– Я еще вернусь, – отходя, бросил через плечо Редактор.
Он не заметил, как на губах сфинксов мелькнула кривая усмешка. Банкир раскрутил джип, увидев впереди знак «Объезд» и свернул на мост, ведущий в центр. Где-то они опять промахнулись с поворотом на этих вечно односторонних питерских улочках и вылетели почему-то на Лермонтовский проспект.
– До Фонтанки доедем и повернем на набережную, а там до Московского проспекта, и к Медному всаднику, – успокоил Банкир.
Джип уверенно проскочил по проспекту, повернул на набережную и застыл. На них опять смотрели сфинксы. Только теперь их было не два, а четыре. Банкир открыл дверки и все вышли на Египетский мост. Это были совсем другие сфинксы. С женскими ликами, с высокими золочеными гребнями головного убора и гибким сильным телом они напоминали на львов – царей зверей, а ласковых, но страшных львиц. Команда обошла скульптуры со всех сторон. Банкир неопределенно хмыкнул.
– А чего нас на Фонтанку занесло, мог бы и на Мойке свернуть…
Редактор внимательно всмотрелся в лица львиц. Нет, камень был непроницаем. Он махнул рукой. Ладно, поехали к Исакию. Повернулся к машине. В спину ему мяукнуло.
– Не клянись именем Сехмет, если не уверен ….
Он резко обернулся, на мосту никого не было. Все уже сидели в машине и ждали его. Он сел, захлопнул дверку. «Поблажило», – подумал, но вслух не сказал. Банкир в этот раз выехал точно к Адмиралтейству. Припарковал джип у скверика рядом.
– Будем здесь снимать? – спросил Оператор, – Всадника этого у меня вагон и маленькая тележка. И снизу, и сверху, и сбоку, и крупным планом, и панорамой. Как пожелаете.
– Тогда оставь камеру, чего таскаться, – ответил Продюсер, – Пошли. Не тяните время.
Редактор прошел вдоль желтых стен Адмиралтейства и, заговорившись с Продюсером, повернул не налево к Сенатской площади, а направо вдоль набережной и наскочил на гранитную тумбу, на вершине которой стоял каменный лев. От неожиданности он выругался в полный голос. Продюсер засмеялся и громко продекламировал.
С боязнью дикой на лице.
Он очутился под столбами
Большого дома. На крыльце
С подъятой лапой, как живые,
Стояли львы сторожевые,
И прямо в темной вышине
Над огражденною скалою
Кумир с простертою рукою
Сидел на бронзовом коне.
– Слушай, – повернулся к нему Редактор, – Я начинаю не любить Пушкина.
– Да брось ты, – хлопнул его по плечу Продюсер, – Нам в другую сторону. Тебя чего-то колбасит сегодня, после вчерашнего.
– Да ничего, – успокоил его Редактор, – Пошли, – про себя добавил, – Предчувствие какое-то.
Они подошли к памятнику как всегда окруженному туристами и молодоженами. Походили вокруг него. Байку про надпись, что читается целиком с двух сторон, они уже знали после первой экспедиции в Шлиссельбург. Продюсер сейчас разъяснял ее Банкиру, не ездившему в прошлый раз.
– Надпись читается целиком, – говорил он, обводя Банкира вкруг памятника, – Тогда звучит она так. «Petro Primо Catharina Secunda», а с другой стороны «Петру Первому Екатерина Вторая». Вместе это будет выглядеть приблизительно так: «Краеугольному Камню Высшая или Верховная Посвященная или Просветленная или Очищенная (если дословно) Петру Первому Екатерина Вторая».
Редактор не стал слушать дальнейших пояснений и подошел к Медному всаднику поближе.
– Обратите внимание друг мой, – услышал он сбоку.
Повернулся перед ним стоял человек, разительно напоминавший Пушкина, только одетый по-современному.
– Обратите внимание, – продолжал подошедший, – Конь ведь не топчет змею, что у него под копытами. Он опирается на нее. Да и с технической точки зрения, это третья точка опора у скульптуры. Без нее Медный всадник бы рухнул…
– Без змеи? – оторопело переспросил Редактор.
– Без Змея. Это Змей, друг мой. Приблизительно такой же, какого поражает Святой Георгий. Да, без Змея Медный всадник тут просто не удержался бы, – повторил странный незнакомец, – И еще обратите внимание, какой камень в основании.
– Гранит, – ответил Редактор.
– Гранит, друг мой, гранит это Вы правы. Причем местный гранит, – кивнул знаток, – Эта скала называется Гром-камень, друг мой. В основании нового града и нового рывка России лежал краеугольный камень древней славы. Алатырь-камень. «На каждом луче Востока ищут Камень», так было сказано в книге мудрых. Не всем дано его найти. Позвольте напомнить великие строки?
– Уж, не из Пушкина ли? – не удержался Редактор.
– Несомненно, друг мой, – незнакомец отставил ногу, поднял руку. Курчавая его голова повернулась в сторону памятника Петру, и он внятно прочитал. Ужасен он в окрестной мгле!
Какая дума на челе! Какая сила в нем сокрыта! А в сем коне, какой огонь! Куда ты скачешь, гордый конь, И где опустишь ты копыта?
– Каково? – рассмеялся он, – Думайте, друг мой, думайте. Найдите сложное в простом, – знаток Пушкина, резко повернулся и скорым шагом скрылся за серой скалой основания памятника. Порыв ветерка донес его слова из-за скалы, – А зря вы, друг мой, Пушкина решили не любить. Пушкин наше все…
– Это кто был? – подошел Оператор.
– Пушкин, – выпалил Редактор.
– Какой? – опешил Оператор.
– Александр Сергеевич, светоч русской поэзии.
– И чего он? – на полном серьезе переспросил маг видео камеры.
– Стихи читал, – пояснил Редактор, – А потом, вдруг обиделся.
– Надо все-таки было камеру взять, – покачал головой Оператор.
Из-за скалы неожиданно вышли Банкир с Продюсером, на ходу продолжая о чем-то спорить.
– О чем дебаты? – спросил Редактор.
– Да вот Банкир подбивает нас поехать в Шлиссельбург. Я ему объясняю, что мы там уже в прошлый раз все облазили и даже засняли все ужасы царизма. Но у него аргумент.
– Какой же, позвольте полюбопытствовать?
– Да нет никакого аргумента, – просто сказал Банкир, – Вы там были, а я нет!
– Заметьте господа, аргумент достаточно весом и контраргументов не имеет. Вывод простой. Едем в Орешек. Там и ночуем, – подвел итог дискуссии Редактор.
– А старцев встретить не боишься? – спросил Продюсер.
– А мы их не обижали. Если мне не изменяет память, расстались мы с ними у сфинксов. Притом ты им сделал последний наш презент – бутылку коньяка. Так?
– Так, – согласился Продюсер, – После бутылки коньяка, плохих воспоминаний остаться не должно. Поехали в Шлиссельбург. Буду даже рад увидеть наших ведунов.
– Тогда, что ж, решили. Едем.
Команда раскланялась с бронзовым Петром, прыгнула в машину и та уверенно взяла курс на Невский проспект. Выскочила на площадь Восстания, затем на Старо-Невский проспект. У Александро-Невской лавры повернула налево на мост имени того же самого Невского, перескочила по нему через медленно несущую в Балтику свои воды Неву, и очутилась в районах – Большой и Малой Охты.
Глава 10. В поисках чаши
– А здесь, между прочим, и стоял тот самый легендарный Ниен, – пояснил Редактор.
– Где? – не отрывая глаз от дороги, спросил Банкир.
– Чуть левее, там, где Охта впадает в Неву.
– Посмотрим, – Банкир свернул вдоль Невы.
Джип вылетел на слияние рек, проехав металлический, клепаный мост Петра Великого, при большевиках носивший имя Большеохтинского моста и, затормозив всеми четырьмя колесами, встал как вкопанный.
Редактор, нажал на кнопку, опуская окно. Перед ним неожиданно предстала панорама средневекового то ли городка, то ли маленького государства Ниен, раскинувшегося вокруг крепости, стоявшей на высоком берегу. Он видел все течение Невы до самого устья как бы с высоты птичьего полета.
Прямо на противоположном берегу реки Невы, напротив Ниена, за высокими стенами бастионов раскинулось село Спасское. Редактор вспомнил, что древний волхв, когда указывал Александру Невскому, где ставить Лавру, говорил, про то, что здесь жили люди, знавшие искусство боя Спаса Нерукотворного. От села к Ниену была налажена бойкая переправа. А посреди села стояла высокий деревянный Собор, крытый черепицей. «Ишь», – подумал Редактор, – «Как чешуя змеиная». Он поднялся в небо повыше и оглядел все берега рек и речушек.
Где нынче раскинулся Петроградский остров, хорошо было видно село с огромными хоромами в центре. Редактор почему-то знал, что там живет новгородский тиун – княжеский владетель этого края. И еще он знал, что остров этот называется Березовым. А через речку, отделяющую его от соседнего острова Хвойного, были видны три или четыре домика небольшой безымянной деревушки.
Через речку с именем Невка, на современной Выборгской стороне, примерно там, где сегодня находится Финляндский вокзал, стояли две деревни Кошкино и Орешек. Далее от Невки в сторону Охты раскинулись деревни Опока, Гринкино, Максимово. За Ниеном, юго-восточнее, где-то по течению ныне имеющей название реки Оккервиль, видны были хоромы то ли воеводы, то ли богатого дружинника. Река же имела название Черной – за мутный цвет воды, иногда ее звали Жерновкой за водяные мельницы, стоявшие на порогах, а иногда Малиновкой или Яблоневкой, это уже по садам, что цвели весной на ее берегах.
По южной стороне Невы, несмотря на огромное количество болот и низкий берег, заливаемый паводком, Редактор разглядел торную дорогу, ведущую в Новгород на Волхове. Про себя он отметил, что современный Лиговский проспект проходит точно по ней. В районе современной Кирочной улицы, чуть южнее Таврического сада, она раздваивалась. Одна часть дороги шла через какой-то временный мост на месте нынешнего Пантелеймоновского моста к деревнями Сабриново и Осиновое, стоявших у места, где Фонтанка впадает в Неву, и дальше к морю. Другая – через сельцо Пески (Это где-то в районе музея Суворова или чуть дальше к берегу, сориентировался Редактор) направлялась к селу Спасскому и к берегу Невы у нынешнего Большеохтинского моста, и затем на переправу через Неву, к Ниену. Южнее же переправы, там, где ныне возвышается Александро-Невская лавра, располагалась крошечное село или скорее небольшой Орденский замок.