– Извините, месье, а Вы знакомы с таким именем как Роберто Орос ди Бартини?
– Я, видите ли, не Большая Советская Энциклопедия, – не сдержался Продюсер.
– Так вот этот человек говорил «Все, что было и будет, есть всегда», – невозмутимо парировал старец, – А лучше вам самим с ним поговорить.
Продюсер неожиданно оказался в просторной московской квартире. Из-за окна был слышен шум улицы. Он раздвинул штору. Внизу шумел Кутузовский проспект. Но Кутузовский проспект шестидесятых годов. Продюсер понял это: по маркам автомобилей, по надписям на домах, по одежде прохожих. Однако он узнал его. Даже узнал дом, в котором находился. Это был дом, в котором когда-то жил Андропов. На улице был солнечный летний день. Но в ту квартиру, куда он попал, свет с трудом проникал из-за наглухо зашторенных окон. Да и шум с Кутузовского проспекта еле пробивался. В большой проходной комнате слабо и рассеянно светила люстра, укутанная марлей. В дальней комнате, служившей, по всем признакам, кабинетом, над исчерканной рукописью с многоэтажными формулами, завалившей изящную модель летательного аппарата, горела настольная лампа с самодельным абажуром из плотной зеленой бумаги. Продюсер огляделся. Неожиданно из коридора через раздвижную дверь вошел мужчина. Был он невысок, крепок, хотя уже несколько грузен. На вид лет семидесяти. Подошел, протянул руку, представился.
– Роберт Людвигович Бартини, – жестом предложил сесть. Дождался пока гость сядет в кресло и сел сам. Продолжил, – Вы из журнала? Меня предупредили. Что вас интересует?
– Все! – коротко сказал Продюсер.
– Вы молодец! – хохотнул хозяин, – Для начала не удивляйтесь, что здесь такой полумрак. У меня, как у старого кота, не суживаются зрачки, и поэтому яркий свет режет глаза. Как у кота, – повторил он, – Или у старого льва. Светского льва. Можно начинать?
– Извольте, – высокопарно дал согласие Продюсер.
– Говорите, вас интересует все. Забавно. Вот видите два фото, – хозяин показал на стену, где под стеклом висели две старые фотографии.
На одной был молодой, гордый аристократ Роберто в энергичном байроновском полуобороте, на другой – он же лаццароне, деклассированный элемент в Италии, жалкий, не опасный, а скорее даже полезный для новых хозяев страны.
– Это были неплохие маскировки, но даже они не помогли, – продолжил рассказ Бартини, – Полиция в конце концов все же напала на след диковинного барона, то возникавшего в разных местностях, то вдруг исчезавшего, никуда вроде бы не уезжая. И в 1923 году я эмигрировал через Германию в Советскую Россию, в Петроград. Ах, извините, я забыл, мы ведь рассказываем с самого начала, – он встал, прошел по комнате, сел и продолжил, – Можете начать так. Отдаленный потомок Карла Анжуйского барон Роберта Орос ди Бартини в 1923 году по решению ЦК Итальянской компартии тайно эмигрировал в Советскую Россию. Хотя нет лучше так. Он бежал туда из Италии, ставшей фашистской. Нет! Это тоже не интересно, – Бартини потер лоб, – Вот так! Вместе с тремя сообщниками он захватил в Германии самолет и улетел на нем в красный Петроград.
– Не поверят, – вставил Продюсер.
– Хорошо, – сразу же согласился хозяин, – Напишите. Барона выкрали в Италии советские агенты. Впрочем, выберите сами. Пусть начало будет таким. Так или иначе, но в России я стал засекреченным главным авиаконструктором. Генеральных конструкторов тогда еще не придумали. Дальше, после приезда, все в духе времени. Программу для прибывшего аристократа составили жесткую. В Москве меня ждал делегат от Коммунистической Партии Италии. В исполкоме Коминтерна – Антонио Грамши. На Лубянке – Ян Берзин из Разведуправления РККА, где нужны были свежие сведения о белоэмигрантских организациях в Европе, в странах, где я побывал по дороге в порт Штеттина. Но попал я, все-таки, сначала в хозяйство Глеба Бокия, то есть в оккультный отдел ВЧК.
– Почему? – теперь не поддельно удивился Продюсер.
– Об этом позже, – моментально ответил красный барон, – За годы своей жизни в Советской России, годы творчества, годы лагерных бериевских шаражек, годы оттепели и всего остального я сделал 60 законченных проектов самолетов. И поверьте мне, это были не самые худшие самолеты в мире. Я создал основные труды в области авиационных материалов, авиационных технологий, аэродинамики и динамики полета. И вообще массу разного интересного, относящегося к полетам. Теперь вот живу в доме для особо важных персон Советской страны. Награждён орденами Ленина и Октябрьской Революции и кучей медалей. Я много могу вам рассказать, мастер пера и авторучки. Но вы ведь пришли не затем? – Бартини вдруг встал и нервно заходил по комнате, громко разговаривая сам с собой, – Двадцать третий год. Москва. Зима. Старый дом в Мерзляковском переулке, ныне снесенный. Общежитие Реввоенсовета. Комната более чем скромная. Убогость жилья меня никогда не пугала. В Италии я жил и в ночлежках. За столом трое. Я, Барченко и Бокий. Поясняю. Я – красный барон. Исследователь Внутреннего Космоса Александр Васильевич Барченко, собирающийся занять должность руководителя психотронной лаборатории в составе Спецотдела ОГПУ/НКВД, возглавлявшегося Глебом Бокием. И сам руководитель этого отдела, правая рука Железного Феликса – Бокий. Разговор идет об утерянной тайне проникновения в другие миры. Вы что-нибудь знаете об этом, господин журналист?
– Нет! – поспешил ответить Продюсер.
– До нас над этим работал Николай Морозов, бывший узник Шлиссельбурга. Он добился поистине грандиозных результатов. Ходила легенда, что у него был старинный арамейский манускрипт из библиотеки ессеев. Я в это верю. Но все его работы велись под непосредственным контролем вождя всех народов, и доступа к ним никто не имел.
– Иосифа Виссарионовича? – уточнил Продюсер.
– Так, – согласно кивнул головой Бартини, – Мы, понимая, что Морозовым тайна разгадана, попытались подойти с другого конца. Представьте. Наш Мир мы видим четырехмерным: его длину, ширину и высоту плюс одномерное время, похожее на шнурок, протянутый из прошлого в будущее через настоящее. Вам понятно?
– Более чем, – кивнул Продюсер.
– Я же увидел Мир шестимерным, в котором само время – трехмерно! Это и привело к формуле для определения мировых констант. Это же разозлило именитых ученых. Однако на «шестимерии» я не остановился. К тому времени Барченко и Бокия объявили врагами народа и тупо расстреляли. Идиоты! Я перестал публиковать что-либо. Устно этим делился кое с кем. Теперь понимаю – зря! Иначе бы не было двадцати лет лагерей. Ныне полагаю, что Мир имеет бессчетное число измерений; «шестимерие» же – лишь его ближайшее к нам, устойчивое состояние. Из чего следует, что любой из нас может неосознанно, абсолютно ничего не заметив, мгновенно оказаться на любом удалении от Земли, в иной цивилизации. Возможно, в несравненно более развитой, чем наша. А главное в любом времени! Вы меня поняли?
– Это не научно! – автоматически выпалил Продюсер.
– Не научно?! Почему!? Ведь пользуются же математики любым числом измерений. Только знают ли, догадываются ли, откуда у них такая свобода? Но если земной человек может мгновенно и неосознанно оказаться в иной, дальней, несравненно более развитой цивилизации, или ином времени, значит, и тамошний житель может мгновенно оказаться у нас. Да еще и с поручением от соотечественников. Например, не дать нам вселенски набезобразить, пустить на пыль и себя, и близких, а то и далеких соседей… А вы…не научно! Вы слышали про Кумранские свитки?
– Краем уха, – осторожно ответил продюсер, боясь вызвать еще одну вспышку гнева.
– Там был, так называемый «Медный свиток». Все говорят, что на нем были указаны места, где спрятаны сокровища из Храма Соломона. Ох, уж мне эта вселенская тяга к кладам. Чушь, конечно же! Кроме того, есть версия, что он был адресован неким посвященным и содержит зашифрованный перечень, скажем так, «запасных ходов», открытых в разных местах для путешествия во времени и пространстве. Вот, мол, его копию и имел Николай Морозов. Я думаю это не так. Секрет этот хранился только в завещании бога Птаха. Вы слышали о таком, господин журналист?
– Это, кажется кто-то из египетских богов, – опять осторожно ответил гость.
– Это бог всех богов. Но страшнее его жена. Богиня раскаленной пустыни Сехмет. Она страж этой великой тайны, – он подошел к столику выпил стакан воды, – Тайну я раскрыл, но делиться ей не собираюсь, засмеялся, – Боюсь кары богини. Вон Барченко и Бокия она достала. До свидания товарищ журналист, – Бартини крепко пожал ему руку.
Продюсер встал. Отметил, что в конце разговора барон назвал его товарищем, а не господином, показав, что откровения окончены. Бартини резко повернулся и также стремительно как вошел, так же и вышел, закрыв за собой раздвижные двери. Со стуком двери Продюсер оказался на верхней площадке Королевской башни.
– А ты говоришь… Не научно! – громко сказал сидящий рядом сторож, – Шел бы ты прогулялся. А то смотри, эти медитации на озеро Нево до хорошего не доведут.
– Тогда пойду? До свидания Дмитрий Федорович.
– Прощевай.
– Привет передайте Николаю Николаевичу.
– Передам. А ты Редактору своему напомни, что про апостольский путь я ему еще у сфинксов на Неве в тот раз рассказывал. Пусть вспомнит. Пока, – ведун прощально помахал рукой.
Продюсер встал и осторожно спустился по ступеням. В маленьком дворике ходил Банкир и снимал башню в разных видах.
– Чего там на башне? Вид классный? – спросил Банкир.
– С башни вид, что надо, – ответил Продюсер, – А по поводу твоего вопроса от чего Нева Невой зовется. Так вот. Она не Нева-река, а Нави дорога. И озеро Нави дорога. И дорога эта промеж двух Нави городов. Промеж Великого Господина и Верхнего Нави города. И сторожили эту дорогу Навские братья. А самым известным их Мастером был тот самый Александр Магистр Навский. Вот такая картинка складывается.
– А что. Мне нравиться, – ответил Банкир, – Пойдем Редактору расскажем. Он любитель таких поворотов.
– Пойдем.