бнялись потом и айда в кабачок, почти что друзьями стали. Давно это было, и почти забыл, а ты вот, гляди, напомнил…
— А сейчас бы как? Принял вызов?
— Чего ты пристал? Слышал, что купец сказал: рубль он словно пуля, любого свалить может, А у меня слово есть заветное, оно не хуже действует. Лучше не вяжись ко мне, а то как сказану, не обрадуешься.
— Ты чего вдруг такой сердитый стал? И спросить нельзя…
— Меру знай, — неожиданно оборвал друга Менделеев, — всему предел есть, а в душу ко мне лезть не позволю.
С этими словами с обиженным видом он отошел к окну, оставив Ильина в одиночестве. Часы он уже успел положить в жилетный карман, и теперь его так и подмывало достать их и глянуть на старинный циферблат и витые, мастерски исполненные стрелки.
— Ключ у него не спросил! — вдруг вспомнил он, хлопнув себя по лбу. И кинулся вслед за купцом, но тот, видимо, сошел на одной из станций…
Глава вторая
Менделеев все же уговорил Ильина на обратном пути ненадолго заглянуть в Клин, а оттуда они легко добрались на извозчике до Боблово. Имение окружала холмистая, можно сказать, даже сказочная местность, казалась, что сейчас из-за могучей ели выедут навстречу тебе «Три богатыря» с картины Васнецова или пролетит волшебный ковер-самолет. Дмитрий Иванович еще на подъезде преобразился, хлопал себя ладонями по коленям, громко ухал, подражая крику филина, и не уставал повторять:
— Аремзянка, ну, чистая Аремзянка! Не удивлюсь, коль увижу трубы стекольной фабрики.
Но фабрики там не оказалось, зато барская усадьба в классическом стиле с могучими дубами вокруг окончательно поразили его воображение. Он не удержался и полез на один из них, сбросив на землю картуз и дорожный плащ. Ильин пытался остановить его, но бесполезно. Куда девались его степенность и рассудительность? То был истинный мальчишка. Едва не добравшись до вершины, он начал крутить головой по сторонам и кричать сверху:
— Семь, десять, двенадцать, нет, больше, гораздо больше церковных крестов вокруг насчитал! Благодать-то какая! Истинно святая земля…
Он спустился на землю, весь перепачканный, с порванной брючиной, но ничего этого не замечал, а думал лишь об одном: как бы побыстрее заделаться обладателем всего вокруг. Подошел обеспокоенный бывший управляющий, поджидавший время от времени наведывавшихся в усадьбу потенциальных покупателей. Поздоровались, представились, поинтересовались ценой. Когда Менделеев услышал общую сумму, — 16 тысяч рублей серебром, — снижение которой не предвиделось ни под каким предлогом, то схватился за голову.
— Мне столько не потянуть, даже если в рассрочку согласятся… Николай Павлович, — обратился он к Ильину, — давай в складчину?
Ильин чуть подумал, потеребил реденькую курчавую бородку, снял очки, подышал зачем-то на них, все это время шевеля губами, видимо, вел в уме подсчеты своих доходов, а потом махнул рукой и ответил:
— Была, не была, давай! — И протянул руку. Менделеев тут же ухватил ее, начал горячо трясти, а другой хлопать того по плечу:
— Я же знал, что ты согласишься, всегда меня выручал и сейчас не подвел. Чудно, чудненько, просто слов нет! И заделаемся мы с тобой столбовыми дворянами, ничуть не меньше.
Управляющий смотрел на них с улыбкой, словно на малых детей, потом стал рассказывать, что за соседи живут поблизости: Загоскины, Фонвизины, Герцены, с ними же Пассеки… Услышав эти фамилии, Менделеев и вовсе засиял лицом от радости:
— Слышь, Палыч, какие знатные имена? И мы с тобой — дворянчики выслужные, у которых деды щи лаптем хлебали. А теперь — берегись! Дворяне столбовые, на тройке не обскакать! Тем более с Татьяной Петровной Пассек, весьма почтенной женщиной, знаком давно. Умнейшая женщина, знаток литературы, такая где попало жить не станет, — закончил он свою тираду.
Пошли осматривать усадебные строения. Картина оказалась довольно печальной и почти все требовало или ремонта, а то и полной перестройки, Менделеев торопливо записывал в своем дорожном блокноте: в самом доме кроме прихожей, кухни, крытых переходов и большой галереи оказалось четыре больших и три малых комнаты, еще три во флигеле, людская, дальше — молочная. И во дворе несколько амбаров, погреба под разную снедь, сарай для экипажей и подсобных орудий, а всей земли восьмисот десятин. Богатство неслыханное!
— Парк пойдете смотреть? — поинтересовался управляющий. — Вниз к речке на склоне горы.
— Неужто настоящий парк? — не поверил Менделеев и побежал в указанном направлении, намного опередив своего провожатого. Обратно он вернулся едва ли не через четверть часа, неся в руке зажатый в ней букетик ландышей.
— Глянь, — крикнул он, еще не дойдя до Ильина, — чудо какое в парке растет — ландыши! Нет, ты представляешь, свой парк и в нем ландыши! И во сне мне такое присниться не могло, а тут — на тебе, подарочек. Феозве отвезу, — пояснил он, — она у меня цветочки обожает, пусть вместе со мной порадуется. Представляешь, — никак не мог он успокоиться, — там раньше и скульптуры из мрамора и гранита стояли по всему парку. Да то ли украли их, то ли разломали, не понять. Одни пьедесталы остались. Закажу нашим мастерам, чтоб хоть из гипса, а отлили Марса, Нептуна, Венеру, само собой, ну и других богов римских по ранжиру… — продолжал он мечтать.
Но Ильин, решил вернуть его на землю и заявил:
— Слушай, Дмитрий Иванович, мне эти барские хоромы не нужны, с ними замаешься в порядок приводить, хлопот не оберешься. Ты, как смотрю, на них как раз нацелился, а я под горкой себе жилище сооружу. Приглашу архитектора знакомого, план составим и будем помаленьку дело двигать.
— Спасибо, Николаша, спасибо в сотый раз, что мне уступаешь, а я как-нибудь изловчусь и за лето-другое подновлю всю эту рухлядь и тоже новый дом заложу. Я ведь прибавки в семье жду, а там, бог даст, Феозва не подкачает. — И он озорно подмигнул другу. — Народим ораву не меньше, чем у моих папеньки с маменькой, царство им небесное.
Глава третья
Возвращался обратно он в приподнятом настроении и даже купил по дороге букетик цветов, поскольку сорванные им ландыши за дорогу увяли. Но настроение его резко ухудшилось, когда он на пороге квартиры встретил выходящих из дома двух молодых людей в форменной одежде столичных министерств. То были родные братья Феозвы, Лещевы, видимо, спешившие до его появления покинуть сестру, лишь бы избежать встречи с Менделеевым. При встрече они вежливо кивнули и даже приложили руки к форменным фуражкам, и хотели было идти дальше, когда Дмитрий Иванович окликнул их:
— Чего ж меня не дождались? Или испугались встречи с зятем? Чем же не угодил, что, словно тараканы запечные, засеменили опять в свои министерства? Может, вернетесь, чайку попьем вместе? Он у меня добрый, с самой Кяхты купец поставляет…
— Дела, знаете ли, дела, действительно спешим, — поспешно, чуть обернувшись, ответил один из них.
— В следующий раз непременно от чая не откажемся, а сейчас уже опаздываем, — добавил второй.
— Знаю я ваши обещания, как и то, что вы меня на дух не переносите. Ну, что за народ такой, ежели не состою на службе, должного чина не имею, то чего со мной беседы вести, не гожусь… Вы уж, братцы, извиняйте меня, но только от вашей службы плесенью несет, — перешел он на шутовской тон, но те уже были далеко и делали вид, или на самом деле не расслышали его слов. — И взятки брать, как некоторые, не обучен! — крикнул он громче, надеясь, что слова его долетят до их ушей. — А вы особо не зазнавайтесь чинами своими, срок придет — и сравняемся, а то еще и повыше вашего взберусь, дайте срок. Чины нынче не только за бумагомарательство дают, но иногда еще и по заслугам! — продолжал он выкрикивать уже скорее для самого себя, чем для поспешно скрывшихся в ближайшем переулке жениных братьев.
Зато некоторые из прохожих с удивлением останавливались, глядя на солидного господина, кричавшего разные нелепицы непонятно кому. И то, что жена не встретила его, как обычно это случалось, говорило о многом. Прежнее его прекрасное настроение пропало, будто его вовсе не было. Он торопливо сбросил на руки горничной дорожный плащ и, даже не умывшись с дороги, распахнул дверь в гостиную.
Феозва сидела, насупившись, на диване, как всегда, с краешка, словно случайная гостья, а не хозяйка дома. Она испуганно подняла глаза на мужа и поняла — надвигается очередная гроза, потому еще сильнее сжалась, хотела было что-то спросить, но он, заметив это, лишь махнул рукой и прошел к окну, распахнул штору на окне, поскольку терпеть не мог царящий обычно в его отсутствие полумрак, вновь глянул на жену.
Та явно ждала попреков, что не встретила, но он решил, не стоит начинать с этого, да и вообще дело пустяшное, ну, не дождались его братцы ее, оно и к лучшему. Потому прошелся несколько раз по комнате, думая, как бы лучше начать неминуемый разговор с женой о приобретении понравившейся ему усадьбы, подозревая, что та его решения не одобрит, поскольку была домоседкой, и уговорить ее куда-то поехать, сходить в гости или просто прогуляться всегда было для Дмитрия Ивановича нелегкой задачей.
Вот и сейчас он сперва рассказал о поездке в Москву, сам при этом чуть успокоившись, и лишь потом выложил главное известие о его желании купить старинную усадьбу, где можно проводить все лето с семьей, а не ютиться на съемных дачах. В конце он добавил, что раньше усадьбой владел ни какой-нибудь заштатный помещик, а ныне покойный грузинский князь Дадиани и им страшно повезло, что у того не оказалось наследников и его имение продается.
Но, как он и ожидал, Феозва встретила это известие довольно сдержанно и без особых восторгов и тут же посетовала, что и тут, в петербургской квартире, лично ей дел по хозяйству хватает, а еще усадьба… Но потом, не желая его обижать отказом, все же криво улыбнулась и постаралась все свести к шутке:
— Да и зачем она тебе, усадьба та? Князем тебе все одно не стать, а по мне ты и такой сойдешь.