Возле костерка, по-восточному скрестив ноги, устроился Шамси, время от времени с невозмутимым лицом покручивая самодельные деревянные шампуры. Куропатки подставляли жару нежные бока, покрываясь золотистой корочкой, которую так рекомендовала «Книга о вкусной и здоровой пище», и которой так тяжело добиться в условиях кухни оборудованной по самым последним веяниям от наркома Микояна…
С момента появления в отряде, таджик взял на себя приготовление пищи, о чем никто не жалел: готовить Абазаров, действительно, умел. Даже Грым теперь предпочитал таджикско-белорусскую кухню из дичины или трофейных немецких продуктов, уже привычной сырой пище.
Любецкий лежал на спине, бездумно уставившись пустым взглядом в небо, и не обращал ни на что ни малейшего внимания, целиком уйдя в переживания…
Йети сидели наверху, расположившись в зарослях. Контролировали подходы на случай появления внеплановых немцев. И ссорились. Точнее, Светка выплескивала накопившееся раздражение, а Костя старательно делал вид, что ему стыдно.
— Я женщина!!! — телепатически орала она в лицо Кости, подкрепляя мысли синхронным шипением сквозь стиснутые зубы, — понимаешь, женщина! Мне нужны наряды, украшения, выходы в свет, толпы поклонников у ног! И где это всё? Я хочу светской жизни! В свет выходить хочу! И блистать!
— Свет, ну какой теперь свет? — попытался скаламбурить Костя. — Если мы выйдем в свет, он разбежится. И война же идет… С немцами…
— Да имела я в рот эту войну! — заорала вслух девушка. Ее крик услышал даже Шамси. Невозмутимый обычно таджик дернулся и что-то прошептал про «дурных баб, которые дурные даже когда не просто бабы, а албасты»…
— И немцев твоих имела в голову поленом! — продолжила орать Светка, совершенно не заботясь о соблюдении тишины. — Война у него! Все вы, мужики такие! Лишь бы подраться, пожрать и в койку! Трахаться и спать! А развлекать девушку кто будет? А наряды ей новые покупать? А на концерт какой сводить? Сидим в лесу, как медведи дикие! Ни цивилизации толком не видим, ни людей! А как видим, сразу убиваем! Надоело! Слышишь, мне надоело! Я так не привыкла и не хочу!
— И что, немцев больше убивать не будем?
— Как это «не будем»?! В этой глуши, один пень, больше заняться нечем! Всех развлечений — куропаток огнетушителем глушить! На концерт хочу! Я в Тольятти на концерт Шаова ходила! Прикольный такой! Еще хочу!
Грым тяжело вздохнул. Разве мужику дано понять женский ум? Что сестричка с медсанбата, что гандболистка-матершинница, что дикая йети-полуобезьяна, один черт, загадка, завернутая в тайну. Никакой принципиальной разницы нет. Даже зовут одинаково…
— И где ж я тебе посреди леса Шаова достану? — обреченно вздохнул Костя, — тем более, он и родится лет через двадцать с хвостиком…
— А меня это не трахает! Меня ты трахаешь, вот ты и думай, где, как и кого доставать!
Грым разозлился:
— Если тебе не нравится, могу и не…
— Я тебе покажу «не…», — не дала озвучить страшную угрозу Звин, — до самого склада скакать будешь! Ишь ты, еще и отлынивать собрался! Работай давай, а потом думай, как девушку ублажать! Давай, давай! Да, прямо здесь и сейчас, пока Шамси куропаток жарит!..
Когда они вернулись к костру, Костя сумрачно посмотрел на Любецкого и произнес:
— Яшка, мать твою за ногу, признавайся, тебя же, небось, еще и воровать учили?..
К объекту подкрались в районе двух часов ночи. До раннего еще августовского рассвета времени было достаточно…
Службу немцы несли как положено. Два патруля по два человека, подсвечивая себе неяркими фонариками, медленно и грустно наматывали круги по тропе вдоль забора. На обеих вышках у пулеметов торчали фигуры часовых, слегка подсвеченные на фоне неба ярким светом из приоткрытых ворот штаба… Всё по уставу. Но и не более.
— На вышках по одному всего… — тихо сказал Костя. — Работаем, как собирались…
Четверка разошлась. Атака, естественно, планировалась одновременно со всех направлений. Но часовой у ближнего пулемета погиб чуть раньше. Решил не вовремя закурить. А ведь наверняка говорила мама маленькому Гансику или Фридриху, что курить вредно для здоровья. И Минздрав их немецкий (или что у них там) предупреждал. А вот не послушался мальчик. Взрослым себя возомнил. И прилетела на огонек вспыхнувшей зажигалки стрела из леса. Пусть лук у Шамси был и не фамильный, а собственноручно сделанный из подручного материала, но с шестидесяти метров охотник не промахнулся. Архаров в горах Памиро-Алая стрелять труднее. Уверенное движение рук, тихий шелест летящей смерти, и широкий наконечник заточенным острием миниатюрного серпика перехватил горло…
От толстого ствола разлапистого дуба отделилась неясная тень и коротко взмахнула двумя руками. Два ножа с чуть заметным хрустом вошли в спину патрульных, только что миновавших роковое дерево. Внимательнее надо быть ребята, а то вот затаится под деревом такой товарищ, что умеет ножики кидать, как стрелять, по-македонски… Он еще к вам по-человечески отнесся. А мог ведь и кнутом…
Йети работали проще. Хотя в этот раз Светка тоже не побрезговала холодным оружием. Любимый огнетушитель легко отыскал голову второго пулеметчика. Тот не курил, сберегая здоровье, но глазам йети и не требуется подсветка. Поможет ли здоровый образ жизни, когда голова разлетается на куски, забрызгивая площадку содержимым, а тело, такое любимое и бережно хранимое, оседает неопрятной кучей?..
Только второй патруль ушел в Края Вечной охоты без помощи убийственных железок. Они просто нос к носу столкнулись с Грымом. Йети «материализовался» прямо перед перепугавшимися немцами и, не дожидаясь, пока запаниковавшие фрицы поднимут крик, просто и банально ударил. Дважды. Нокаут. Вечный. Слишком разные весовые категории у бойцов для честного боя. Да и не заслуживают они честного боя…
Через минуту после начала операции, вся четверка уже была внутри ограждения. Две фигуры скользнули к казарме. Две к штабной постройке. Йети свернул шею полусонному часовому, а потом передавил так и не проснувшихся штабных. Подхватил замешкавшегося Шамси и рванул на всех парах к позициям зенитной батареи…
Второй паре предстояла более тонкая работа. Стоило подойти к казарме, как дверь распахнулась, и оттуда в сторону отхожих мест протопал одинокий немец, мучимый несварением желудка. От ворованного оно завсегда так бывает…
В приоткрытую дверь удалось разглядеть кусочек казармы. И дневального, который сидел за загородкой, слева от входа и мужественно боролся со сном. По всей видимости, сон побеждал. И глаза дневальный приоткрыл только тогда, когда хлопнула дверь. Чтобы немедленно закрыть их обратно, побуждаемый еще и ментальным посылом. Он бы и сам, наверное, заснул, но так надежнее… Яшка, подгоняемый ненавистью к похитителям инструмента, скользнул внутрь, на ходу выдергивая оба ножа….
Звин, усыпив дневального, в три прыжка достигла линии сортиров и настежь распахнула хлипкую дверь… Вряд ли немец когда-либо до этого в своей жизни гадил так быстро и качественно. Успел опростаться до донышка до того, как захлебнулся, уйдя с головой в суровую правду жизни… Светка довольно хмыкнула, и поскакала обратно, на подстраховку.
Не потребовалось. Любецкий уже стоял у входа. Улыбка на лице одессита не просто была видна в темноте, она лучше любого маяка рассеивала мрак, вселяя в сердца окружающих глубокую радость человека, избежавшего участи, худшей, чем смерть.
— Работаем, — выдохнул он, и захлопнувшаяся дверь вместе с подпершей ее слегой провела четкую границу между миром живых и миром мертвых.
«Грым, как у вас? — спросила Светка, — мы уже бензин льем»
«Поджигайте, даем пристрелочный»
Робкий огонек побежал по деревянной стене, быстро набирая силу. В тот же момент грохнула зенитка. Почти сразу вторично. Еще раз, потом еще и еще. В дверь полыхающей казармы заколотили, но слега, а вернее, бревно толщиной сантиметров десять, даже не дрогнула. После очередного выстрела, в стороне склада, солидно громыхнуло, и вставший столб огня просигнализировал нападающим, что можно уходить. Дело сделано…
Начальнику службы тыла… армии
генерал-майору фон Венцлеру
РАПОРТ
Докладываю Вам, что сегодня зенитная батарея, командир — майор Венцель, заместитель командира — гауптман Блашке, дислоцированная в районе города Припять входящая в систему ПВО фронтового склада арттехвооружения № 11 в 2 часа 24 минуты внезапно, без предупреждения и не сообщив о своем решении вышестоящему начальству, открыла огонь по территории охраняемого склада. Было произведено не менее 24 и не более 38 выстрелов. Стрельба прекратилась в 2 часа 30 минут (приблизительно). Затем на территории батареи возник пожар.
Оценить последствия обстрела склада в настоящий момент не представляется возможным, так как вызванный попаданиями пожар продолжается до сих пор. Вследствие этого продолжаются и подрывы находящихся на складе боеприпасов. Ввиду крайне высокой опасности для личного состава, тушение пожара до сих пор не начато.
Осмотр позиции зенитной батареи дал следующие результаты:
Ориентировочно между 2.00 и 2.20 неустановленные диверсанты, уничтожив караулы, проникли на территорию батареи и, заблокировав личный состав в помещениях казармы и штаба, открыли огонь по территории склада. Добившись неоднократных попаданий по намеченным целям, диверсанты прекратили обстрел и, выведя из строя все четыре орудия — искорежив стволы, вероятно, путем подрыва закладных зарядов небольшого диаметра, подожгли все объекты, включая здания с заблокированными солдатами. Вооружение и транспорт батареи безвозвратно потеряны.
По предварительным оценкам в результате диверсии наши потери составляют не менее 300 человек солдат и офицеров, четыре зенитных орудия Flack-18, 8,8 см, четыре тягача «Ganomag», два штабных автомобиля, шесть грузовиков «Блитц», а также артиллерийские орудия, бое