— Куда? — удивился Менделеев. — На Каспий, да туда добираться только не меньше недели…
— На моем пароходе «Кормилец» управимся быстрее, обещаю. Пойдем по Волге, там такая красотища глаз радует! И вы, глядишь, отдых получите, а то белее той бумаги, на которой буковки рисуете. Так недолго и до крайности дойти. Соглашайтесь. Так все же, сколько возьмете за работу? Пяти тысяч хватит? Могу прибавить, коль дело с переработкой нефти моей выгорит. Тысячи полторы-две, но не больше…
— Сколько? — не поверил Менделеев. — Да у меня годовое жалованье… — он не договорил, махнул рукой, — нет, тысячи вполне хватит. А то много запрошу, много и вы от меня потребуете.
— Значит, по рукам? — протянул свою лапищу Кокорев.
— Может, договор все же подпишем? — спросил Менделеев, пожимая тому руку и слегка поморщившись от дружеского пожатия гостя. — Надежнее будет, чтоб в случае чего…
— Я вам так скажу, мой отец к разным там бумажкам веры особой никогда не имел. И меня тому научил. Купеческое слово дорогого стоит. Бог тому свидетель. — И он широко перекрестился двумя перстами. Кинул взгляд в сторону хозяина, который не спешил налагать на себя крест, хмыкнул, но ничего не сказал.
В этот момент дверь отворилась, и в комнату вошла Феозва с малюткой на руках. Она с интересом глянула на гостя, который поспешил раскланяться. Менделеев представил жену:
— Супруга моя, прошу любить и жаловать. А это, — он показал на Кокорева, — известный в России человек, привез нам с тобой разные разности… Отказать столь почтенному человеку как-то не посмел. Что скажешь?
— Грех не принять, ежели от чистого сердца подарки, — ответила Феозва. — Но, как понимаю, дары по нонешним временам просто так не приносятся. Видать, к тебе, Митенька, какая-то нужда привела. Поведай мне, а то вечно таишься о делах своих.
Менделеев растерялся, понимая, что встретит возражения по поводу предстоящей поездки от супруги, с которой они только что вели речь на эту тему. Зато Кокорев, понявший его замешательство, тут же поспешил разрядить обстановку:
— Вы, сударыня, не переживайте. Ничего зазорного вашему супругу не предлагаю. Я не какой-нибудь бродяга или там карбонарий, худому не научу. Наоборот, хочу о помощи просить, чтоб разобраться с промыслами моими, а муж ваш, как мне говорили, весьма сведущ в этих делах. Отсюда и подарки, чтоб вас обоих умилостивить, и оплата за труды солидная будет.
— Да чего ж меня о том спрашивать, мое дело — сторона. Он привык все сам решать, желает — расскажет, а нет, то и спрашивать не посмею. Так что решайте дела свои без меня. — И она повернулась, чтоб уйти.
— Физа, тут дело такое, наконец решился сказать о главном Менделеев, — ехать придется… Ненадолго…
— Это куда же? — остановилась она. — На день, два, не больше?
— Да нет, голубушка, на Каспийское море ехать надо, там мои прииски. Может, и вы с нами решитесь? Места на всех хватит. Повар у меня отменный. Правда, вот, на приисках жилье неважное, но что-нибудь придумаем для вас. Решайтесь, мне совсем даже не в тягость будет.
— Нет уж, я дома останусь. Не впервой. Мое слово для него ничего не значит, Я как верная жена дома его ждать буду. Но ему хорошо известно, что у меня после родов здоровье пошатнулось. Вот коль совесть ему позволит, пусть бросает. — Она намеренно обращалась к Кокореву, а не к мужу, отчего тот налился краской и стоял, не произнося ни слова. Когда Феозва вышла, Кокорев развел смущенно руками, произнес негромко:
— С ними, бабами, всегда так: дома сидишь — дело не делается, ущерб один, зато они рады-радехоньки. А лишь шаг за порог сделал, они сразу в крик: на кого бросаешь, не переживу, не вынесу!!! Ну, моя-то попривыкла уже, а для вашей, как погляжу, это впервой.Ничего, и она привыкнет постепенно, — успокоил его Менделеев, хотя сам думал иначе и понимал, предстоит еще выслушать кучу упреков и причитаний от своей любезной супруги.
— Вам решать, — уже открыв дверь и попрощавшись на ходу, бросил Кокорев, — через пару дней извещу о дате отъезда. И скажете, куда коляску за вами присылать. Пока же готовьтесь, берите все, что надо. Жду на моем «Кормильце», не зря так его назвал, — улыбнулся на прощание купец, и ступени заскрипели под его тяжелыми шагами.
Менделеев же, постояв некоторое время, поднял с пола и поставил на кровать портрет Христа и, обратясь к нему, тихо спросил:
— Ну а ты, Спаситель, как бы поступил на моем месте? Дома остался или отправился туда, где ждут и нужен? Знаю, можно не отвечать. Вот и я тем же путем иду и неужели тоже буду в конце его распят, подобно Тебе?
Глава вторая
И он не ошибся. Ему пришлось выдержать серьезный разговор с женой, закончившийся слезами и обещанием наложить на себя руки. Но все это он стойко выдержал и, чтоб как-то успокоить ее, взял у Кокорева аванс за предстоящую работу и почти всю сумму передал Феозве, оставив себе лишь незначительную часть на подарки, которые, как он надеялся, скрасят ее одиночество.
Вместе с Кокоревым и его помощником они добрались до Казани, а там сели на небольшой, но ходкий, как обещал хозяин, пароходик «Кормилец». От нечего делать Менделеев часто выходил покурить на палубу, где к нему почти всегда тут же присоединялся Кокорев. Неизбежно завязывался разговор, часто переходивший в спор, после чего оба расходились по своим каютам, так ни в чем и не уступив один другому, а потому довольные собой и слегка уставшие.
— Скажите, Василий Александрович, вот вы все о доходах своих печетесь. Так? — спрашивает Менделеев.
— Правильно, а в убыток-то себе кто нынче такими делами заниматься станет? Потому и пекусь, чтоб не прогореть и по миру побираться не пойти. А вы разве не печетесь? Семью кормить надо, да и самому жить на что-то. Иначе и быть не может. Глупый вопрос задаете, Дмитрий Иванович.
— И совсем неглупый. Вы же верующий человек, к тому же старообрядец. Разве Христос где-то сказал, что надо богатеть? Верующему человеку самое место в монастыре душу спасать. А вы, как мне кажется, о душе своей и не думаете. — И он хитро улыбнулся, ожидая, что ответит ему купец.
Тот громко хмыкнул и сплюнул за борт, некоторое время молчал и лишь потом ответил:
— Вы хоть с батюшкой схожи обликом своим, но все одно исповедоваться перед вами не стану. Я так отвечу: в Евангелии нигде не сказано, что жить в нищете следует. Ежели я свой капитал праведным путем нажил, то в чем мой грех? Ответьте… Вы, как погляжу, тоже не в рубище одеты и от лишней копейки не отказываетесь. Неужто нищий, что на паперти побирается, больший праведник? Он делом заняться не желает, а говорит, будто так Бог сулил: ему кружку для подаяний, а мне пароход и забот куча. Я бы поглядел, чтоб он, окажись на моем месте, с капиталом моим делал. Да профукал бы враз — и вся недолга…
— А что, вином торговать — это праведное занятие? Народ пьет, а кому-то прибыль от того. Нет, батенька, не тот это промысел…
— Кто ж ему пить-то велит? Выпил с устатку, коль душа просит, иди трудись дальше. А коль ему никакого удержа нет, кто ж в том виноват? И в храме божьем вино для причастия подают, а грехом не считают. Насчет праведности, о чем говорили, я так отвечу: деньги под проценты давать, то великий грех. За то Христос и менял из храма изгнал, что они этим пакостным делом занимались. А с моих капиталов не считал, сколько богаделен, больниц, храмов отстроено. Нищих привечаем, художников принимаю у себя на даче с бесплатным столом по неделе, а то и больше. Сейчас вот который год уже железку к Каспию прокладываю. Чем худо? Опять же нефть для пользы дела добыть хочу, чтоб из матушки России никуда не делась, а у нас осталась. Чего-то не пойму я вас, Дмитрий Иванович, вы меня поддеть хотите или просто для красного словца интересуетесь? Вы вроде неглупый человек, сами все понимать должны, а то завели речь, кто больше грешен, а кто без греха живет. Да нет таких, безгрешных, на всяком какой-нибудь грех да лежит. Вот только не всяк его на себе видит…
— Сдаюсь, сдаюсь, Василий Александрович, вижу, к вам с любым вопросом не так-то просто подступиться, а потому прекратим разговоры на этот счет. Скажите лучше, скоро ли остановка?
— Думаю, часика через два должна быть. А вы отчего интересуетесь? На берег сойти желаете? Мы часа два дрова грузить будем, да еще разные товары на прииски хочу закупить, час накинем. Можете и погулять это время. А пока пойдемте отобедаем, повар обещал сегодня стерляжью уху изготовить, так что, милости прошу в столовую нашу. — И он гостеприимно распахнул дверь, пропуская гостя вперед.
Оказавшись на берегу, Дмитрий Иванович поймал извозчика и помчался на рынок, а оттуда пробежался по близлежащим лавкам, где закупил себе несколько книг о Кавказе, жене серой материи на платье, несколько игрушек для дочки, пять фунтов фисташек, урюка, сушеных абрикосов, персиков и отборного чая. Тут же, не теряя времени, он помчался на почту, где все свои покупки попросил упаковать и торопливо написал письмо, где спрашивал о здоровье супруги, сетовал, что они не вместе, и спрашивал, как там дорогая Машенька. Отправив посылку, он неспешно отправился на пристань, где его уже ждал пароход, готовый к отправке.
К концу недели они добрались до Дербента, оттуда в Баку, а там и на нефтяные прииски в местечке, носившем название Суруханы. Менделеева сразу же заинтересовало древнее сооружение, похожее на сторожевую башню, но не имевшее ни окон, ни дверей, а лишь сквозные полукруглые ниши со всех четырех сторон. В центре его полыхало пламя, поднимавшееся ввысь до середины человеческого роста. Вокруг сидели на коленях какие-то странные люди в тюрбанах на головах и истово кланялись, глядя на огонь.
— Что это? — спросил он своего спутника. — И что за люди сидят рядом? Лечиться, что ли, пожаловали? Никогда подобное зрелище наблюдать не приходилось… Что-то средневековое, мистическое…
— Именно так, — поспешил ответить Кокорев, — то храм огнепоклонников, и сколько ему сотен лет никто точно не знает. Болтают, будто еще до прихода на землю Христа, Господа нашего, он уже существовал.