Эндрю Рестэрик расхохотался – это была спонтанная вспышка веселья умелого дуэлянта при первом удачном выпаде противника.
– Ну уж нет, Стрейнджуэйс. Так вы меня не подловите. Конечно, мне очень не нравится Боуджен, потому что я считаю его претенциозным шарлатаном. Бетти от него был только вред, но из этого я не делаю вывода, что он ее убил.
Приподняв шляпу Найджелу и дерзко улыбнувшись Джорджии, он нырнул в табачную лавку.
– И что ты о нем думаешь? – спросил Найджел.
Его жена, задумавшись, молчала.
– Думаю, если он раньше полиции выяснит, кто убил его сестру, в Истерхэм-Мэнор случится второе убийство, – серьезно ответила она наконец.
– Так, по-твоему, он таков? – переспросил Найджел, который безусловно доверял суждению Джорджии о людях.
– Да. Воспитание, темперамент и жизнь, которую он вел, – все подталкивает его к тому, чтобы взять правосудие в свои руки.
– У Хэйуорда есть толика того же темперамента.
– Пожалуй. Но его главные движущие силы – тяга к респектабельности и семейные традиции. Кстати, Хэйуорд – преданный отец, слишком строгий с сыном, но близнецы его просто боготворят, и он обращается с ними очень разумно.
– А Шарлотта?
– Она немного меня озадачивает. Люди видят прежде всего фасад гранд-дамы. А под ним, я бы сказала, скрывается простой, проницательный и реалистичный ум. Впрочем, не знаю, насколько хорошо две ее половинки уживаются в одной упряжке. Надо думать, Хэйуорд женился на ней отчасти ради денег… В наши дни их требуется уйма, чтобы содержать такой дом, а его фермы, скорее всего, на дотациях. Я бы сказала, они с Хэйуордом неплохо ладят, он не из тех, кому требуются бурные страсти. У каждого из них своя сфера интересов.
– Едва ли ему нравится то, каких людей она пускает в дом. Писатели из малоимущих, гипнотизеры, всякие Джунис Эйнсли.
– Гипнотизеры?
– Доктор Боуджен прибегает в своей практике к гипнозу. – Найджел описал сцену, разыгравшуюся между Хэйуордом и врачом. – Хэйуорд довольно наивен. Для него гипноз связан с сомнительными шарлатанами в закоулках или подражателями доктора Мабузе[21], с ритуалами черной магии, имеющими цель завладеть душой и телом жертвы. В случае с Элизабет особенно телом.
– Ну, в случае с Элизабет, вероятно, это не так далеко от истины.
– Да будет тебе, Джорджия. Он же респектабельный специалист с Харли-стрит.
– И кто за это поручится?
– Он не стал бы называть себя лондонским специалистом, не будь таковым. Подобное утверждение слишком легко опровергнуть. Разумеется, мы проверим его слова.
– Ключевое слово тут «респектабельный». Ты столь же наивен, как старина Хэйуорд, если думаешь, что любой специалист такой. Я могла бы порассказать тебе…
– Хватит, хватит, Джорджия! Никаких больше рассуждений о тьме на Уимпол-стрит, удушливой викторианской респектабельности – хватит с меня Элизабет Браунинг и ее папочки.
За разговором они не заметили, как подошли к кованой калитке Дувр-Хаус.
– Кстати, мне только что пришло в голову. Кларисса, скорее всего, еще не знает. Тебе придется ей сообщить, дорогая. Ведь, что бы она ни говорила про Элизабет Рестэрик, она была к ней очень привязана.
Джорджия ушла искать кузину, а Найджел – уединения в их спальне. Жизнь в доме мисс Кавендиш может стать довольно неловкой, если придется на какое-то время задержаться в Истерхэме. Поручение миссис Рестэрик было изложено несколько туманно, но теперь Найджел понял, что уже подпал под влияние покойной и не успокоится, пока не разберется до конца в ее смерти. Нет, не в смерти. Важнее всего была ее жизнь для решения загадки. Пусть полиция ищет материальные улики. Его дело – воссоздать историю женщины, которую он видел повешенной в той надушенной сандалом комнате, с загадочной улыбкой на красных губах.
Порывшись по карманам, Найджел нашел клочок бумаги и карандаш. Когда двадцать минут спустя поднялась Джорджия, то застала мужа на широкой банкетке в оконной нише, откуда он смотрел на укутанный снегом деревенский луг. Взяв лежащий рядом с ним листок, она прочла:
1) Какую роль в происходящем играет Кларисса? Она знала или просто подозревала, что Э. грозит опасность? «Я хочу, чтобы вы спасли Элизабет от погибели». Действительно ли Шарлотта Р. просила ее пригласить меня сюда?
2) Да, она мне так сказала; она знала о моей профессии. Но чего именно ожидала и боялась К.?
3) Какова была природа «нервного расстройства» Э. и почему Боуджен так не хочет о нем говорить? (Ответ довольно очевиден. Вскрытие все прояснит.)
4) Важна ли кошка? Попросить дядю Джона разузнать у экспертов, есть ли препарат, который может на время свести кошку с ума. Если бы можно было перенестись в прошлое, я бы сказал вместе с бардом: «Хотелось бы мне быть там, лишь бы глянуть, как карта ляжет» или кошка прыгнет.
5) Почему Эндрю так ненавидит доктора Боуджена и почему тот так сдержанно воспринимает его нападки? Кто тот «человек, который упивается злом», о котором говорил Э.? Возможно, сам Э. Уверен, никакое это было не дурачество.
6) Как далеко готов зайти Хэйуорд, чтобы замять первостатейный семейный скандал, даже ценой создания скандала мелкого?
7) Уилл Дайкс. Его пригласила сюда Элизабет или миссис Р.? Как давно он знаком с Э.? Она и правда была с ним помолвлена? Ему известно о природе ее «нервного расстройства»? Как расположена его спальня относительно спальни Э. и прочих комнат в доме?
8) Почему повздорили Дайкс и эта Эйнсли? Каково ее место среди прочих действующих лиц?
9) И, возвращаясь к кошке Скриблс, кто навел Э. на мысль дать кошке блюдце молока во время сеанса в Епископской комнате?»
– Надо бы подарить тебе приличный блокнот, – сказала Джорджия, разбирая микроскопические строчки на обеих сторонах отрывка бумаги. – Тебе нужно больше пространства.
– Мне не нужен приличный блокнот. Карманы будут оттопыриваться. – Найджел удовлетворенно хлопнул по карману нового твидового костюма, который (подобно всей его одежде) уже начинал выглядеть так, словно он в нем спал.
– Кларисса очень расстроена. Но мне почему-то почудилось, что новость не была для нее полной неожиданностью. Она хочет поговорить с тобой после ленча. Возможно, ты получишь ответ на свой первый вопрос.
К ленчу Кларисса Кавендиш не спустилась. Однако вскоре после него прислала горничную попросить Найджела подняться к ней. Она сидела очень прямо, сложив руки на трости из слоновой кости, из-под кисейного белого чепца выглядывали уложенные снежно-белые волосы. Лицо у нее было тщательно подкрашено, и на первый взгляд Кларисса выглядела точно так же, как и прошлым вечером. Но когда она заговорила, стало очевидно, что известие о смерти Элизабет заставило ее выйти из защитной скорлупы восемнадцатого века, поскольку старомодных оборотов в ее речи заметно поубавилось.
Попросив Найджела как можно подробнее изложить случившееся, она сидела бесстрастно, совершенно неподвижно, и ее птичьи глаза смотрели на него, не мигая. Когда он закончил, мисс Кавендиш еще с минуту молчала.
– Вы считаете, что бедную Бетти убили? – спросила она наконец.
– Да. Предварительно. Вскоре у полиции будут окончательные свидетельства того или иного.
– Пусть полиция идет своим путем. Этого следует ожидать. Но есть вещи, недоступные их пониманию. Вы никогда не узнаете, кто убил бедную Бетти, пока не узнаете саму Бетти.
– Именно так я и думаю. Вы мне поможете?
– Была бы очень вам обязана, если бы вы положили подушку мне под спину. Я немного устала.
Найджел повиновался. Прямая, хрупкая дама откинулась на подушку с едва слышным вдохом. Характерно для бывшей университетской преподавательницы было и то, что она перешла сразу к сути, без заминок или извинений:
– Я старая женщина. И когда-то, давным-давно тоже была глупенькой. Такой же глупенькой и любящей, как бедная Бетти. Но у нее было много мужчин, кого она могла любить, и ни одного, кого бы она уважала. А я нашла такого мужчину, однако его сердце принадлежало другой. Это был отец Бетти, Гарри Рестэрик. Теперь вы, возможно, поймете, почему при всех недостатках Бетти я относилась к ней как к собственной дочери.
И пожилая дама начала рассказывать Найджелу про детство Бетти. Она была поразительным, бесстрашным ребенком, преданным своему брату Эндрю, который был на два года старше, но вели они себя почти как близнецы. Обаяние часто позволяло им избегать последствий передряг, в которые заводило их бесшабашное бесстрашие. В те времена мисс Кавендиш часто с ними виделась, поскольку подолгу гостила в Истерхэм-Мэнор и присматривала за детьми всякий раз, когда гувернантка отправлялась в отпуск. Потом, после Первой мировой войны Гарри Рестэрик увез семью в Америку. В 1928 году, когда Элизабет было пятнадцать, случилась катастрофа. Злой рок обрушился на эту счастливую, благополучную семью, наделенную всем, чего можно желать, – через дочь, которая, казалось, более всех была обласкана судьбой.
– Как именно это случилось, я так в точности и не узнала, – сказала мисс Кавендиш. – Но Элизабет, которая была тогда в старших классах школы, забеременела. Ее дитя появилось на свет мертворожденным. Она отказалась раскрыть родителям, кто отец ребенка. Гарри подал в отставку и вернулся домой. Он высоко ставил свою репутацию и приличия, однако его сломил не скандал, а отношение к происходящему Бетти. Он говорил мне, что девочка не испытывала сожаления, не понимала чудовищность своего поступка. Она стала угрюмой, закрылась от него, но, увы, попала под влияние дурных людей. Признаю, я едва могла в это поверить, пока сама не увидела Бетти, когда позднее она вернулась вместе с матерью. Это действительно было переменившееся создание – сущий огонь и красота, но этот огонь угрюмо тлел, а красота была растленной. Она могла бы оправиться, стать прежней, вот только два года спустя Гарри и его жена погибли в автокатастрофе. Хэйуорд и Шарлотта взяли ее под свое крыло, однако едва она достигла совершеннолетия и смогла распоряжаться доходом, который оставили ей родители, то сбежала. С тех пор ее жизненный путь был… – голос Клариссы дрогнул, – таким же ярким и стремительным, как у Люцифера.