«Дорогая кузина Джоржия,
Вы с мужем доставили бы большое удовольствие старухе, почтив ее своим визитом. Как вам известно, я живу довольно уединенно, и ваше общество на протяжении недели мне было бы весьма приятно. Не могли бы вы совершить столь дальнее путешествие в такое неспокойное время? Я в полной мере сознаю, какие неудобства может причинить вам моя просьба, но ваш визит принесет мне радость. А еще у меня есть небольшая проблема, которую ваш муж, чья слава достигла даже моей сельской глуши, сочтет интригующей. Коротко говоря, речь идет о кошке…»
– Ну уж нет! – запротестовал Найджел. – Я не могу нестись в Эссекс, чтобы искать пропавшую кошку.
– Читай дальше. Никакая кошка не пропадала.
– «…кошке, – повторил Найджел, – принадлежащей Хэйуорду Рестэрику из Истерхэм-Мэнор. Надеюсь, вы не сочтете меня фантазеркой, если я скажу, что в поведении этого животного кроется нечто большее, чем видится на первый взгляд. Сколько бы ни были непредсказуемы повадки кошачьего племени, можно счесть вполне оправданным недоумение, когда одна его представительница вызывает всеобщее беспокойство, превращаясь в одержимого дервиша. Хотя я и в преклонных годах, но, полагаю, еще не настолько лишилась рассудка, чтобы приписывать сверхъестественное тому, что, несомненно, имеет рациональное объяснение. Если изобретательный мистер Стрейнджуэйс соблаговолит выслушать и осмыслить мои ничтожные наблюдения, то, не сомневаюсь, сможет пролить свет на происшествие и тем самым удовлетворить любопытство – нет, развеять дурные предчувствия премногим вам обязанной кузины.
С искренним уважением,
Переведя дух по прочтении этого удивительного послания, Найджел заметил:
– Надо же, какие эксцентричные у тебя родственники. Кто эта фантазерка из восемнадцатого века?
– Я много лет ее не видела. С тех самых пор, как она поселилась в Истерхэме. Один мой двоюродный дед оставил Клариссе кругленькую сумму, и она купила Дувр-Хаус, поэтому ее попытались запереть в сумасшедший дом.
– Дорогая Джорджия, не надо стенографического отчета с утра пораньше. Почему за покупку Дувр-Хаус ее непременно хотели запереть в сумасшедший дом? И кто такие «они»?
– Родственники, которые рассчитывали получить наследство, конечно. И это было не потому, что кузина купила дом, а потому что после этого повела себя странно.
– Например?
– Сам поймешь, когда приедем.
– Ну пожалуйста, Джорджия. Изобретательный мистер Стрейнджуэйс не собирается тащиться в военное время в Эссекс к сумасшедшей старухе, чтобы расследовать поведение кошки, превращающейся в одержимого дервиша.
– Собирается, и она не сумасшедшая. Насколько я ее помню, она была на удивление в здравом уме и очень милой. Если она предпочитает жить в эпоху Георга III, а не королевы Виктории, как большинство старушек, это еще не значит, что у нее не все дома.
На том и порешили. Несколько дней спустя они прибыли в Челмсфорд, где, как сообщалось в телеграмме мисс Кавендиш, можно нанять «повозку, чтобы облегчить им» последнюю часть путешествия. Однако они не приняли в расчет суровую погоду тех мест, хотя и в Девоншире зима выдалась холодная. Порыв ледяного восточного ветра ударил их, едва они вышли с вокзала. Повсюду сугробами лежал снег, а сам городок под свинцовым небом казался вымершим.
– Бррр! – поежился Найджел. – Похоже, нам суждено замерзнуть насмерть еще в самом начале сумасбродных приключений с одержимой кошкой. Давай вернемся домой.
Даже Джорджия, которая в экспедициях испытала подобные тяготы и закалилась, все же с тоской вспомнила об их теплом коттедже под уютной крышей. Им все же удалось найти таксиста, который решился преодолеть препятствия истэрхемского тракта. Дорога в десять миль заняла у них более часа. За это время им пришлось пару раз выкапывать себя из-под снежных заносов и рисковать жизнью, когда машина едва не соскользнула в реку на крутом повороте. Когда они наконец достигли Истерхэма, уже сгущались сумерки.
Дувр-Хаус, вероятно, выходил на зеленую лужайку в центре деревни, и хотя вездесущий снег укрыл все кругом, он не сумел окончательно стереть очарование дома мисс Кавендиш. Благодаря симметрии окон и труб, островерхой крыши и уютных башенок, крыльца, окна над ним и кованой калитки даже под снегом это строение из красного кирпича сохраняло, подобно укутанной в меха даме, элегантную красоту.
– Что я тебе говорила? – шепнула Джорджия. – Живя в таком идеальном доме, трудно быть безумной.
Найджел про себя усомнился в логичности этого замечания. Голова у него словно заиндевела от холода, а потому в ней нашлось место только для одной застуженной мысли: в каком же огромном доме живет маленькая женщина! Ибо встретившая их в холле Кларисса Кавендиш была поистине крошечной, сущая пушинка, столь же изящная в своей филигранности, как снежинка: белые волосы уложены в высокую прическу, а фарфоровая кожа лица – настоящий триумф искусства или природы.
– Чудовищный снегопад, вы не находите? – произнесла она тонким голоском, ясным и звонким, как колокольчик, и идеально подходившим ее внешности. – Вы, верно, устали с дороги. Я покажу вам вашу комнату. А потом мы с вами почаевничаем, Джорджия. Мистер Стрейнджуэйс, без сомнения, предпочтет кларет.
Найджел запротестовал: не пьет кларет в половину пятого дня.
– Тогда бутылка придется к обеду, – откликнулась мисс Кавендиш. Смысл этого замечания Найджелу предстояло вскоре узнать.
После чая хозяйка предложила показать им дом. Найджел охотно согласился, заинтересовавшись многочисленными красивыми и ценными вещицами, какие успел заметить в гостиной – изящными креслами восемнадцатого века работы Джона Хепплуайта, гравюрой Бартолоцци, миниатюрами Косуэя, приставным столиком с эмалями Бэттерси, застекленной горкой, полной вееров, игрушек, табакерок и прочих мелочей изысканнейшей работы, шелковыми занавесями и изящным неоклассическим камином.
Дом был гораздо больше, чем он счел поначалу. Маленькая и прямая, как свечка, мисс Кавендиш вела гостей из комнаты в комнату. Каждая комната хранила красивые пропорции своей эпохи. С беспечным равнодушием к требованиям о затемнении мисс Кавендиш включала свет. Хрустальные люстры сияли водопадами искрящихся льдинок и не нарушали иллюзии прежней эпохи. Двери повсюду были красного дерева, стены были окрашены в тона зеленого, желтого, голубого и серого цветов.
– Восхитительно, – механически повторял Найджел. – Идеальная комната.
А еще он то и дело щипал себя, чтобы удостовериться, что не спит, и посматривал на жену. Ведь за исключением гостиной, маленькой утренней комнаты, спальни мисс Кавендиш и их собственной, все до единой комнаты, куда они входили, были абсолютно пусты. Ни единого предмета обстановки, ни занавески или ковра не нарушали их изысканную симметрию. Когда они вернулись в гостиную, Найджел не мог подобрать слов, чтобы воздать должное увиденному и не задеть чувства мисс Кавендиш. Однако Джорджия с обычной своей прямотой перешла сразу к сути:
– Почему вы держите все комнаты пустыми, кузина Кларисса?
– Потому что не могу позволить себе обставить их в том стиле, какого они требуют, моя дорогая, – последовал логичный ответ. – Я предпочитаю жить в части красивого дома, чем в целом безобразном. Согласитесь, старуха имеет право на фанаберии.
– Я бы назвал это весьма разумным, – вставил Найджел. – Вы можете расширять или сужать жилое пространство дома согласно колебаниям вашего дохода.
– Подозреваю, мистер Стрейнджуэйс, – объявила Кларисса Кавендиш, – мы с вами найдем общий язык.
– Можно было поставить в каждую комнату по роялю и пригласить погостить десять пианистов, и пусть играют все вместе. Резонанс при таких высоких потолках получился бы потрясающий, – мечтательно заметила Джорджия.
– Я питаю отвращение к пианино. Это инструмент, годный только для того, чтобы на нем практиковались дочки коммивояжеров. Клавесин очень даже неплох, клавикорды сойдут. Но пианино, нет, полагаю, оно издает весьма вульгарные, претенциозные звуки. Я удивлена, что Рестэрик на нем играет.
– Рестэрик?
– Хэйуорд Рестэрик – владелец Истерхэм-Мэнор. Поместье принадлежит его семье продолжительное время. Это они построили Дувр-Хаус.
– Ах да, – сказал Найджел, – это тот, чья кошка свела нас вместе, верно? Не расскажете ли про кошку, мисс Кавендиш?
– После обеда, мистер Стрейнджуэйс. Такая история должна дождаться хорошего пищеварения. Я старая женщина, и меня нельзя торопить.
Два часа спустя, переодеваясь в спальне к обеду, Джорджия сказала Найджелу:
– Надеюсь, я не совершила большой ошибки, притащив тебя сюда.
– Я ни за что бы такое не пропустил, дорогая. Но от чего она стала такой?
– Припоминаю, что Кларисса была одной из первых «синих чулков», преподавательниц в Джиртоне[19]. Сделала себе имя как историк, занималась восемнадцатым веком и насквозь им пропиталась. Потом у нее случился нервный срыв, говорили, дело в переутомлении, и, кажется, была несчастная любовь. Кларисса оправилась, но все же безвозвратно застряла в георгианской эпохе. Разумеется, ее вынудили отказаться от преподавательского поста, Клариссе пришлось несладко, и она подрабатывала гувернанткой, пока не подвернулось наследство.
Снизу донесся слабый и нежный звон, как от музыкальной шкатулки. Джорджия и Найджел спустились к обеду. Белые панели малой гостиной подчеркивали изящество и свежий цвет лица их хозяйки, чьи глаза лучились безмятежной радостью. Найджел был тронут, отметив в этой старухе острый ум и веселую независимость девушки, которой она была когда-то. При мысли о том, что ей пришлось быть гувернанткой и сносить прихоти бесцеремонных или смотревших на нее свысока нанимателей, становилось тошно на душе.
Прислуживала за столом женщина из деревни, выглядевшая на удивление театрально в накрахмаленном чепчике и коротком муслиновом фартуке. Блюда были превосходными, хотя порции – уменьшенными, исходя из потребностей мисс Кавендиш: лепесток палтуса, бугорок говяжьей вырезки, тонкие кусочки жареного картофеля.