Преодолев восемь миль, автомобиль свернул в парковые ворота и покатил по аллее из буков, которые поднимались в вечернее небо, гладкие и серые, как трубы орга́на. Фазан, встревоженный их приближением, с криком метнулся в сторону. Кролики лениво, вприпрыжку пересекали дорогу прямо перед машиной. Затем дорога сделала изгиб, полоса деревьев и папоротника немного отступила, и Джорджия увидела западный фасад Чилтон-Эшуэлла. Его окна сияли в лучах вечернего солнца опаловым блеском. Серый, палладианский фасад выглядел бесконечно мирным: его изящество несло на себе отпечаток бесплотности, словно этот дом по-прежнему покоился в мечтательном мозгу его создателя и мог раствориться от одного прикосновения. По озеру плыли лебеди, изящно изгибая шеи. Терраса с каменной балюстрадой, парк вокруг казались безжизненными, как место, откуда давно ушли люди, где осталась только история. Невозможно было представить этот дом в каком-то ином окружении или вообразить, чтобы из этого зеленого парка открывался вид на другое здание.
«Да, – подумала Джорджия, – Чилтон-Эшуэлл именно такой, как заявлял его хозяин. Но я не должна позволить этому ослабить мою бдительность. Он не станет испытывать меня всей этой чушью насчет величественных поместий Англии». Поднимаясь по широким невысоким ступеням лестницы, она заставила себя вспомнить, что здесь, в сердце Англии, планируется уничтожение страны.
Джорджию провели в уютную комнату с высокими потолками, где собрались гости. Чилтон Кэнтелоу улыбнулся, когда появилась Джорджия. Во фланелевом костюме, взъерошенный, он более чем когда-либо походил на мальчишку. Вразвалку, как медведь, лорд пересек комнату и на несколько мгновений задержал руки Джорджии в своих.
– Как приятно вас видеть! Вы благополучно добрались? Хотите чаю?
– Нет, спасибо. Я уже пила чай. Ваш дом – само совершенство. – Джорджия обвела взглядом комнату, немного смущенная. Большинство мужчин, заметила она, были одеты во фланелевые костюмы. – Вы все будете танцевать народные танцы? – поинтересовалась она.
Чилтон громко расхохотался:
– Народные танцы! Какой же у вас причудливый ход мыслей! Вас никогда не устраивает очевидное. Мы играли в крикет.
– Для Джорджии это безразлично, – раздался знакомый голос. – Разницы она не видит.
– Питер! Вот уж не знала, что вы будете здесь. Вас выставили из команды графства?
– Сегодня у нас нет соревнований. Лорд Кэнтелоу попросил меня поиграть за его команду против одной из местных групп. Э, да они настоящие сорвиголовы, ваши шахтеры. Я весь в синяках.
– Мы здесь играем без обмана, – произнес Чилтон. – Покажи себя во всем блеске, Питер, дружище, когда тебе придется играть на настоящем поле.
Это добродушное подшучивание было таким английским, с горечью подумала Джорджия, как и атмосфера Чилтон-Эшуэлла, которая, несмотря на миллионы его владельца, являла собой парадоксальную английскую смесь идиллии и уюта. За ужином, когда они обсуждали план Чилтона для безработных, Джорджия – играя свою роль, – заметила, что, вероятно, сформулировать его помогли недавние поездки лорда в Германию и Италию. Кэнтелоу пылко ответил, что нам не следует брать за образец континентальные методы, английский дух – это совсем другое и всегда должен создавать свои формы.
Пристально следя за магнетическим взглядом его карих, с золотыми искорками глаз, которые с легкостью меняли выражение от игривости до почти тигриной, яростной сосредоточенности, Джорджия полагала, что он говорит искренне. Его вера в себя была настолько безоговорочной, что в данный момент он мог ни на секунду не сомневаться в правдивости своих слов. Чилтон занимался самообманом на широкую ногу, а именно из такого теста и лепятся диктаторы. Если человек уязвим, когда теряет уверенность в себе, то где слабое место Чилтона, спрашивала себя Джорджия.
Этим вечером она осознала, насколько он неуязвим. Среди гостей находились по крайней мере две женщины, чья красота была достойна короля: ослепительная блондинка с аристократическими чертами лица – леди Риссингтон и миссис Мэйнверинг, чье очарование сияло в освещенной свечами гостиной, как рубин или тлеющий уго ль. Было очевидно, что Чилтону достаточно поманить пальцем, и они пойдут за ним куда угодно. Однако его обращение с дамами было любезным, шутливым, без пуританской суровой сдержанности и без развратной агрессивности; они вполне могли быть его младшими сестрами, только что окончившими школу. «Неужели они этого не видят?» – думала, втайне забавляясь, Джорджия, пока наблюдала за их скрытыми или явными усилиями привлечь внимание лорда.
Еще больше она удивилась, когда после ужина начались танцы под радиолу, и Чилтон пригласил ее первую, оставив двух профессиональных обольстительниц кусать себе локти. Танцевал он превосходно, обычная неуклюжесть его походки исчезла. «Я не просто в логове льва, а непосредственно в его пасти, – сказала себе Джорджия. – Что ж, в конце концов, Чилтон всего лишь мужчина. Он воспринимается как мужчина, я чувствую тепло его пальцев на своих плечах, поэтому приободрись, моя дорогая».
Когда танец закончился, Чилтон повел Джорджию на террасу. Перед ними расстилался парк, его гладкие очертания словно шевелились в такт вселенскому ритму сна. Внизу мерцало озеро, и плывущие лебеди казались утонувшими призраками луны. За спиной у них снова зазвучала музыка.
– Почему вы так на меня смотрите? – спросила Джорджия, поворачиваясь к Чилтону.
– Как я смотрю на вас?
– Будто я уравнение нового вида, которое ваш учитель написал на доске.
– Может, вы таким и являетесь, Джорджия. Я не до конца вас понимаю.
– А вам нужно понимать людей?
– Когда они могут быть опасными для меня – да.
Джорджия ответила холодно, не выдавая, насколько его слова потрясли ее:
– Каким же образом я могу быть для вас опасна?
– Если вы не знаете, то никто не знает.
Наступила тишина, нарушаемая тревожным попискиванием внизу, в камышах, болотной курочки. Было нечто внушительное в молчании Чилтона, в его отказе давить на нее. Джорджия чувствовала, как его таинственная сила обволакивает ее, сливаясь с чарами дома и освещенного луной парка.
– Это странный разговор, если учесть, что мы встречались лишь один раз, – заметила она.
– Мы оба с вами люди неординарные. Вы считаете, что нам следует говорить о погоде?
– Это безопасная тема, особенно когда рядом с вами опасный человек.
Джорджия подчеркнула слово «опасный». В игру загадочных реплик можно играть и вдвоем.
– Я не играю ради безопасности. Как и вы, судя по сведениям.
– Сегодня путешественника подстерегает не так много риска. Только грязь и усталость. Против них я никогда особо не возражала.
– Путешествия… А мы говорим о путешествиях?
Джорджия не ответила. Ее молчание словно встало перед ним ледяным барьером. Голос Чилтона стал проникновеннее:
– Видимо, вы не представляете, какое вы возбуждающее создание. На вашем фоне Мэйнверинг и Риссингтон кажутся глупыми целлулоидными куклами. Такая женщина, как вы, могла бы…
Чилтон взял ее под руку и повел в дом. «Нет, – думала Джорджия, – это нелепо. До странности нелепо. Возможно, это и есть способ действия… единственный для меня способ действия. Вероятно, его привлекает мое сопротивление. Чилтон привык, что женщины падают к его ногам, и чувствует это сопротивление, но насколько подозревает его истинную подоплеку? Чилтон имел в виду, что я опасна для мужчины или для будущего диктатора?»
В тот вечер у нее не было возможности поговорить с Питером Бретуэйтом наедине. Однако на следующее утро, пока Чилтон совещался со своим секретарем и доверенным лицом, Питер пригласил ее сыграть с ним партию в часовой гольф.
– Я не умею играть в часовой гольф, – сказала Джорджия.
– Это не страшно. Я играю в него мастерски. Вы удивитесь.
Лужайка располагалась среди буковых зарослей, высотой около трех футов. В дальнем ее конце находилась миниатюрная мраморная беседка в виде храма, построенная в XVIII веке кем-то из Кэнтелоу, чтобы любоваться панорамой с классического наблюдательного пункта, ныне ставшего пристанищем пауков и клюшек для гольфа.
– Хорошее место для беседы, – заметил Питер. – Приближающегося человека видно издали. И всегда можно спрятаться за эту мраморную причуду, если начнут стрелять.
– Вы ожидаете, что в вас будут стрелять? По-моему, вы приехали сюда играть в крикет!
– Я и этим занимаюсь. Элисон сказала мне, что вы начали игру с крупной рыбой.
– Вас это поразило?
– После того, с чем столкнулся в эти последние месяцы, я не удивился бы, узнав, что Кэнтелоу – далай-лама из Тибета, – усмехнулся Питер, небрежно ударив по мячу и послав его по полю к краю лунки.
Джорджия последовала его примеру.
– Хорошо бы в траве не было противных маленьких выступов, – пожаловалась она. – Это несправедливо.
– В часовой гольф обычно играют на ровной площадке, а не на травянистом поле, как это. Полагаю, Кэнтелоу хотел усложнить задачу. Он считает себя знатоком разных игр. Садовник сообщил мне, что его светлость не так давно лично обустраивал это поле. Как он находит время на все это, попутно составляя проект для безработных, организовывая революцию и проходя обучение на диктатора Британии?
– Не прерывайте игры, Питер, и будьте осторожны со словами. Кто-то следит за нами с полевым биноклем из окна в восточном крыле.
– С полевым биноклем? За кого он нас принимает? За пару длиннохвостых синиц?
– Существует такая вещь, Питер, как чтение по губам. Держитесь спиной к дому, если собираетесь еще позлословить в адрес нашего хозяина.
Они разыграли оставшиеся лунки. Наблюдение за ним в бинокль было привычно молодому крикетисту, и он уверенно загонял мяч в лунку.
– Какой-то кривой круг, вы не находите? – произнесла Джорджия. Маленькие пронумерованные диски, стоя на которых они били по мячу, были выложены не в форме часового круга, как обычно для этой игры, а в беспорядке разбросаны по лужайке.