– Три года.
– Тогда это не игривость котенка. Предположим, ей что-то подложили в еду. Вы говорите, кошке как раз дали блюдце молока. Не знаю, какой яд способен привести к подобным симптомам, не оставив более серьезных последствий. Но предположим, перед началом сеанса кто-то подмешал что-нибудь в молоко или сделал ей укол. Зачем ему это делать? Единственный возможный ответ – чтобы напугать собравшихся. Значит, это розыгрыш или серьезное намерение напугать одного из компании. Тогда это уже другое дело.
– Для обычного розыгрыша, на мой взгляд, слишком уж сложно и жестоко, – подала голос Джорджия. – Если бы шутник нарядился в батистовую ночную сорочку, хватался за живот и стонал… но фантомного епископа как будто оттеснили за кулисы.
Энергично закивав, мисс Кавендиш, словно аплодируя, хлопнула по подлокотнику кресла.
– Если шутка была намного серьезнее, – продолжал Найджел, – и обращена против кого-то конкретного, значит, в поведении кошки было что-то, понятное жертве. Кому-то хотелось напугать ее больше остальных. Помимо мисс Эйнсли, кто-нибудь еще сильно расстроился?
– Вам знакома пьеса «Гамлет», мистер Стрейнджуэйс?
Найджел ответил, что знакома.
– Помните пьесу внутри пьесы, когда король следит за игрой актеров, а Гамлет – за королем. В канун Рождества не всех нас занимали выходки кошки. Я случайно посмотрела в сторону и заметила, как Эндрю Рестэрик, не отрываясь, глядит на другого человека.
– На кого же?
– Не могу вам сказать. Стулья были расположены полукругом. Эндрю сидел крайним слева и смотрел на кого-то на противоположном конце. Это могла быть его сестра Элизабет, а мог быть доктор Боуджен или мистер Дайкс.
– Так значит, вас пьеса не захватила, мисс Кавендиш?
– А вы весьма упрямы, сэр! – воскликнула дама с легким кокетством, не скрывшим ее смятение. – Надеюсь, я все еще сохранила рассудок. Мне ведь позволено опираться на свидетельство моих глаз?
– И кто-то из этих троих показался вам особенно расстроенным?
– Не могу утверждать наверняка. Бетти выглядела печальной, хотя я подумала, она слишком захмелела, чтобы встревожиться. Мистер Дайкс как будто чертыхался себе под нос. Доктор Боуджен сидел с чопорным видом. Но после я видела, как они с Бетти перешептывались.
– Это происшествие имело какой-то резонанс?
Мисс Кавендиш посмотрела на него так, словно это слово в ее лексиконе не значилось.
– В своем письме вы писали о дурных предчувствиях, – не унимался Найджел. – Вы боитесь, что тут кроется нечто большее, чем галлюцинации кошки? Что это только начало?
Казалось, пожилой даме почему-то не хочется отвечать. Взгляд у нее стал рассеянный, и она глядела перед собой, точно впала в прострацию. Она казалась потерянной. Наконец, поднявшись с кресла, тяжело опираясь на трость из слоновой кости с шелковой кисточкой, мисс Кавендиш отошла в дальний конец комнаты, провела пальцем по гравюре на стене и, все еще не поворачиваясь к Найджелу и Джорджии, произнесла:
– Да. Мне страшно. Говоря словами Гамлета, что-то прогнило в том доме. Не могу определить, в чем дело, но это так. У меня… – Ее голос едва заметно дрогнул. – У меня есть особые причины принимать участие в делах семьи – особенно Элизабет и Эндрю. Мои причины значения не имеют, прошу вас больше о них не упоминать. Но одно я могу вам рассказать… Уж лучше столкнуться с Люцифером и всеми его падшими ангелами, чем с тем, что творится в Истерхэм-Мэнор.
– Понимаю, – мягко сказал Найджел. – И вы хотите, чтобы я…
Кларисса Кавендиш резко повернулась от стены и ткнула в сторону Найджела тростью, словно рапирой. Теперь в ее голосе звучала такая решительность, что он невольно выпрямился в своем кресле.
– Я хочу, чтобы вы выяснили, что происходит. Узнали бы, что делает в том доме доктор Боуджен, его я считаю самой предосудительной личностью. Я хочу, чтобы вы выяснили, чего боится Хэйуорд Рестэрик. И что было той ночью на сердце у Эндрю Рестэрика, когда он не обращал внимания на кошку, а напряженно смотрел на еще кого-то в комнате. И я хочу, – добавила она шепотом, который Найджел едва разобрал, – чтобы вы спасли Элизабет от погибели.
Вернувшись в свое кресло, она выжидательно посмотрела на Найджела.
– Они все еще там? Те, кто был на сеансе?
– Приезжают и уезжают. Но в настоящий момент они все в Мэноре и, скорее всего, останутся на несколько дней. Дороги зимой непроезжие.
– Но вы же знаете, – мягко указал Найджел, – у меня нет полномочий…
– Я все устроила. Насколько мне известно, существует некое Общество психических исследований. Вы будете его членом. Я пригласила вас пожить у меня, чтобы вы могли изучить происшествие с кошкой в Епископской комнате. Обо всем условлено.
– Но я ничего не смыслю в таких исследованиях.
– Я приобрела кое-какие труды по данному вопросу в нашей книжной лавке. Вы изучите их завтра, а вечером мы приглашены отобедать в Истерхэм-Мэнор.
Найджел едва не охнул от решительного самовластия мисс Кавендиш. Он предпочел бы скептичнее отнестись к ее поразительному рассказу, но невольно подпал под его действие. Более того, она заразила Найджела острым любопытством, нетерпеливой жаждой заполнить расплывчатые силуэты персонажей, которых описала.
– А каких собственно наук доктор этот Боуджен? – поинтересовался он.
– Рискну сказать, медицинских. Не хотелось бы мне принимать какие-либо его снадобья.
– Вы не знаете, кто его пригласил?
– Элизабет привозит с собой погостить в Истерхэм-Мэнор многих неуместных людей.
– Так она сама часто сюда приезжает?
– Да. Боюсь, она прискорбно сумасбродная девушка. Но не может же Хэйуорд отказать ей от дома.
А мисс Кавендиш не спешит поделиться информацией, подумал Найджел и попытался зайти с другой стороны.
– В тот момент предлагали какие-либо объяснения поведению кошки? Кому-нибудь пришло в голову осмотреть блюдце?
– Мне неизвестно, что собравшиеся говорили позже. В тот момент Хэйуорд решительно положил конец сеансу. Он из тех людей, кто предпочитает отгородиться от того, чего не в силах понять, и готов навалить сотню матрасов вместо того, чтобы искать горошину. Я не знаю, осматривали ли блюдце.
– Вы говорили, что видели, как после инцидента доктор Боуджен и Элизабет Рестэрик шептались. Вы не слышали, что они говорили?
– Уверена, ничего существенного. Я глуховата, но умею читать по губам. Кажется, доктор Боуджен с Элизабет вспомнили бедную безумную испанскую принцессу. Но я в их лица не всматривалась и мало обращала на них внимания. А теперь, мои дорогие, у всех нас был утомительный день. С вашего позволения я удалюсь. Если захотите чашку шоколада на сон грядущий, прошу, позвоните Энни. Я счастлива, что вы приехали ко мне погостить.
Мисс Кавендиш поднялась с поразительным достоинством, поцеловала Джорджию, подала Найджелу хрупкие пальцы в тяжелый перстнях и удалилась наверх, постукивая тростью из слоновой кости.
Глава 4
И надо всем вокруг нависли тень и страх.
Перед гостями, вышедшими из машины, которую послал за ними Хэйуорд Рестэрик, Истерхэм-Мэнор предстал величественным, мрачным зданием на фоне темноты ночи. Найджелу пришлось поверить Клариссе Кавендиш на слово, что дом был построен в правление королевы Елизаветы и с тех пор мало изменился. Королеве-девственнице и ее подданным, думал он, никогда не приходилось иметь дело с вынужденным затемнением. Машина почти неслышно отъехала и тут же скрылась в темноте. Парадная дверь отворилась. Истерхэм-Мэнор был, по всей очевидности, из тех домов, где парадная дверь отрывается еще до того, как постучишь молотком или позвонишь колокольчиком. Вероятно, их ожидает превосходный обед. Найджел сжал локоть жены, и они поспешили переступить порог; дворецкий тут же закрыл за ними дверь.
Горничная повела Джорджию и мисс Кавендиш наверх снять накидки. Для мисс Кавендиш это оказалось большим мероприятием. Невзирая на заботливость хозяина, пославшего за ними машину, и короткий путь от двери ее дома до двери Мэнора, она укуталась так, словно собралась в арктическую экспедицию: надела шляпку, шубу и кожаную куртку для гольфа поверх вечернего платья, а под него – шесть или семь нижних юбок, так что теперь казалась почти кругленькой.
Пока дамы избавлялись от верхней одежды, Найджелу представился случай рассмотреть холл, в котором его оставили. Холл оказался настолько просторен, что если бы его перенесли на Всемирную выставку, он занял бы заметную ее часть и был бы теплым, как утренний тост («жена-американка, центральное отопление, уйма наличности», – сказал себе Найджел). Воображение вошедшего поражала царившая там елизаветинская атмосфера: огромные сундуки из дуба и кедра, тростниковые циновки, на стенах – железные кольца для факелов и гербы. Как раз такого рода холл Шарлотта Рестэрик, вероятно, описала бы словами «ты не поверишь, какой миленький».
Нет сомнений, именно так она и говорила, подумал Найджел несколько минут спустя, когда миссис Рестэрик, облаченная в золотую парчу, спускалась вниз по лестнице приветствовать гостей. Он едва удержался от того, чтобы обратиться к ней «миссис Риттенхаус» – так она походила на статную и лукавую хозяйку, третируемую братьями Маркс в мюзикле «Укротители».
– Как мило, что вы пришли, Кларисса! – огласила она холл звучным, как рев оленя, голосом. – А это знаменитая Джорджия Стрейнджуэйс! Хэйуорд, разве я не говорила, что умираю от желания познакомиться с миссис Стрейнджуэйс?
С благовоспитанным бормотанием и дергая себя за усы, вниз спустился и Хэйуорд Рестэрик.
– Мое почтение, – пробормотал он. – Выдающаяся женщина. Читал ваши романы.
– Какие же мужчины провокаторы! – лукаво воскликнула его жена. – Миссис Стрэнжуэйс не романистка, Хэйуорд. Она – путешественница, ты же сам знаешь. Добро пожаловать в Истерхэм-Мэнор, мистер Стрейнджуэйс. Думаю, психологические исследования – это очень миленько. Хэйуорд, шерри! Бедняжки насмерть замерзли. А теперь, миссис Стрейнджуэйс, позвольте познакомить вас