вам русским простительно вечно спотыкаться о любимые авось, да небось. Ваши лбы от шишек только крепче становятся.
– Ты абсолютно прав. Мы всё время спотыкаемся, разбиваем носы, забываем и всё начинаем заново. Вы веками ноете, жалуетесь на притеснения и гонения, стоните и процветаете. Начитавшись классиков, я представлял евреев тихими, запуганными, законопослушными людьми. Только недавно узнал, что до революции они были главными бомбистами – террористами, убивавшими министров и губернаторов. Недовольные цензом осёдлости возглавили революцию, вождём у них был Бронштейн, больше известный, как Троцкий. В 1917 году составили большинство в политбюро партии большевиков, Совнаркоме, ЧК, в гражданскую войну, стали в комиссарами. Один такой в Тамбове, мою бабку из дома выгнал и зажил в нём припеваючи, даже, занавески не поменял. После контрреволюции 91 го нефть, газ, газеты, телевидение достались опять Березовским, Гусинским, Ходорковским. Остальным нищета, беды и обвинения в ксенофобии. – неудачно пошутил я.